Эльза Вернер - Архистратиг Михаил

• Название: Архистратиг Михаил
• Автор: Эльза Вернер
• Издательство: Издательский дом «BBN»
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-900116-13-1Х

Читателям, уже знакомым с произведениями Э. Вернер («Фея Альп», «Развеянные чары», «Эгоист» и др.), и тем, кому ее имя еще не известно, будет одинаково интересно прочесть предлагаемые два романа, которые без преувеличения можно назвать лучшими романами талантливой немецкой писательницы. В соответствии с законами жанра «дамского романа», их положительные герои — яркие личности, волевые люди, мужчины отважны и благородны, а женщинам сильный характер не мешает быть нежными и очаровательно-женственными. Отрицательные герои наделены не менее пылкими страстями, и жизнь приводит тех и других к яростному единоборству.

Романы, написанные, как все произведения Э. Вернер, очень увлекательны, насыщены событиями, и хотя главное их содержание — любовь и связанные с ней переживания героев, в первом из них — «Архистратиг Михаил» — есть детективная линия и даже действуют шпионы, а во втором — «Проклят и прощен» — плетет интриги жестокий и коварный священник. Но судьба покровительствует влюбленным и, вопреки всевозможным препятствиям, приводит их к счастью.

OCR — ОксанаЛьвова

Spellcheck — Вера

E. WERNER (Elisabeth Burstenbinder) // Sankt Michael (1887)

Эльза Вернер, «Архистратиг Михаил. Проклят и прощен»

Пер. с немецкого. — Харьков: Издательский дом «BBN», 1994, 576 с.

---

— Ганс Велау-Веленберг ауф Форшунгштейн! — было не менее торжественным ответом.

Имя, очевидно, понравилось старику, так как он поклонился и с достоинством сказал:

— Добро пожаловать, господин Ганс Велау-Веленберг! Следуйте за мной.

Он тщательно запер дверь и пошел вперед, указывая посетителю дорогу. Они прошли сначала через портик, крыша которого казалась не очень прочной, так как дождь оставил свои следы на полу. Затем, поднявшись по узкой, почти отвесной лестнице с вытертыми каменными ступенями попали в бесконечно длинный коридор, где каждый шаг гулко отдавался от каменных плит, а лампа в руках хозяина была единственным освещением. Наконец барон открыл какую-то дверь и впустил своего спутника.

— Располагайте этой комнатой! — сказал он, оставляя лампу. — Как видно, непогода на славу отделала вас! Не хочу мешать вам переодеваться, но ожидаю вас за столом. До свиданья, господин фон Велау-Веленберг! — и он простился с гостем движением руки, в котором было что-то действительно рыцарское, аристократическое, и ушел.

Ганс прежде всего обследовал отведенное ему помещение. Это была маленькая, мрачная и скудно обставленная комнатка. Только грандиозная кровать под балдахином казалась остатком былой роскоши, но художественная резьба ее была повреждена и поломана, шелк занавесей выцвел и посекся, а простыни и наволочки были из самого грубого мужицкого холста.

«Самое лучшее было бы поскорее отправиться в кровать, — сказал себе Ганс, устраивая около горячей печки сушилку. — Но поскольку Удо, барон фон Эберштейн-бртенау ауф Эберсбург пригласил меня к столу, ничего не поделаешь. Только вот откуда взять сухое платье? Не найдутся ли где-нибудь здесь рыцарские доспехи или какой-нибудь другой средневековый хлам? Воображаю, какое впечатление произвело бы, если бы я вошел в зал предков, бряцая железом! Итак, за поиски!»

Он и в самом деле принялся искать и скоро набрел на стенной шкаф, в котором заключался довольно скромный гардероб владельца замка. Ганс, не колеблясь, достал оттуда лучшее, что было, — меховую куртку, и едва только успел переодеться, как появилась старуха в платке и на горском наречии пригласила «господина барона» пожаловать к столу.

«Только барон? Я произвел бы себя по крайней мере в графы!» — небрежно подумал Ганс, следуя за служанкой по многочисленным ходам и переходам в помещение, очевидно, служившее тостиной, столовой и приемной.

С первого взгляда комната производила очень благоприятное впечатление, но, присмотревшись внимательнее, можно было заметить, что в ней самым причудливым образом сочетаются былая роскошь и нынешняя нищета.

— Прошу извинить за самоуправство, — сказал Ганс, подходя к хозяину дома. — Мой туалет пришел в такое неприличное состояние от непогоды, что в расчете на вашу доброту я позволил себе вот эту покражу!

Правда, у Ганса был довольно странный вид в меховой куртке, но, несмотря ни на что, от него так веяло очарованием молодости, что старик улыбнулся и ласково ответил:

— Я рад, если вы нашли в моем гардеробе что-нибудь подходящее. Пожалуйста, присядьте, я хотел бы спросить вас кое о чем!

«Теперь начнется проверка предков!» — подумал Ганс и не ошибся, так как хозяин дома приступил именно к этому предмету.

— Ганс Велау-Веленберг — хорошо звучит! — продолжал старик. — Зато название вашего родового замка кажется несколько непривычным. Где собственно находится Форшунгштейн?

— В северной Германии, барон, — ответил Ганс, и глазом не моргнув.

— Я так и думал, потому что я его не знаю. Все южногерманские дворянские ветви и их родовые замки известны мне, ибо мой род — самый древний из всех. Он происходит из десятого столетия, это доказано исторически, но предание восходит еще далее. Наверное, в северной Германии нет такой древней семьи?

Было ясно, что старик сейчас приступит к оценке родословного дерева гостя, а потому Ганс поспешил отвести грозу ловким вопросом:

— Не позволите ли мне узнать, кого изображает этот портрет? Я обратил на него внимание еще при входе в комнату!

С этими словами Ганс указал на картину, висевшую против них на стене. Она представляла собой поясной портрет мужчины лет сорока с темными волосами, бойкими темными глазами и благородными, правильными чертами лица, не говорившего, впрочем, об особенном уме. Портрет был во всяком случае сравнительно недавнего происхождения.

Барон взглянул на портрет и сразу забыл про родословное древо и прошедшие столетия.

— Картина вам нравится? — спросил он.

— Необыкновенно! Что за прелестная голова! И как прекрасно нарисовано! Вероятно, тоже один из Эберштейнов?

Старик казался полупольщенным, полуобиженным, когда медленно ответил:

— Да, один из Эберштейнов! Значит, вы не узнаете его?

Ганс смутился. Он быстрым взглядом окинул картину еще раз и затем посмотрел на желтое, увядшее лицо старика.

— Не может быть!.. Неужели это — ваш собственный портрет, барон?

— Да, это — мой портрет, и тридцать лет тому назад я был очень похож... Я не обижаюсь, что вы не нашли теперь никакого сходства, ведь я — руина, как и мой Эберсбург!

В этих словах чувствовалась такая горечь, что Гансу захотелось утешить старика.

— Да нет же, — сказал он, — конечно, я ясно узнаю ваши черты! С самого начала мне бросилось в глаза сходство, но краски так свежи, что я принял картину за портрет вашего сына.

— У меня нет сыновей, — скорбно ответил Эберштейн. — Мой род сойдет в могилу вместе со мной, потому что первый мой брак остался бездетным, а от второго у меня родилась дочь... Просто не понимаю, куда это запропастилась Герлинда! Придется позвать ее, — и он, с трудом встав, пошел в соседнюю комнату.

«Герлинда фон Эберштейн! Бррр! — подумал Ганс. — От этого имени пахнет башенной комнаткой и замковой темницей. Во всяком случае, это средневекрвая дворяночка, потому что раз папаше под семьдесят, то дочке не менее сорока. Ну, этой даме можно представиться и в меховой куртке».

Он с умеренным любопытством посматривал на дверь, но вдруг вздрогнул и вскочил, потому что та, что появилась на пороге, отнюдь не соответствовала его предположениям.

Перед ним была очень молоденькая хрупкая девушка в сером домашнем платье, со скромно зачесанными назад волосами. Совсем еще детское личико казалось слишком бледным, и если оно и не было красивым в строгом значении этого слова, зато было необычайно миловидно, хотя опущенные веки не позволяли разглядеть глаза. Должно быть, барон женился во второй раз уже в старости, потому что его дочурке было не более шестнадцати лет.

— Ганс барон фон Велау-Веленберг ауф Форшунгштейн, моя дочь Герлинда! — торжественно познакомил их барон.

Ганс был так поражен, что поклонился два раза, на что девица ответила каким-то накрахмаленным движением, чем-то средним между книксеном и поклоном. Затем, не поднимая опущенных глаз, она заняла свое место у стола, где был подан довольно скромный холодный ужин.

Старый барон оказался очень словоохотливым и непрестанно говорил с гостем, окончательно пленившим его сердце похвалами по адресу портрета. Но тем молчаливее была Герлинда. Она внимательно относилась к своим обязанностям хозяйки за столом, но не изменяла при этом своей деревянной неподвижности и противопоставляла всем попыткам Ганса заговорить с нею упрямое молчание. Отец отвечал вместо нее, а лицо девушки оставалось настолько неподвижным, как будто она даже не слышала, о чем идет речь.

«Бедная девочка, по-видимому, глухонемая! — сочувственно подумал молодой человек. — Как жаль... такое прелестное лицо! Хоть бы она подняла глаза, по крайней мере!»

Он сделал последнюю попытку и обратился непосредственно к ней с вопросом, давно ли живет она в замке и не слишком ли здесь пустынно зимой. Герлинда и тут не нарушила молчания, и за нее ответил старый барон:

— Мы живем здесь из года в год, и моя дочь с самых юных лет приучена к одиночеству. Однако я позволил ей на будущей неделе съездить на несколько дней к графине Штейнрюк, которая приходится Герлинде крестной матерью и непременно хочет повидать ее. Вы знакомы с графом Штейнрюком?

— Да, я имею эту честь!

— Очень старый род, но все же на двести лет моложе нашего! — сказал, старик с выражением величайшего удовлетворения. — Родоначальник Штейнрюков появляется впервые лишь в эпоху крестовых походов; к тому же на их родословной имеется пятно — мезальянс самого ужасного свойства. Правда, это пятно появилось всего каких-нибудь тридцать лет тому назад, а до того их родословная была безукоризненна!

— Со времени крестовых походов? А в девятнадцатом столетии их должно было поразить такое несчастье! — воскликнул Ганс с таким отчаянием, что это стяжало ему милостивый кивок головы старика.

— Да, это было несчастье! Вы совершенно правы. Вообще у вас, кажется, очень развито сословное чувство, и это мне страшно нравится. Да, граф Михаил перенес этот удар, но я не смог бы этого — меня он поверг бы на землю, потому что моя родословная незапятнана по сию пору!