Яромир Йон - Вечера на соломенном тюфяке (с иллюстрациями)

• Название: Вечера на соломенном тюфяке (с иллюстрациями)
• Автор: Яромир Йон
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: О войне
• Год: 1973

Это рассказы о первой Мировой войне, увиденной глазами разных людей, и потому они то остро сатирические, то веселые и насмешливые, то грустные и трагические. Собирательный герой рассказов — простой чешский труженик, не желающий отдавать жизнь ради чуждых ему милитаристских интересов австро-венгерской монархии.

---

Госпожа генеральша, обняв голову мальчика, который пришел в себя и по‑детски искренне расплакался, махнула рукой, давая понять, что мне лучше удалиться.

Я уснул в своей комнате крепким сном, поскольку в тот вечер употребил много спиртного, именуемого коньяк и шерри-бренди.

Утром я составил точный план своей воспитательской работы и, чтобы поднять дух, прочел несколько абзацев из «Педагогики» Пеликана-Яреша для четвертого курса императорско-королевских учительских институтов.

Мой подопечный спал долго. Нарушать его целительный сон не было дозволено.

К одиннадцати часам он проснулся и принял предписанный врачом порошок брома.

Потом в специально оборудованном с учетом требований гигиены кабинете мы обучались счету, естественным наукам; при этом я объяснил ему теорию происхождения и развития человека на основе самых современных исследований.

Во второй половине дня из города пришел член ордена капуцинов обучать Максика закону божьему.

Еще до того, как он появился, я узнал от дворника, почему он ушел в монастырь и обрек себя на пожизненное безбрачие.

Когда он был студентом, то полюбил якобы самую красивую во всей округе девушку, хорошенькую дочку хозяина бакалейной лавочки в австрийском городе Мелк. Однажды, провожая ее, в порыве юношеского восторга он прыгнул через канаву, при этом — от сотрясения живота — с ним случилось нечто, отчего ему стало так стыдно, что с тех пор он на людях, особенно при девушках, держался замкнуто и в конце концов ушел в монастырь.

* * *

Не прошло и недели, как у меня с этим бородатым капуцином произошло столкновение по поводу чрезвычайно серьезному.

Сразу же после этого яростного спора мне удалось, допросив подробно моего воспитанника, выяснить и стенографически, на всякий случай, записать, что между Максом и этим членом ордена отцов капуцинов в голубом салоне в пять часов дня, во время урока закона божьего, состоялась следующая беседа:

— Значит, вы не верите в признанное всеми воскресение божье?

— Все подчинено законам развития, — ответил Макс. — В природе происходит обмен веществ. Из трупов прежде всего испаряется вода, затем углекислота и всякие другие соки. Все это смешивается с воздухом, водой, землей и вновь питает растения, а косвенно — животных и человека.

— Стало быть, вы верите, что после смерти из вас вырастет, скажем, трава?

— Скажем, трава!

— Ну вот, видите, юный безумец, какая‑нибудь корова придет и съест вас! Запомните, что я вам скажу: мир создал всевышний. Вначале землю и небо, а на шестой день сотворил из глины человека. Седьмой день бог отдыхал. Повторите, что я сказал!

Макс упорно молчал.

— Макс, призываю тебя, если уж ты такой безбожный философ, совращенный к грешному образу мыслей своим язычником-воспитателем, откройся мне.

— Ваше преподобие, когда рождается ребенок, он устроен точно так же, как обезьяна. И у вас, ваше преподобие, есть остаток хвоста — несколько позвонков, называемых копчик.

— Это не доказательство!..

— На острове Ява были обнаружены останки загадочного существа, одного допотопного человека, а на Суматре три черепа, половина конечности и два коренных зуба.

— То, о чем вы говорите, — не доказательство, этого не подтвердили даже профессора в Вене. Пристойно ли было бы, если бы ваша бабушка лазала по стволам бамбука, как обезьяна? Оставьте свои безбожные мудрствования… Лучше учите закон божий и творите деяния, угодные богу…

После этого урока его капуцинское преподобие долго находилось в комнате госпожи генеральши, куда я был приглашен позднее для объяснений.

Я отрицал правильность интерпретации, однако упрямо защищал идею эволюции и небезуспешно отвергал подозрения, будто говорил о бабушке или там прабабушке рода Выникалов, что она, словно хвостатое существо, лазала по стволам бамбука.

В яростном ученом диспуте с членом ордена отцов капуцинов я резко упрекнул его в том, что из ненависти к науке он применил ложный логический выпад, — за что ухватилась генеральша и сказала:

— Этого я от вас не ожидала, ваше преподобие! Преподобие надулось и ушло, оскорбленное до глубины души. С тех пор оно оставило меня в покое.

В тот вечер мы снова разговаривали с милостивой госпожой генеральшей до утра, на сей раз о размножении человечества на земле и разных особенностях его.

Я заметил, что хотя женщина она уже и не молодая, но до сих пор все еще привлекательная, остроумная, а что касается проблем любви — опытная.

Неприятный разговор с несимпатичным капуцином после этого вечера был полностью забыт.

На другой день я спал почти до обеда и, возможно, проспал бы до вечера, не постучи в мою комнату горничная.

— У вас нет Макса?

— Нет!

— Мы не можем его найти!

Я вылил себе на голову кувшин холодной воды, кое‑как обтер грудь, быстро оделся и поспешил в первый этаж.

Макс исчез, и все поиски его были безуспешны.

До наступления темноты с помощью прислуги я искал его в саду, в лесу, в поле.

Затем его искали местные стражники, гарнизон, кое-кто из услужливых соседей и лесничие.

Всю ночь вилла была освещена.

Гонцы один за другим возвращались ни с чем. Я бодрствовал уже вторую ночь и утешал убитую горем мать, уверяя ее, что такой способный и умный мальчик наверняка находится где‑нибудь в безопасности, что он непременно будет найден и возвращен в материнские объятия целым и невредимым.

Шутя я сказал, что мы ведь живем не в средневековье, и Макса не могли увезти разбойники, чтобы потребовать за него выкуп…

Несколько нервных приступов, во время которых я умело применял уксус и нашатырный спирт, позволили мне убедиться в том, какую безграничную любовь таит ее материнское сердце.

Тщетным было наше тревожное ожидание. Напрасно мы бодрствовали до рассвета.

Только на второй день к вечеру все окончательно прояснилось.

Солдаты реквизиционной комиссии спускали с колокольни костела большой колокол, чтобы его переплавили на пушки для проигрывающей войну Австро-Венгрии.

В тот миг, когда укрепленный на прочных веревках колокол почти опустился на землю, Макс влез под него и был им накрыт.

Стенки великана были могучими, поэтому никто не услышал криков о помощи.

Лишь на другой день деревенские мальчишки увидели, как чья‑то рука прорывает отверстие из-под края колокола.

Подняли крик, и тут уж пленник с помощью лопат был без труда освобожден из своего вынужденного убежища.

Он ослабел, и его унесли на санитарных носилках, уложили в постель и позвали к нему врача.

А пока я распорядился: ослабевшему его желудку давать только молоко.

Милостивая госпожа генеральша послала телеграфную депешу временному опекуну и родственникам.

Уже на другой день мой воспитанник поправился настолько, что смог пойти с нами на вокзал встречать трех теток, которые привезли ему несколько коробок игрушек и конфеты, опекуна — господина фон Выникала, его дядю, генерал-интенданта в отставке, человека с весьма деликатными манерами.

После сердечной встречи на вокзале все общество направилось в город.

По желанию госпожи генеральши я со своим воспитанником шагал в авангарде.

Пока мы шли по площади городка, в этот вечерний час весьма оживленной, Макс передразнивал знакомых своей матушки, почтительно салютующим офицерам показывал длинный нос, а когда я сделал ему замечание, он в ответ высунул язык.

Господин барон в резкой форме приказал, чтобы мы двигались в двадцати шагах позади.

Мы с Максом выполнили его требование и стали повторять некоторые латинские поговорки.

В тот вечер состоялся семейный совет, на котором, кроме меня, присутствовал также врач.

После того как генеральша рассказала обо всех своих страданиях, тетки стали плакать, обнимать ее и жалеть, а опекун, господин барон, молчал, зевал от скуки и наконец произнес:

— Ach, was?[149]

Я присоединился к мнению врача, который указал на физическую слабость мальчика, и рекомендовал закалять его, что укрепило бы слабую нервную систему.

Большую же часть совета занял обмен новостями о родственниках и знакомых.

Празднично разодетый Макс был потом приведен горничной в комнату.

Накрахмаленное жабо украшало бархатный костюм шоколадного цвета, пелеринка мягко спадала с плеч.

Опекун вставил монокль и сделал отеческое внушение.

Упомянув вначале о знаменитых предках их рода, перечислив все ордена Максикова отца, он, при всеобщем сочувствии, обрисовал печальную долю одинокой мама, которая нежно заботится о своем сиротке, а ведь другие сироты бродят в лохмотьях по улицам, просят милостыню, страдают от голода, жажды и побоев, вынуждены питаться картошкой и пайковым хлебом… Поистине отверженные, из которых вырастают преступники, восстающие против австрийской родины, императорской фамилии и религии.