Майкл Уолш - Сыграй ещё раз, Сэм

• Название: Сыграй ещё раз, Сэм
• Автор: Майкл Уолш
• Издательство: Эксмо
• Жанр: О войне
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-19258-1

Все приезжают в Касабланку — и рано или поздно все приходят к Рику: лидер чешского Сопротивления, прекраснейшая женщина Европы, гениальный чернокожий пианист, экспансивный русский бармен, немцы, французы, норвежцы и болгары, прислужники Третьего рейха и борцы за свободу. То, что началось в «Касабланке» (1942) — одном из величайших фильмов в истории мирового кино, — продолжилось и наконец получило завершение.

Нью-йоркские гангстеры 1930-х, покушение на Рейнхарда Гейдриха в 1942-м, захватывающие военные приключения и пронзительная история любви — в романе Майкла Уолша «Сыграй еще раз, Сэм». Перед вами — предыстория и продолжение «Касабланки», роман, возродивший классику мирового кинематографа к новой жизни и вернувший нам героев, которых всякий обречен полюбить, впервые увидев этот фильм.

«Луи, я думаю, это начало прекрасной дружбы».

---

— Что ты заказала? — тихо спросил Рик.

— Минеральную воду для нас обоих, — с улыбкой ответила Ильза. Лучше бы она так не улыбалась. Эта улыбка слишком живо напоминала ему о Париже. Но тут Рик ничего не мог поделать, даже если бы хотел. — Еще я заказала жареную утку. Ильза хихикнула. — В Праге можно заказывать все, что захочешь, если только оно жареное. Это единственное, что тут умеют делать очень хорошо.

— Все в норме? — бесстрастно спросил Рик.

Не снимая приклеенной улыбки, Ильза ответила отрицательно:

— Я очень боюсь, что в деле, которое вы обсуждали с герром Зигером, — (кодовое имя для Виктора), — возникли кое-какие затруднения. Похоже, он больше не сможет обеспечивать поставку. Мне очень жаль.

— Мне тоже, — сказал Рик и отпил минеральной воды, чтобы скрыть удивление; день задался полный сюрпризов, и все скверные. — Довольно неожиданно, правда?

— К сожалению, именно так. — Хотя в ее лице вряд ли дрогнул хоть один мускул, Рик натренированным глазом видел, что манера ее переменилась. — Очевидно, что-то случилось, что-то крайне важное. Честно говоря, мы надеялись, вы сможете объяснить, что именно.

— Боюсь, не могу, — сказал Рик.

Официант принес утку, Ильза занялась ею, разрывая на части, и Рик заметил, что ее руки, когда она орудует ножом, дрожат. Весь остаток обеда они почти не разговаривали. Рик пришел к выводу, что терпеть не может жареную утку.

— Надеюсь, мы сможем продолжить обсуждение нашего дела, — сказал он, расплачиваясь.

— Мы бы приветствовали такую возможность, — ответила Ильза. — Может быть, если у вас есть время, вы проводите меня до работы?

— С огромным удовольствием, — сказал Рик, надевая шляпу.

Они вышли в яркий солнечный день. Ильза вынула из сумочки пару солнечных очков. Вдобавок на ней была шляпа с широкими полями. Рик поплотнее, до самых бровей, нахлобучил свою. Если их не станут пристально рассматривать, лиц не узнать.

Они прошли Карлов мост и направились к широкому бульвару Вацлавске Намести. В такой славный денек толпы народу вышли на прогулку. Случайный зритель не сразу и поверит, что идет война.

— Черт возьми, что случилось? — прошептал Рик на ходу.

— Не знаю, — ответила Ильза, стараясь не выказать испуга. — Подполье просит Лондон свернуть операцию. Кажется, их зверски пугает, что может случиться, если мы выполним задачу.

— Пожалуй, и не без причины.

Рик закурил, вспоминая все, что говорил Луи, и все сомнения, которые с самого начала были у маленького француза.

— Может быть, немцы что-то подозревают.

Это он и боялся услышать.

— Может быть, они подозревают тебя.

Ильза взяла его под локоть, будто опираясь, но пальцы ее крепко впились ему в руку под рукавом пиджака.

— Ты думаешь? — прошептала она.

Фрау Хентген — вот в ком дело. Ильза пустилась лихорадочно перебирать свои действия за все последние месяцы, а Рик заговорил вновь.

— Я только что случайно повстречался с Хайнце, — сказал он. — Помнишь такого? Он был в кафе вместе со Штрассером. В общем, судьба мне была на него наткнуться. — Рик похлопал Ильзу по руке. — Не волнуйся. Хайнце больше не объявится и нас не побеспокоит. Однако нам нужно прикинуть, что делать, и прикинуть побыстрее.

Ильза не стала спрашивать, почему Хайнце их больше не побеспокоит.

— Несмотря ни на что, — заговорила она, — мы должны это сделать. Ты не знаешь этого Гейдриха, как я. Он чудовище, и чудовище это тем страшнее, что оно так обаятельно. Запугиванием и заигрыванием он развратил народ моего мужа, заработал себе популярность, уничижая людей, которых тут ненавидели.

— Евреев, например, — сказал Рик.

Все та же старая история.

— Да, особенно евреев, — сказала Ильза. — Все будет еще хуже. Гейдрих сам мне сказал, что в Ванзее они запланировали полное уничтожение еврейского народа, ничуть не меньше. Они уже строят новые лагеря, теперь на востоке, в Польше. И отвечает за это Гейдрих! Он хвастает этим, словно это главное достижение всей его жизни! Он говорит, что дураки на Западе до сих пор не поняли их намерений и даже если туда доходят слухи, им не верят. Это слишком фантастично, невозможно поверить; на то он и рассчитывает.

На это всегда рассчитывают люди типа Гейдриха, подумал Рик: на способность добрых людей ничего не замечать, ничего не слышать, ничего не делать и не верить в то, во что они верить не хотят.

— Я не могу просить Виктора остановиться сейчас, — продолжала Ильза. — Он мечтал об этой мести с тех пор, как бежал из Маутхаузена. И этот бой — не только за Виктора: убить Рейнхарда Гейдриха означает спасти тысячи, а может, и миллионы жизней. А репрессии, которых боится подполье, — ну, это же только предположения, ведь так? То есть на деле мы не знаем, что будет, правда?

— Пожалуй, после Герники[137] мы можем предположить довольно точно, — сказал Рик.

Они остановились.

— Наверное, ты прав, — сказала Ильза, гадая, как перейти к более насущному, личному предмету. — Ты должен знать еще кое-что. — Она посмотрела на Рика поверх очков. Глаза ее покраснели. — Гейдрих хочет переспать со мной. Он попытался вчера вечером. Я не позволила, но не знаю, долго ли смогу отказывать ему. — Она опустила взгляд. — Он не тот человек, которого можно долго отталкивать.

Ярость закипела в Рике — ярость, какой он не помнил уже много лет. Ее не было, когда он смертельным огнем поливал итальянские позиции в Восточной Африке. Не было ни в Испании, ни после Герники, ни даже после Эбро. Не было, когда немцы вошли в Париж, и не было тогда, на вокзале, когда он читал ее записку. В такую ярость он пришел лишь однажды — 23 октября 1935 года, в день накануне своего отъезда из Америки навсегда. День, когда погибли Соломон и Лоис Горовицы. Пора посмотреть правде в глаза: его сжигает любовь к Ильзе Лунд.

— Тогда нам и правда нужно поспешить, — сухо сказал Рик, трогаясь дальше.

Он знал: Ильзин отказ сначала возбудит Гейдриха, а после взбесит — для нацистов слова «нет» не существует.

— Да, — согласилась Ильза, — но не только ради меня. Ради Виктора, ради моего отца и ради всех народов Европы. Что будем делать?

— Дай мне минуту подумать, — сказал Рик.

Если Хайнце что-то слышал об операции и если подполье просит Лондон ее остановить, ситуация, видимо, и впрямь опасная. У местных затряслись поджилки, и причина вполне основательная: они и завтра хотят жить и сражаться. Много хуже, с точки зрения Рика, опасность, в которой может оказаться Ильза. Однажды на его глазах уже умерла женщина, которую он любил, — потому что он не смог ее защитить. Будь он проклят, если даст такому повториться.

Рик прокручивал в мыслях всю ситуацию, пытаясь понять, что нужно делать. Виктора Ласло никто никогда не отговорит от его плана, что бы там ни было. Слишком много поставлено на карту, чтобы его могли остановить такие мелочи, как безопасность собственной жены. Должен быть какой-то способ обернуть все к лучшему: должен быть выход.

Да, нацисты могут бахвалиться и стращать уничтожением всех евреев в Европе, но в состоянии ли они вправду это сделать? Сойдет ли им это с рук? Нужно взвесить и сравнить злодеяния, которые Гейдрих может совершить, если останется в живых, и то, что немцы, вероятно, — нет, обязательно — совершат, если Гейдриха убьют. Может быть, лучше всего Гейдриху не умирать, чтобы могли спастись другие. Может быть, подпольщики правы, может, надо свернуть операцию?

Чему тысячу лет назад его учили в шуле?[138] Что, даже если жизни его угрожает опасность, еврею нельзя спасать себя, проливая кровь ни в чем не повинного человека, нельзя спасать другого или даже многих, предавая ни в чем не повинного человека в руки убийц, нельзя «и одну душу от Израиля»[139] предавать в руки убийц. Ничего такого, что помогло бы ему решить нынешнюю дилемму: что ради спасения жизней бесчисленных неповинных нужно спасти самого палача.

Какое благо выше? Следует ли позволить Гейдриху и дальше истреблять людей, многие из которых — евреи, чтобы спасти жизни скольких-то чехов, многие из которых все равно антисемиты? Или смерть Вешателя избавит тысячи, а может, и миллионы людей от жуткой участи ценою всего пары сотен неповинных голов?

Как спасать того, кто сам не хочет, чтобы его спасли? Как освободить народ, который не хочет освобождения? Никогда в жизни Рик особо не чувствовал себя евреем, во всяком случае — верующим евреем, но теперь, кажется, подходящий момент, чтобы начать.

Куда подевались раввины его детства, когда они так нужны?

Тут Рик вспомнил, где находится и почему нет раввинов, к которым он мог бы обратиться.

И вдруг ясно увидел, какую ему вести игру. Так просто и так красиво — как все лучшие партии. И даже может получиться. Если чуть-чуть повезет, его план защитит Ильзу и отведет удар от Гейдриха, и никто ничего не поймет.