Павел Огурцов - Конспект

• Название: Конспект
• Автор: Павел Огурцов
• Издательство: Права людини
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-8919-86-2

«Конспект» – автобиографический роман, написанный архитектором Павлом Андреевичем Огурцовым (1913–1992). Основные события романа разворачиваются в Харькове 1920-х – 1941 гг. и Запорожье 1944 – 1945 гг. и подаются через призму восприятия человека с нелегкой судьбой, выходца из среды старой русской интеллигенции. Предлагая вниманию читателей весьма увлекательный сюжет (историю формирования личности на фоне эпохи), автор очень точно воссоздает общую атмосферу и умонастроения того сложного и тяжелого времени. В романе представлено много бытовых и исторических подробностей, которые, скорее всего, неизвестны подавляющему большинству наших современников. Эта книга наверняка вызовет интерес у тех, кому небезразлична история нашей страны и кто хотел бы больше знать о недавнем прошлом Харькова и Запорожья. Кроме того, произведение П.А. Огурцова обладает несомненными литературными достоинствами, в чем мы и предлагаем вам, дорогие читатели, убедиться.

---

— Как сказать! — возражает Толя. — Кому что интересно. Еще Кузьма Прутков говорил: нельзя объять необъятное.

По дороге спрашиваю Моню — как он думает выяснять свои вопросы?

— А как, вообще, выясняют — путем расспросов.

— Ты думаешь, — таты знают свое происхождение?

— Вряд ли. Тут легенды могут помочь. У каждого народа есть легенды. Я вот что думаю. Если они евреи, то, может быть, занесло их на Кавказ не после разгрома Израиля Римом, а гораздо раньше — во времена вавилонского плена.

— Ого!

— А что? Ведь не сидели все в Вавилоне, а рассеивались. Еще и тогда рассеивались. Вот не думал, что в Нальчике живут таты. В Дагестане — да, там целый район населен татами, может быть и синагоги где-нибудь сохранились. Вот где бы поспрашивать.

— А, может быть, и здесь сохранилась. Надо спросить.

— А ты что, не заметил — ни одной церкви, ни одной мечети. Думаешь, для синагоги исключение сделали? В Харькове и то ни одной не осталось. Только не подумай, что если я заинтересовался татами, так уже сионист или какой-нибудь буржуазный националист. Ни в какую избранность или исключительность еврейского народа я не верю. Чепуха все это! Ну и что из того, что евреи разбросаны по всему свету, живут среди самых разных народов и не ассимилировались? Как ты думаешь — почему не ассимилировались?

— Так уж и не ассимилировались! А почему сейчас в Германии проверяют предков до какого-то там колена? Ищут евреев. И находят. Значит, ассимилировались. А у нас? Выкресты, кантонисты — это ведь ассимиляция.

— Это верно, но это исключения. Основная масса ассимиляции не поддавалась. Почему? Сейчас ты скажешь — чего ты ко мне пристал?

— Нет, не скажу. Дай немного подумать... Гонения... Притеснения... Отторженность от общества, в котором жили... Отсюда обособленность, взаимовыручка… И в результате — сохранение самобытности. Так я понимаю.

— Это правильно для Европы, среди христианских народов, – считается, что евреи преследовали Христа. А в Азии, в Африке, среди нехристианских народов? Там не было причины притеснять евреев. И не притесняли. Но и там они не ассимилировались. Почему?

— Моня, ты толкаешь меня в объятия сионистов и разных буржуазных националистов.

— Да все очень просто и без всякой мистики. Причина — в запрете браков между людьми разных вероисповеданий. Ты сказал: выкресты, кантонисты... Вот и выходит — сначала смена религии, а потом — ассимиляция. Это относится не только к евреям. Татары, осевшие в России после их нашествия, — магометане? И вот, пожалуйста, — не ассимилировались. И не только татары. Теперь посмотри, что у нас сейчас происходит. Религия, любая религия фактически запрещена. Твой дедушка еще может ходить в церковь, если она еще есть, а мой дедушка — в синагогу, если он ее найдет. Они, если еще живы, то уже не работают и не учатся. А вот узнают, что мы с тобой ходим в церковь или синагогу, сразу же исключат из института — предлог всегда найдут, можешь не сомневаться. Еврейские школы если где-нибудь и остались, то разве что в Биробиджане. Молодежь, — вся молодежь, — в Бога не верит, а еврейская молодежь не знает свой язык. Мы, — я говорю о еврейской молодежи, — да ты и сам это видишь, — забываем, что мы евреи. Русская культура — теперь и наша культура, другой у нас нет. Я не говорю о том, хорошо это или плохо, а если откровенно, то, — хорошо это или плохо, — я не знаю. Я констатирую факт. Хорошо то, что антисемитизм преследуется законом, и если где-нибудь еще жив, то забился в щели и помалкивает. Надеюсь, там и погибнет, и пошла ассимиляция, да какими темпами! Сколько смешанных браков!.. Одно время я думал: одно-два поколения, и евреи в Советском союзе растворятся среди других народов.

— Ты говоришь — одно время думал.

— А теперь я так не думаю.

— Почему?

— Гитлер! Это понятно или требует объяснения?

— Понятно, Моня. Но я вот что хочу тебе заметить насчет ассимиляции вообще. Кабардинцы и балкарцы сколько веков живут рядом? Те и другие — магометане, и браки между ними, конечно, не запрещались. А они не ассимилировали. В Дагестане, наверное, только таты — не магометане, а никто не ассимилировался. Грузины и армяне живут рядом, а кое-где вперемешку, те и другие — православные, а вот не ассимилируются... Ты чего остановился?

— Ох, черт!.. Ох, черт!.. Ты разрушаешь мою теорию.

— Конечно, запрещение браков между людьми разных вероисповеданий препятствует ассимиляции, но, очевидно, это — только одна из причин, препятствуют и какие-то другие факторы. И есть какие-то факторы, ей способствующие. Копты в Египте утратили свой язык, говорят по-арабски, но остались христианами. Шотландцы и ирландцы утратили свои языки, говорят по-английски, но с англичанами не ассимилировались, наоборот — отстаивают свою самобытность. А население Прованса и Бретани ассимилировалось с французами. Это первые попавшиеся примеры. Что значит — этруски исчезли? Может быть, они ассимилировались с римлянами? Не так все это просто. Чтобы ответить на такие вопросы требуется тщательное исследование, ну, скажем, на такую тему: условия для ассимиляции...

— Какая тема! Какая интересная тема!..

— На такое исследование и жизни не хватит. Наверное, ассимиляция бывает естественная и принудительная — под нажимом.

Я вспомнил о русификации Украины. Да только ли Украины! Вот в Кабардино-Балкарии все средние школы только русские. Но заговорить об этом не рискнул — все равно ничего не изменится.

— Как я хотел заниматься историей! — сказал Моня со вздохом. — Именно историей народов, а не государств. И этнографией, конечно, тут без нее не обойтись.

— Почему же ты не пошел в университет?

— А ты слушал курс истории партии? И экзамены сдавал? Ну, так как по-твоему — стоит ли у нас сейчас заниматься историей?

— Историей партии не стоит.

— А история партии оторвана от истории народа, да?

— Ну, значит, не стоит заниматься самой поздней, с того времени, когда возникла эта партия.

— А тебе известно такое определение: история — это политика, опрокинутая в прошлое?

— Я его хорошо запомнил еще в семилетке. Это — из предисловия Ленина к нашему учебнику Покровского. По истории России. Я еще тогда задумывался над этим определением — оно меня чем-то смущало.

— Но теперь ты можешь понять, что если придерживаться этого определения, то историю любой страны, любого времени, любого народа, любой партии, чего угодно, надо излагать так, как это выгодно кому-то из сегодняшних политиков, и только так, а иначе... сам понимаешь, что будет с тем, кто только попробует изложить как-то иначе. Так стоит ли заниматься историей? Я и пошел на архитектурный, благо — немножко рисую. А, вообще, конечно, предпочел бы историю. А ты, по-моему, тоже немножко неравнодушен к истории.

— Неравнодушен. И не немножко. Но предпочитаю архитектуру, особенно — градостроение. Мы пришли. Вот эта улица, где живут таты.

12.

На улице, где живут таты, народу заметно меньше, чем тогда, когда мы здесь были. Наверное, потому, что еще не вечерело. Мы прошли улицу насквозь и повернули обратно. Играли и бегали дети, изредка шли молодые и среди них на загляденье стройные девушки, сидели и ходили пожилые, одиноко сидели две старухи с таким же жалким товаром, как и в прошлый раз.

— Не с кем говорить, — огорчился Моня. — Старики нужны. Они и древнееврейский должны знать — иудейское богослужение только на древнееврейском.

— А ты знаешь?

— Конечно. Я же рос в Палестине, а там наш восточно-европейский жаргон не в ходу. Вы стариков видели?

— Видели.

— А где они сидели, не помнишь?

— Ну, ты от меня слишком много хочешь.

— Знаешь что? Раз мы уж сюда пришли, давай тут погуляем пока не выйдет кто-нибудь из стариков.

Мы долго ходили, пока кто-то из одиноко сидевших на скамье встал, пошел нам навстречу и, не доходя до нас, спросил:

— Кого вы ищете?

Не молод, но возраст его определить не берусь, рыжеватый и веснушчатый, по-русски говорит правильно, с малозаметным, непонятно каким акцентом.

— Никого не ищем, — ответил Моня.

Мы не останавливаемся. Рыжеватый преграждает нам дорогу, мы пытаемся его обойти, но он снова и снова становится перед нами, и мы останавливаемся.

— Кто вы такие и что вам здесь нужно? — громко и сердито спрашивает он.

— Мы студенты, в Нальчике на практике, в свободное время гуляем, знакомимся с городом, — говорит Моня.

Вижу: подходят люди и молча стоят поодаль.

— Вы все время гуляете по этой улице. Что вам здесь нужно?

— А что, — спрашиваю я, — здесь запретная зона?

— Какая зона? При чем тут зона! Товарищи! — обращается он к наблюдающим эту сцену. — Вы видите — это подозрительные люди. Их надо задержать.

Наблюдающие, — их собралось уже изрядно, — стали отходить подальше.