Павел Огурцов - Конспект

• Название: Конспект
• Автор: Павел Огурцов
• Издательство: Права людини
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-8919-86-2

«Конспект» – автобиографический роман, написанный архитектором Павлом Андреевичем Огурцовым (1913–1992). Основные события романа разворачиваются в Харькове 1920-х – 1941 гг. и Запорожье 1944 – 1945 гг. и подаются через призму восприятия человека с нелегкой судьбой, выходца из среды старой русской интеллигенции. Предлагая вниманию читателей весьма увлекательный сюжет (историю формирования личности на фоне эпохи), автор очень точно воссоздает общую атмосферу и умонастроения того сложного и тяжелого времени. В романе представлено много бытовых и исторических подробностей, которые, скорее всего, неизвестны подавляющему большинству наших современников. Эта книга наверняка вызовет интерес у тех, кому небезразлична история нашей страны и кто хотел бы больше знать о недавнем прошлом Харькова и Запорожья. Кроме того, произведение П.А. Огурцова обладает несомненными литературными достоинствами, в чем мы и предлагаем вам, дорогие читатели, убедиться.

---

– Ты уже проснулся? Доброе утро!

– Доброе утро. А ты уже одна?

– Да. Все давно разошлись.

– А Володя все еще ездит в Богодухов?

– Нет, он работает в тех же артелях, что и до войны. Пошел на базар. Вставай, вместе позавтракаем.

После завтрака Оля дала мне пакетик – все, что принадлежало отцу и уцелело. В пакетике – несколько документов и фотографий, два письма и две открытки мамы. Оба письма из Сулина в Болгарию, и в обоих мама зовет отца вернуться, пишет, что любит и ждет. Ничего не могу понять: в Сулине мама скоро сошлась с Останковым и… зовет отца к себе? Прочел еще раз: расчет. Только расчет и больше ничего. Если красные не удержатся у власти, деду могут вернуть его богатства или то, что от них осталось, отец – его наследник. Удержатся – хороший драматический тенор сделает карьеру при любой власти. Открытки – из Харькова, и в обеих – шантаж. В одной: если я не буду ее регулярно посещать, она сообщит куда следует, кто он такой. В другой: если не прекратятся претензии на какой-то ковер, она… и та же угроза.

– Оля, а что это за история с ковром?

– У Мары оставались наши ковры, да и не только ковры, но никаких претензий мы к ней не предъявляли. Да что об этом говорить, – не взяла бы она, так другие бы растащили. Но как-то раз Володя ее встретил и спросил – не даст ли она для тебя маленький коврик. Был такой зеленый, возле кровати класть. Тогда и пришла эта открытка, а вскоре Андрюшу арестовали. Его арестовывали, когда за границей убивали представителей советской власти. А тут ничего такого не было. «За здорово живешь», – сказал Володя. – Голос Оли задрожал, и она ушла в другую комнату. Я вспомнил: везде, где жили Останковы, были ковры – на полу и на стенах…

У меня еще теплились остатки сыновних чувств к матери. Сейчас они вспыхнули и сгорели дотла, и, как пепел, осталась неприязнь. Ни в разговоре, ни мысленно больше не мог называть ее мамой, а когда приходилось думать или говорить о ней, называл Марией Михайловной.

Хотелось рассказать Оле о своем сне. Она никогда снов не рассказывала, что снилось другим – воспринимала с улыбкой и говорила: «Не придавай значения» или «Праздничный сон – до обеда», но однажды, давным-давно, я слышал, как она сказала: «Бывают вещие сны». И не стал рассказывать – побоялся, что такой странный сон ее встревожит. Удивление, испуг, радость, надежда на то, что отец жив, и еще что-то, неуловимое и непередаваемое, слились в сложное и сильное чувство, которое я испытал во сне. Оно еще не прошло, и я отправился к Лене пешком в надежде, что по дороге оно рассеется. Вскоре встретил Володю. Сначала я увидел, что он несет большую кошелку и толстый портфель и сутулится, чего с ним раньше не было, потом – что он совсем седой. Потом – как он осунулся, похудел и чем-то озабочен. Увидев меня, заулыбался.

– Выспался?

– Выспался.

Я потянул к себе кошелку и портфель, он не отпускает.

– Что ты! Мне не тяжело. Ты же, наверное, к Лене идешь?

– Еще успею. Давай, давай!

Он отдал кошелку, я тянул и портфель.

– Не тяни, не дам – не буду же я идти с пустыми руками!

Еще не поставив портфель, Володя говорит Оле:

– Кажется, у нас оставалось немного кофе. Давайте попьем кофейку.

Оля достает металлическую коробочку, деревянную ручную мельничку, пересыпает в нее остатки зерен и протягивает мне. Молоть кофе – мое дело.

Снова пошел пешком. По дороге вспомнил посещение Гипрограда и почувствовал, что Гипроград, Запорожье, моя работа, наши с Сабуровым заботы и волнения – все это отодвинулось. Нет, я не стал равнодушнее к работе, но смотрел как бы с более далекого расстояния, понимая, что есть ценности куда важнее. Меняюсь я, что ли?

Уезжали с Сирохинской. Сохранилась чертежная доска, рейсшина, готовальня, угольники. Надавали всякой утвари. «На обзаведение» – сказала Оля. Она и сестры Лены еще надавали еды, будто нам ехать несколько дней. Володя помогал паковаться и проводил на вокзал. Я вез вещи на тачке, с которой Володя ходил по селам. Сообщение было то же – с пересадкой в Павлограде, но из Павлограда поезд шел через станцию Запорожье – 2, и после Запорожья Левого тянулись те же безмолвные руины заводов. В день приезда на работу не пошли – устраивались в своей комнате и отсыпались после бессонной ночи.

Приехавшие из области ждут Сабурова.

– Как съездилось? – спрашивает Муленко.

– Спасибо, благополучно.

Расцеловавшись с Верой, Лена знакомится с сотрудницами и вместе с Верой, продолжая разговор, садится за ее стол. Входит Сабуров, здоровается, говорит мне «Так быстро?», знакомится с Леной, показывает приготовленный для нее стол, замечает мою доску и поглаживает ее, улыбаясь.

– Уцелела? И я привезу.

Серафима Тихоновна сообщает Сабурову адрес квартиры: две комнаты, одна из них – с печкой, отдельный вход.

– На кого-нибудь сослаться?

– А вы назовите свою фамилию – там вас ждут.

– Спасибо. Подвалило работы по вашей части, – говорит мне Сабуров. – Подключайте Елену Федоровну, хватит на всех. Беловол о вас спрашивал, позвоните.

Отпустив посетителей – тех, кто ждали, и других, пришедших вслед за ними, Сабуров с Леной идут в облисполком оформлять Лене столовую. Лена возвращается одна – Сабуров пошел смотреть квартиру. Приходит он расстроенный: комнатки очень маленькие, нет кладовой, вход с улицы, уборная и сарай – во дворе.

– Отказались? – спрашивает Серафима Тихоновна.

– Сказал, что дам ответ через несколько дней. Не знаю, что и делать.

– Да вы не расстраивайтесь, – говорит Муленко. – На Зеленом Яру найдете квартиру гораздо лучше. Это не намного дальше, чем вы смотрели.

За обедом Лена удивлена и обрадована: готовят сытно и вкусно – нет надобности стряпать в кухне наших неприветливых и чем-то неприятных хозяев. После обеда Сабуров и я идем в сквер, и это уже вызывает во мне досаду. Спрашиваю:

– А где мы будем обсуждать такие вопросы зимой?

– Я надеюсь, что к зиме получим помещение. Беловол подыскал было, да сорвалось. Открывается, если уже не открылась, проектная организация – филиал киевского института. Придется еще потерпеть.

Если рассказать кратко суть дела, Сабуров все выспросит, и рассказываю со всеми подробностями.

– Я так и думал. Неужели сорвется и правобережный вариант? Знаете что? Подготовьте заранее письмо Головко.

– Григорий Георгиевич, не надо заранее.

– Не сбудется?

– Не сбудется.

– Ну хорошо, подождем.

– А у вас есть какие-нибудь новости?

– Есть. Одна – хорошая, другая – очень неприятная. С какой начать?

– С какой хотите.

Хорошая новость заключалась в том, что на днях из Баку должен приехать Евстафьев. Сабуров рассказывает: знает его по работе – он работал в архитектурно-планировочном управлении города, значит, имеет опыт в этом деле, поднаторел в экспертизе проектов, – для нас это ценно, и еще преподавал на архитектурном факультете, значит – опытный архитектор. Согласились приехать Мельников, старый друг и соученик Сабурова по институту, и Кривобоков с женой.

Неприятная новость – театр будут восстанавливать. Дают деньги на восстановление, а не на строительство нового.

– Но ведь можно объяснить и попросить.

– Не будут просить. Я говорил с Беловолом. Кстати, он тоже не знал об этом, огорчился, и вот что он выяснил. Еще до нашего приезда был запрос – что в первую очередь требует восстановления. В список включили и театр. А раз сами просили, пересматривать они не будут.

– Придется обратиться к Головко и по этому вопросу.

– Обратиться можно. Но, знаете, что меня смущает? Вот подымет Головко сразу два вопроса: о правобережном варианте и о театре. Не получится ли так, что, положительно решив вопрос о театре, легче будет отказать в разработке правобережного варианта. А значение этих вопросов несопоставимо. Надо ехать в Киев. Я ждал вашего возвращения, чтобы сразу же поехать.

Сабуров пошел в облисполком, а меня отправил подготовить письмо о театре. Вскоре он вернулся с командировкой.

– По какому вопросу командировка? – повторил он мой вопрос. – Насчет театра. Васильев подписал и спросил: Не собираюсь ли я поставить вопрос и о правобережном варианте? Не скрыл, что буду говорить и об этом.

– Григорий Георгиевич, не дать ли телеграмму Головко? Ведь его можно и не застать.

– Рискну. Ну, подожду немного. Надолго он не уедет, отпусков-то нет.

Перед отъездом Сабуров сообщил, что снял для Евстафьева комнату, в которой я жил, и попросил, если Евстафьев приедет, отрекомендовать его хозяевам.

В Киеве Сабуров пробыл от поезда до поезда.

– Представьте, – рассказывал он мне, – Головко отложил вопрос о театре до решения вопроса о правобережном варианте. «Так будет надежней. А вы как считаете?» – спросил он меня, и я с ним согласился.

О правобережном варианте Головко вопрос поднял, и Сабуров поинтересовался – как на это реагировали. Сказали, что вопрос серьезный, его надо обсудить. Тогда Головко направил письмо в Совет Министров Украины. Сабуров спросил – есть ли надежда на положительное решение. Головко признался: он не чувствует, чтобы наши вопросы там кого-нибудь волновали.