Мор Йокаи - Венгерский набоб

• Название: Венгерский набоб
• Автор: Мор Йокаи
• Издательство: Правда
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1988

«Венгерский набоб» – один из лучших романов известного венгерского писателя Мора Йокаи (1825–1904). Сатирическое повествование насыщено колоритными картинами быта и нравов, увлекает неожиданными поворотами действия; в нем выражен протест против общественного застоя и несправедливости. Действие романа отнесено к периоду экономических и политических реформ, предшествующих венгерской революции. Один из первых крупных венгерских социальных романов.

---

– Есть еще, кого стоит упомянуть?

– Барышня Марион.

– В самом деле?

– Она такая, какой ты видела ее. Всегда одинаковая. Это не личина, а натура ее.

– А еще?

– Еще одна предательница и сплетница, наговаривающая на всех, которая ехидные наблюдения делает над сокровеннейшими слабостями людскими, но тебе ее бояться нечего, тебя она любит искренне и не предаст, не осудит, не обидит никогда. Она-то кто, угадаешь?

Тронутая, просиявшая, Фанни бросилась подруге на шею, обнимая ее и целуя. И долго они еще смеялись, труня над собой, что вот славно как позлословили, посплетничали обо всех.

XX. Торжественный день

Экипаж за экипажем въезжал в карпатфальвские ворота. Все виды и роды четвероколесных были в этот день во дворе многолюдного барского дома: там – желтая кругловерхая бричка на высоких щеголеватых рессорах, которую, словно в наказание себе, купил какой-нибудь «милостисдарь», тут – большущий рыдван с жалюзи на застекленных дверцах, бог знает на скольких уж коней и ездоков, с двойными запятками и поручнями сзади, двойными, склоненными друг к дружке гербами по бокам и серебром повсюду вместо обычной меди. Это все самоходы графские да княжеские. А между ними, глядишь, и тарантасишка обшарпанный затесался, тотчас облепленный воробьями, которые налетели на крошки коврижные да калашные, просыпанные за долгую дорогу: протопоп какой-нибудь приехал со своей протопопицей. А вон совсем убогая таратайка, одно только звание что экипаж: короб простой на тележном ходу. Есть и дрожки чудные, аглицкие, способные в полное недоумение привести несведущего человека: всего-навсего два сиденья на колесиках. Одно, видать, для кучера, другое для лакея, а барину-то самому где же поместиться?

Виднелись в этом скопище и разукрашенные крестьянские повозки, запряженная каждая пятеркой лошадей в бубенцах и лентах; на этих пожаловали самородки в узорчатых кафтанах и тулупах. И вылезала огромнейшая арба с восьмеркой волов впереди и шестеркой борзых позади, на которой заявился Мишка Хорхи с шестью цыганами, оглашавшими по дороге музыкой каждую деревню.

Гости, пройдя уже чрез химическую реакцию разделения дам и мужчин, не достигли, однако, того состояния равновесия, когда все перезнакомятся, и еще таращились друг на друга, как случайные встречные. Любопытно, что в людном обществе незнакомые обыкновенно смотрят друг на дружку неприязненно; дам, разумеется, мы не имеем в виду. Насколько выгодней положение хозяйки: она уже всех знала со всеми их достоинствами и недостатками, сильными и слабыми сторонами и вела себя соответственно. Графа Сепкиешди как выдающегося патриота встретила с глубочайшим почтением, заверяя, что с давних пор восхищается им: великим оратором, высоких помыслов мужем. Граф чертыхнулся про себя: вот, еще на одну налетел, взирающую на него, как на монумент. Графу Гергею Эрдеи еще издали послала приветственную улыбку, за которую тот отблагодарил, одной рукой сняв шляпу, а другой – парик, что вызвало общий хохот. Шутник-то обрился наголо, чтоб волосы лучше росли, и пугал теперь слабонервных своей лысой головой. Пред губернатором графом Шарошди с супругой юная хозяйка склонилась в молчаливом поклоне – почтительность, каковая весьма по душе пришлась аристократу-патриоту: он не мог не признать, что и мещанка, коли в дворянское семейство попала, может быть на высоте. Тут же наказала она своим служанкам быть безотлучно при ее сиятельстве, все ее пожелания удовлетворять, завоевав тем расположение и губернаторши, которая, правда, захватила с собой двух камеристок, но этого ей, понятно, было недостаточно. По прибытии же графини Керести Фанни с искренней радостью бросилась навстречу и, прежде чем та успела помешать, поцеловала руку, в результате чего воинственная матрона сперва схватила ее мощными своими дланями и, отстранив, вгляделась, сдвинув густые черные брови и словно насквозь желая пронизать взглядом, а после привлекла к себе и, похлопывая по спине, прогудела своим глубоким виолончельным басом: «Сойдемся, дорогуша, сойдемся».

В первый же час Карпати, таким образом, всех завоевала, всех к себе расположила. Мужчин обезоружила ее красота, женщин – ум и такт, а закуска а-ля фуршетт[252] и тех и других равно восхитила: с какой роскошью, каким вкусом и умением сервировано, устроено все. Никто ни капельки не чувствовал себя скованным, ни у кого никаких причин для недовольства. Питейная братия попала в отдельный зал, за особый стол, чему была рада несказанно, и вообще ей особенно нравилось в хозяйке, что она совсем им не докучает. А Джордж Малнаи не успевал отклонять предлагаемые ему блюда и призывал небеса во свидетели, что с обедом после такого угощения уж никак не справится, добавляя, посмотрел бы он, кто в состоянии съесть хоть кусочек, будь это даже амброзия сама, но тем не менее восклицая при каждой новой перемене: «А ну, отведаем сейчас!». Наконец после целого моря паштетов и пирожков, которое переплыл с помощью ножа и вилки достойный сей господин, на стол – к приятному изумлению протопопа, про чью слабость Фанни проведала у его благоверной, – подали жареный картофель. Все общество засмеялось, зная особое к нему пристрастие отца благочинного. Малнаи же вскричал: «Что это? Картошечка? А ну, отведаем сейчас!».

Из-за стола, таким образом, общество встало в хорошем настроении и перешло в другой зал, дабы приступить к совещанию. Недурная, право, мысль: за зеленое сукно да от белой скатерки; так-то оно куда легче слушается и говорится.

Для этой цели распахнута была большая, длинная, с балконом фамильная зала, впервые после инсуррекции представшая очам публики, – с портретами предков по стенам, с размещенным там и сям удивительным старинным оружием, знаменами и прочими победными реликвиями, на которые тотчас и воззрились несколько неотесанных деревенских юнцов, вместо того чтобы на балкон, полный красивых дам, полюбоваться. И было ведь на кого: хотя бы на Карпати и на Сент-Ирмаи, прекраснейших во всей округе, которые в ряду прочих див, посреди всего изящества, блистали, точно алмазы в оправе златой (сказал бы я, будь я турецкий поэт). И как осудишь тут графа Гергея, который, не успел еще никто выступить, предложил принять и утвердить общим голосованием декларацию преданности присутствующим здесь прекрасным дамам – предложение тем более замечательное, что было оно единодушно одобрено собравшимися и прежде статуса и всех его параграфов занесено в протокол.

Лишь после этого перешли к собственному предмету заседания, к борзым, коих персональное и в немалом числе присутствие в зале никем, думается, не будет почтено странным, кто только готов блюсти принцип «nihil de nobis sine nobis» – «ничего о нас без нас». Об их ведь шкуре речь; вполне уместно, значит, им тоже предоставить честь слушать да высказываться.

Нет, полагаю, нужды растолковывать ныне живущему поколению, сколь велики преимущества собрания, на коем присутствуют дамы. Это придает совершенно иной аромат, иной колорит суровым мужским форумам. Пред судом прелестных глазок все стараются блеснуть умом и остроумием, под их взглядом смолкают грубые страсти и отступают наводящие скуку поползновения.

Заседание началось обстоятельным вступительным словом. Речь Яноша Карпати, по праву президента открывшего собрание, произвела огромное впечатление;| особый успех возымели следующие места:

– Есть ли занятие возвышенней и достойней мужчины, нежели псовая охота, преисполняющая благородным самоуважением наши сердца, побуждающая дух к высоким свершениям и новейшие прогрессивные веяния доносящая? («Правильно! Ура!») Господа – милостивые и сиятельные, чиновные, достопочтенные и благородные! Мысль заслуживает того, чтобы подумать над ней. («Слушайте, слушайте!») Есть ли кто средь нас, борзой не имеющий? «Нет, нет, никого!») Найдется ль хоть один мадьярский дом, мало-мальски приличный, где благородные эти животные… (Возглас мадемуазель Марион с балкона: «Персоны!») Благодарю за поправку: где бы эти четвероногие персоны не жили бок о бок со всеми? И вот до сих пор никому не пришло в голову поддержать интересы этого многомиллионного класса, коего представители в одной с нами комнате спят, за одним столом едят и j вместе с нами дружно зевают в скучные минуты. (Тут два присутствующих представителя заинтересованного класса начали ворчать и огрызаться друг на друга, и из-за стола раздался голос графа Гергея: «Просят публику соблюдать тишину, перебивать оратора воспрещается».) Господа – милостивые и сиятельные, чиновные, достопочтенные и благородные! Век наш – век прогресса. Всевозможнейшие общества возникают у нас и за границей; одни охрану младенчества ставят своей задачей, другие – распространение книг, одни оказывают медицинскую помощь, другие разведение овец поощряют, есть и такие, которые шелководство собираются насаждать. Все это одобряю я от души и сам являюсь их членом, не желая лишать скромной своей поддержки ни младенцев, ни ученых, ни овец, ни больных, ни даже червячков тех, что шелк из себя выпускают, хотя и брезгую ими; но спрашиваю в то же самое время вас, и спрашиваю настоятельно: уж коли всем этим отраслям, существам и тварям разумным и неразумным покровительствуют разные общества, какая причина может меня удержать от предложения учредить патронаж над животными, кои одни многочисленнее всех остальных живых тварей в стране, вместе взятых, от младенцев до ученых, от овец до шелковичных червей, ибо числом своим гончие псы, бесспорно, затмят любых младенцев, ученых и прочих, нуждающихся в Венгрии в призрении? Какая причина может удержать?