Юрий Пуздрач - История российского конституционализма IX–XX веков

• Название: История российского конституционализма IX–XX веков
• Автор: Юрий Пуздрач
• Жанр: Юриспруденция
• Год: 2004
• ISBN: 5-94201-336-5

Книга посвящена одной из наименее изученных проблем отечественной истории – становлению конституционализма в России. Читатель не только проследит историю Российского государства через призму анализа усиления самодержавия и попыток его ограничения, но, может быть, и согласится с автором в том, что общество так и не сумело позитивно для себя изменить порядок и режимы взаимоотношений с государством. А это значит, что Россия, к сожалению, до сих пор не может выйти из монархического периода своей истории, несмотря на то, что формально самодержавие в нашей стране не существует уже много лет.

Для преподавателей, аспирантов и студентов, а также всех интересующихся правовыми и историческими аспектами развития отечественной государственности.

The book is devoted to one of the least studied problems of history of our country – the formation of constitutionalism in Russia. The reader will not only retrace the history of the Russian State in the light of the analysis of strengthening the autocracy and attempts to restrict it, but, may agree with the author that society failed to change the order and regimes of relations with the State positively for itself. It means that, unfortunately, so far Russia has been unable to leave the monarchist period of its history despite the fact that formally the autocracy does not exist in our country for many years.

The book is addressed to professors, post-graduates, and students as well as to everybody who is interested in legal and historical aspects of the development of statehood of our country.

---

– «правление у них чисто тираническое»;

– «дворянству дана несправедливая и неограниченная свобода повелевать простым, или низшим, классом народа и угнетать его во всем государстве, куда бы лица этого сословия ни пришли, но особенно там, где они имеют свои поместья или определены царем для управления»;

– «и дворяне и простолюдины в отношении к своему имуществу не что иное, как хранители царских доходов, потому что нажитое ими рано или поздно переходит в царские сундуки»;

– «жизнь человека считается нипочем»;

– «о состоянии низшего класса и простого народа… о свободе их можно судить по тому, что они не причислены ни к какому разряду и не имеют ни голоса, ни места на соборе или высшем земском собрании. Они сами себя признают холопами, т. е. крепостными людьми или рабами, так точно, как, в свою очередь, дворяне признают себя холопами царя»;

– «что касается до земель, движимого имущества и другой собственности простого народа, то все это принадлежит ему только по названию и на самом деле нисколько ни ограждено от хищничества и грабежа как высших властей, так даже и простых дворян, чиновников и солдат»;

– «дворяне и духовенство… довольствуются тем, чтобы все бремя лежало на простолюдинах и что могут облегчить сами себя, сваливая все на них»;

– «закон, обязывающий каждого оставаться в том состоянии и звании, в котором жили его предки, весьма хорошо продуман для того, чтобы поддержать подданных в рабстве… сын мужика, ремесленника или земледельца остается навсегда мужиком, ремесленником и проч. и не может идти далее, кроме того чтобы, выучившись читать и писать, достигает до повышения в священники или дьячки».[254]

Наконец, Д. Флетчер писал, что политика Ивана Грозного «так потрясла все государство и до того возбудила всеобщий ропот и непримиримую ненависть, что это должно окончиться не иначе как гражданским пожаром».

Так, собственно, и случилось: после смерти Ивана IV началась смута, и развитие государственности на Руси вполне могло пойти по польско-литовскому сценарию, где отсутствовало единство государства и шляхта каждой области создавала маленькое, вполне самостоятельное общество со своим парламентом, который направлял в общегосударственный сейм своих депутатов, наделяя их полномочиями, связанными с интересами местной корпорации. Однако этого не произошло.[255]

Глава 2 Зарождение и попытки ограничения самодержавия в XVI–XVII вв.

§ 1. Субъекты и изначальные попытки ограничения самодержавия

Несмотря на выстроенную московскими царями систему власти, борьба за ограничение самодержавия велась параллельно с его упрочением и началась одновременно с первыми попытками усилить власть единоличную. В этом заключается, может быть, главный парадокс российской истории.

Предположительно с тех времен, когда в России стала выкристаллизовываться идея единовластия, возникли, развивались и сохранялись, в той или иной степени организованные[256] и влиятельные, общественные группы, которые в разное время и с различным успехом создавали известный противовес княжеской, а затем и царской власти. Как уже говорилось, это православная церковь в лице своих высших иерархов, боярство и служивое сословие.

Попробуем проанализировать поведение духовенства и боярства в борьбе за участие во власти и ответить на вопрос, почему они так и не сумели ограничить российское самодержавие.

Церковь. Христианизация Руси (а россияне, как известно, были обращены в христианство последними в Европе) принесла с собой мощное культурное влияние Византии. Появляется новый общественный класс – духовенство, возникает новое, церковное общество, у которого свои правила и законы, иерархия, свой круг лиц и подведомственных учреждений. Все это положило начало постепенному развитию нового взгляда на общественные отношения.

Выбор Русью православия был вполне естественным, если принять во внимание тогдашнее богатство и могущество Византии, а также особое значение для Древней Руси торговых отношений с ней. Однако то, что Россия восприняла христианство у Византии, а не у Рима, имело далеко идущие последствия для ее дальнейшего исторического развития. Она стала единственным государством Европы, унаследовавшим византийскую схему построения государственно-общественных отношений. Видимо, это стало одним из наиболее судьбоносных факторов российской истории.

После принятия православия Русью Византия пришла в упадок. И уже к XVI в. Московское государство было единственным крупным царством в мире, проповедовавшим восточный вариант христианства. Подвергаясь постоянным нападкам со стороны католичества и ислама, православие, а с ним и Московское государство, все более замыкалось в себе и делалось все нетерпимее к иным взглядам как на религиозные вопросы, так и на проблемы государственного строительства. Таким образом, принятие христианства, вместо того чтобы сблизить Россию с христианским миром, привело ее к изоляции от соседей.[257]

Кроме того, православная церковь по своей природе децентрализована, состоит из самостоятельных национальных единиц, построенных по принципу автокефальности. Важнейшие церковные вопросы решаются соборами в традициях раннего христианства. Все это не создавало возможности для единства в борьбе за интересы церкви от покушений светской власти.

Рассматривая положение церкви в организации государственно-правовых отношений,[258] следует обратить внимание на то, что в дохристианский период истории очень часто глава государства был облечен священным саном высшего жреца.[259] Александр Македонский заставлял греков признавать себя богом.[260] С появлением христианского учения должна была измениться и эта мировоззренческая установка, поскольку дело церкви как общества верующих – спасение людей. Подобная цель чужда государству, для которого приоритетами деятельности являются земное обогащение и приобретение мирской славы. Это и предполагает наличие двух порядков жизни – духовного и светского, которые должны совместно жить и развиваться.[261]

Сначала этот паритет отношений, по-видимому, поддерживался: христианские императоры не вмешивались в дела церкви (Константин, Валентиниан Маркиан, Феодисий I, Феодисий II и др.), а церковь в ответ формулировала обязанности верующих по отношению к государству: «надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести» (Посл. ап. Павла к Римлянам, 13:6). Наконец, Августин (354–430), почувствовав, наверное, появляющиеся амбиции светской власти, говорит о том, что если власть приказывает что-то противное божественной воле, то можно ее не слушать: сказано, несть власти, нежели от Бога; все исходящее от Бога хорошо устроено; так дайте нам власть, хорошо устроенную, и мы не будем сопротивляться. Надо сказать, что пастыри открыто порицали нечестивых правителей, установки которых нарушали тот порядок, который ввел Константин Великий.[262] Так выстраивалась симфония властей, т. е. система взаимоотношений между церковью и государством.[263]

На Халкидонском соборе (451 г.) восточная церковь была включена в ритуал избрания и освящения императорской власти. В 451 г. впервые в истории император Маркиан был венчан на царство константинопольским патриархом.

Этим актом формально подтверждалась истинность идеи о превосходстве духовной власти.[264] Кроме того, на том же Соборе, не без усилий императора, константинопольский патриарх получил первенство над другими православными иерархами, а восточная церковь тем самым завершила совершенствование своей организации. Таким образом, интерес государства и церкви, будучи взаимным, завершился союзом. В частности, указами императора Маркиана в 452 г. началось государственное преследование религиозного инакомыслия: сочинения еретиков уничтожались, собрания запрещались, участие в них влекло за собой телесные наказания, штрафы, конфискацию имущества, ссылку, изгнание с государственной службы людей, проповедовавших другие формы религии.[265]

Постепенно влияние императора на церковные дела усилилось; дальнейший же ход истории показал, что духовная власть стала лишь прикрытием власти политической. В результате система государственной власти получила еще один элемент – церковь и ее собственность. Право государства на церковное имущество признавалось неоспоримым.

Указание на божественное происхождение императорской власти в Византии разумелось в словах «во Христе верный» и предполагало право императора быть не только защитником и покровителем церкви, но и блюстителем чистоты веры (ортодоксии).[266]

Византийский император, ставший главой церкви, имел возможность и право вмешиваться в ее важнейшие дела, но и церковь была под покровительством государства, использовавшего власть для поддержки решений церкви на всей своей территории. Именно о такой царской обязанности напоминал Патриарх Константинопольский Василий I в 1993 г.: «Царство и Церковь имеют между собой тесное единение и общение, и невозможно отделить одно от другого».[267]