Илья Левяш - Глобальный мир и геополитика. Культурно-цивилизационное измерение. Книга 2

• Название: Глобальный мир и геополитика. Культурно-цивилизационное измерение. Книга 2
• Автор: Илья Левяш
• Жанр: Философия
• Год: 2012
• ISBN: 978-985-08-1441-8

В монографии рассматриваются проблемы синтеза постдисциплинарного знания о глобализации и геополитике, обосновано новое направление исследований − геоглобалистика, раскрываются ее культурно-цивилизационные основания и авторская интерпретация сущности глобализации как уникального процесса современности. В системно-синергетической оптике представлена структура глобализации, эволюция научных представлений о ней в направлении от классической геополитики к глобалистике. Значительное внимание уделяется феномену «нового регионализма», особенно его европейскому измерению, и в этой связи – полиаспектное видение России, в целом – «славянского треугольника» СНГ, их позиционирование в контексте «нового Востока». Отмеченная проблематика рассматривается в контексте современных неклассических вызовов и угроз глобальной, региональной и национальной безопасности, в конечном счете – представлений о глобализации как планетарном фронтире.

Рассчитана на научных и практических работников, аспирантов, магистрантов и студентов-дипломников.

---

Сотрудник Восточно-Европейского аналитического центра (Москва) А. Окара отмечал, что, поскольку «в подсознании украинской элиты еще сидит сформированный в течение столетий комплекс «младшего брата», на нее «легко влиять извне, ее несложно провоцировать на те или иные шаги. Последним и занимаются отдельные российские политики и «эксперты» по украинскому вопросу, рассматривающие Украину как a priori враждебное государство, как предателя неких общих геополитических интересов. Мало что так подпитывает украинский этнонационализм… и пронатовски ориентированных стратегов, как украинофобия российских политиков (в том числе их неуважительное отношение к украинскому языку и культуре)…Депутат Н. Лысенко в Госдуме демонстративно разорвал и потоптал украинский флаг… Наиболее влиятельным архитектором украинской политики можно считать некоторых российских политических деятелей – именно они фактически задают тон в российско-украинских отношениях» [НГ, 1999].

Главное в том, что нет признания очевидного банкротства позднего СССР, который пренебрег необратимым процессом нарастания относительной самостоятельности и зрелости союзных республик, до конца – в фарисейском горбачевском варианте «15 + Центр» – пытался сохранить безнадежно устаревшую суперцентрализацию Системы и тем самым объективно поощрял активизацию центробежных тенденций, стремление к государственной «самостийности».

С другой стороны, великий проект «советского народа как новой исторической общности людей» мог бы состояться, если бы Система не руководствовалась принципом, о котором под занавес перестройки говорил М. Горбачев. Его суть в том, что суверенитет любого государства есть производное от суверенитета государствообразующего народа, и суверенитет России есть производное от суверенитета русского народа. Это аргумент «похабный» даже с точки зрения евразийства, для которого государствообразующим народом в России были не только этнические русские, но и все многообразные этносы страны, сопричастные к ее культуре и творящие ее духовное богатство и державную мощь, т. е. на языке наших дней – россияне.

Исходя из постулата «государствообразующего народа», в духе А. Луначарского, усматривают в украинцах лишь «культурно-историческую» общность и ставят под сомнение их способность, легитимное право и волю к государствообразованию. Вопрос в том, что понятие «украинец» имеет не сугубо этническое, но и социокультурное и политическое измерение.

Калейдоскоп разновекторых событий, напоминающих «бег на месте», обессмысливает Большую политику и приводит значительные слои населения к аномии, погружении в повседневность выживания. Такое состояние – «сон в руку» радикалов разных мастей, включая фашистских недобитков и нуворишей. Они утилизуют комплекс неполноценности «младшего брата», унаследованный от пребывания в империи, и утверждают по принципу: «Кто был ничем, тот станет всем» [Родин 2006]. В такой парадигме крепнет мифологема не только абсолютной «самостийности» украинского государства, но и его заманчиво близкий статус как «сверхдержавы».

Тексты на эту тему впечатляют разнообразием и амбициозностью. Р. Коваль – один из идеологов известной Украинской повстанческой армии (УПА) в ее манифесте «С кем и против кого?», любезно презентованному автору данной монографии на международной конференции «Национализм в Европе» в Польше (Лодзь, 1992), утверждает: «Под нацией мы понимаем этнос, который получил собственную государственность. Мы исповедуем культ силы – духовной, физической, экономической и военной, ибо знаем, что сила – это всё… Научимся диктовать… Украина – сверхдержава с огромным человеческим потенциалом, с украинскими «пятыми колоннами» – не может скрывать от мира свою волю. Нация стремится к расширению своего влияния, своих властных императивов вовне» [c. 74].

Амбициозность и агрессивность национал-радикалов это послание не только миру, но и Украине. Украинцы, несомненно, титульный этнос, но если они – «государствообразующая нация», остальные этносы в стране автоматически становятся либо «младшими братьями», либо объектами ксенофобии. Нередко она имеет откровенный и разнузданный характер. Так, В. Тымчина, руководитель одного из отделений Конгресса украинских националистов, вещает, что «Днепр станет красным от крови жидов и москалей» [Цит. по: МН, 7–13.12.2007]. Если такая кровавая жидо– и русофобия – демократия по-украински, то она с очевидностью не доросла до известного принципа Сен-Жюста: «Никакой свободы врагам свободы». Но, похоже, не только в Украине, и в Европе в целом этот императив так и не понят до конца, и, судя по скандальному процессу «оранжевой леди» Ю. Тимошенко, здесь милостью павших не жалуют и действуют по принципу древнего талиона («око за око»).

Инфантильность украинской демократии, ее инструментализация или вовсе отказ от нее в решающей мере объясняются ментальностью и интересами правящих элит. К примеру, ее «порочное зачатие» изначально выразилось в том, что, «провозгласив себя президентом до оглашения официальных результатов голосования (и даже, вопреки традиции, приняв в стенах парламента присягу на Библии), В. Ющенко фактически отверг конституционную легитимность и сделал ставку на «революционный» путь обретения власти… подобное развитие политического процесса наглядно свидетельствует о незрелости украинской демократии…» [Лапкин, 2005, с. 52]. Этот путь – плод «оранжевой революции», и ее уроки заслуживают специального внимания как с геополитической, так и культурно-цивилизационной точек зрения.

3.2. «Цветная революция» как «послание» России

«Это был великолепный восход солнца… мир был охвачен энтузиазмом»

Гегель

Революция – смыслотермин полимерной значимости, и условием определения такого феномена, как революции, является следование правилу Л. Витгенштейна: «Прежде чем спорить, нужно условиться в терминологии». Гегель, скорее оппонент Великой французской революции, чем ее сторонник, храня объективность, все же оценил ее вынесенными в эпиграф высокими словами. Воздерживаясь от них, консервативная Европа дружно ополчилась против универсальной «свободы, равенства и братства», безошибочно расценив их как вызов именно Великой революции своей «постепеновской» эволюции, а нередко – социальному застою и политической реакции.

Исторический смысл и отсюда – величие революций не заданы автоматически, и зависят от масштаба и глубины преобразований. Они обусловлены историческими пределами культурно-цивилизационного комплекса (КПК) и завершением его распада. Коренная переоценка ценностей происходит, когда никакие трансформации КПК – по существу, внутритиповые революции – уже не приводят к «эффекту феникса», и происходит межтиповая революция – крупномасштабный и системный скачок в развитии определенной модели культуры/цивилизации, интегральное обновление ее основного качества – смена ценностно-смыслового ядра деятельности и переход к другой модели. Радикальная «смена вех» осуществляется в серии многообразных революций – духовных, научно-технических, социально-политических.

Независимо от внутритипового и межтипового характера, масштаба и перспективы социально-политических революций, непреходящей напряженностью отмечено их взаимодействие с культурной эволюцией. Великая культурная революция является пиком напряжения между оказавшимися в историческом тупике ценностями, отношениями и структурами деятельности, исчерпавшей свою жизненную силу, и сформировавшимся альтернативными ценностями. Разрешение противоречий между ними в революционный период «бури и натиска» означает обновление смыслов и ценностей деятельности, возникновение и упрочение новых отношений и структур. Великие «осевые» революции заложили фундамент христианского и исламского миров. Великая французская революция завершила целую эпоху порожденного эпохой Просвещения революционного прорыва в Новое время.

Однако между революцией и культурой нет автоматической связи. Любая революция – лишь радикальное средство достижения самоцели – преодоления отчуждения и освобождения творческого потенциала субъекта культуры. Если это средство не адекватно гуманистической «сверхзадаче», происходит лицедейство – мимикрия под революционные изменения и трагедия – дискредитация революции. Перефразируя Ф. Ницше, революцией легко казаться, но трудно быть.

Исходя из таких оснований, что означает «оранжевая революция» 2004 г. в Украине? Вокруг нее – масштабные «шум и ярость», проклятия и алиллуйя, вплоть до утверждений о том, что она является нормативной моделью коренных преобразований во всем постсоветском пространстве и прежде всего – в России. В иллюстрациях апологии этого феномена дефицита нет. Однако есть смысл увидеть «оранжевую революцию» изнутри. В тот период в польской газете «Nie» («Нет») от 8.12.2004 была опубликована статья «Террор оранжистов» эмигрантки из Украины Г. Даниловской. «Сегодня по всей Украине, – писала она, – стали реальностью: запрет на профессиональную деятельность, преследование за взгляды, навязывание новой обязательной идеологии, которую люди уже назвали «оранжизмом»… У нас в провинции начинаются репрессии… Закона не существует… Методы, которыми сегодня пользуется оппозиция, чтобы прийти к власти, страшны. Мне стыдно жить в стране, где неприлично богаты олигархи и неприлично бедны простые люди. Жаль, что выезжать придется не по экономическим, а политическим причинам». Автор интуитивно чувствует, что насилие – весьма широкое понятие, и включает в себя физическое принуждение, социальную дискриминацию, политический остракизм, моральный террор и пр.