Петр Краснов - Атаман Платов (сборник)

• Название: Атаман Платов (сборник)
• Автор: Петр Краснов
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9533-2547-9

Два исторических романа, включенные в данную книгу, связаны незримой нитью времен.

Атаман Платов, в молодости возглавивший легендарный поход в Индию, прерванный из-за смерти императора Павла I, вошел в историю как герой Отечественной войны 1812 года. Имя атамана, храбрость, воинское умение и везение приводили в ужас противников.

Герой романа Василия Николаевича Биркина – ветеран Русско-японской войны – не ищет спокойной жизни, а записывается добровольцем во 2-й кавказский саперный полк и едет служить в бурлящий страстями Тифлис, где набирает ход кровавый маховик революции.

---

Вернулись мы с охоты очень поздно. Только часу в одиннадцатом ночи дотащились мы до Ходжалов. Устали страшно и были в общем недовольны охотой. Фазанов видели массу. Я мог бы взять штук пятнадцать, а взял всего три. Иванов убил пять штук. Маловато для праздника, но я думал пополнить недостаток зайцами и решил больше не охотиться в Ходжалах, а ехать в Агдам.

Утром рано, запаковав фазанов, я уехал. Вершицкий нашел, что восемь фазанов тоже мало, и мы решили тотчас же идти на зайцев. Достали линейку, взяли шесть загонщиков и выехали еще до обеда, направляясь в нашу заячью Калифорнию. Вершицкий приказал остановить лошадей, не доезжая ее.

– Пройдем здесь, – сказал он. – Тут должны быть зайцы. – Он указал загонщикам район, который нужно охватить, а мы стали на места и приготовились встречать зайчишек.

Сколько их было в этом заброшенном и пустом винограднике! Они выскакивали поминутно, удирая во все лопатки от загонщиков. Вершицкий палил непрестанно. Я стрелял тоже много. Сильно мешали высокие кусты, стоявшие то тут, то там, но все же я убил трех зайцев в два загона. Подошел, торжествуя, к Вершицкому и остолбенел. Он даже сконфуженно улыбался. Одиннадцать штук! Он побил рекорд наших обыкновенных охот.

Возвратились домой уже под вечер и вполне довольные. На линейке между нами и саперами лежали груды убитой дичи.

Глава XV. Приготовления к празднику

Вечером наша веранда представляла интересный вид. Вдоль всей ее длины была развешана на проволоке дичь. Двадцать штук зайцев и восемь фазанов! Публика, шедшая на ужин, пришла в восторг.

– Вот это дело! Вот встретим Рождество хорошим обедом, благодаря нашим охотникам, – говорили все.

Теперь оставалось лишь послать за вином в Шушу, сделать там еще кой-какие покупки для праздника и пир готов. На праздники должны были приехать жены некоторых офицеров и с соседнего поста казаки со своими дамами. Из Хан-Кенды собирались быть знакомые Федорова. Нужно было не ударить лицом в грязь!

Мы решили рано утром ехать самим в Шушу, чтобы купить вина, конфет и закусок. Начальник почтовой станции дал нам лошадей, он был в приятельских отношениях с Федоровым, сыном начальника Шушинской почтовой конторы.

Выехали компанией: Федоров, я, артиллерист, Молчанов и прихватили по дороге Иванова. Переезд до Шуши от Агдама сравнительно долог, часов пять или шесть езды, но незаметен. Глаза не устают любоваться все новыми и новыми видами гор. То обрыв и речка бушует в нем, то едем между скалами. Вот знаменитая крепость Аскеран, не то времен Александра Македонского, не то римлян. Это небольшой четырехугольник, обнесенный массивной каменной стеной, сажень в пятнадцать вышиной и сажени три у основания.

Здесь не так давно были жестокие бои между армянами и татарами. Армяне укрылись в крепости и наколотили массу татар, прежде чем те смогли ворваться сквозь часть обрушившейся стены.

В прошлом году саперам приказано было повалить одну из стен, чтобы уничтожить это укрепление. Сильнейшие заряды пироксилина сделали свое дело, но все обратили внимание на прочность цемента. Камень и цемент слились воедино и рвались, как один кусок. Цемент не сдавал даже после многих столетий. Прочные каменные мосты на дороге «Искендера» до сих пор целы, а не развалились. Крепко умели строить прежние инженеры…

Далее дорога идет все время в гору и наконец выскакивает на обширную каменную площадку безо всякой растительности. На площадке возвышался большой холм, а на самой верхушке холма видны дома Шуши. Это типично восточный город. Узенькие улицы. Маленькие лавки. Товары все давнишние. Обертка засижена мухами. Однако мы накупили всего, чего хотели, запаковали в ящики и собирались уже ехать назад, но ямщик запротестовал: поздно, а ночью он не поедет. На станции ему рассказывали, что накануне разбойники остановили между Хан-Кенды и Шушой почтовый экипаж и обобрали пассажиров.

– Да нас много.

– Ничего, что много. Они за камнями и, если вы начнете сопротивляться, они станут стрелять.

– А отчего днем ехать не боялся?

– Днем не нападают.

– Что за ерунда! Почему днем им не нападать?

– Так не нападают, да и только… – твердил свое ямщик. – Подождите до утра.

В ближайшей гостинице нам отвели два малюсеньких темных номера. Побродив еще по Шуше и не найдя ничего интересного, мы вернулись в гостиницу и улеглись спать. Но тут на сцену появились клопы. Таких чудовищных, как в Шуше, я не видел нигде. Ночь прошла сумбурно, в борьбе с клопами.

Чуть свет выехали мы из этого городка, забытого Богом и людьми, стоящего чуть не в самом деле на краю света. Народонаселение Шуши, татары и главным образом армяне, живут какой-то странной жизнью, наполненной боязнью перед резней, ежеминутно могущей вспыхнуть из-за пустяка.

На улицах тихо. Почти нет движения. Мало окон. Если окно выходит на ухищу, то заделало решеткой. Дворы построены квадратами, чтобы совершенно изолировать себя от улицы. Солидные ворота. Внутри двора, вдоль каждого этажа тянутся деревянные балконы. Они увешаны тюфяками, подушками, бельем, тряпками.

На балконах кишит детвора и наполняет внутренность двора целыми гаммами звуков: визжат, хохочут, кричат и плачут на все голоса. На каждом балконе видны растрепанные подростки-девчонки, качающие на руках грудных кинтошек. От детворы нет прохода. Они ухитрились даже залезть в наш коридор и на балкон.

Выпятив вперед свои животы, прикрытые рваными рубахами, босые, растрепанные, они, засунув палец в рот или в нос, смотрели на нас широко открытыми глазами. Носы у всех были такие грязные и с таким количеством подтеков, что на верхней губе у каждого были ясно обозначены две красные воспаленные полоски разъеденной кожи. Таких грязных детей я еще не видал. Только одно и привлекало у этих маленьких кавказцев: это глаза. Уже и теперь большие, то круглые, то миндалевидные, черные, с восточной поволокой.

Мы много смеялись, вспоминая все прелести Шуши, и подтрунивали над Федоровым. Он был уроженец этого городка и воспитанник Шушинского реального училища. Я помню еще неприличное прозвище, которым его окрестили юнкера за наивность, неаккуратность и некультурность. Таким он остался и до сих пор. Привычки Шуши невозможно было выветрить. Он и сам не отрицал, что в детстве обходился без носового платка.

– И щеки у вас блестели? – спрашивали мы его.

– Вероятно, блестели, – смеялся сам Федоров. – Оттого и до сих пор чувствую себя чужим в обществе, честное слово. Словно уличный мальчишка. Не знаю, что сказать, куда руки деть… Потею, – признался он под общий хохот. – Особенно, когда со мной говорят дамы.

– И, верно, босиком долго ходили? – спросил артиллерист.

– Ходил, а что?

– Да по ботинкам видно! – Федоров поднял ногу. Мы опять разразились веселым смехом. Тут только мы обратили внимание, что башмак Федорова, обтянутый длинными брюками со штрипками, был до неприличия велик. Прямо вдвое длиннее, чем наши. Бока ботинка у основания большого пальца были выпячены наружу и кость пальца высоко выпирала вперед.

– Вишь, как у вас мосол вылез, – сказал артиллерист, – это оттого, что много ходили босиком. Оттого вот и получилась не ножка, а лапа!

Дальше мы уже не решились подтрунивать, пришлось бы говорить и о запахе этих лап, отравлявших даже чистый горный воздух, и о больших, красных, вечно потных руках.

Удивительное свойство всех окраинных жителей обладать большими ногами и руками, неловкими манерами и особенным отпечатком лица.

Вспоминался мне и Иевлев, архангельский мужичок, остриженный по-кучерски в скобку. Вспомнил, как юнкера спрашивали его, не осколками ли стекла утираются в Архангельске после обеда.

Таковы были кугут Тереха со братией и большинство сибиряков. Все они были наивные, доверчивые и простоватые. Увальни, но хорошие товарищи, далекие от всяких злых выходок и интриг. С ними жилось легко, безобидно. Зато избави Бог жить совместно с такими типами, каких в множестве давали Московские и Петербургские корпуса: Кормилов, Неелов, Фредериксы, Дукшинские и многие другие…

Насколько они изящны в обществе и в танцах, настолько они несносны в совместной жизни. Капризны, каждый с причудами, с вечным «я не в духе». Не знаешь, с какой стороны подойти к ним.

Вот мы подсмеиваемся над Федоровым прямо в глаза, и он отвечает добродушным смехом, а попробовали бы мы задеть Фредерикса или Кормилова. Не уяви Господи, что вышло бы из этого… В самом лучшем случае мы поссорились бы навеки…

Мои спутники согласились с этим взглядом, а Федорову он даже очень понравился. Он собирался было уже рассердиться, но мое сравнение успокоило его. Лучше быть рубахой-парнем, чем столичной занозой, – и его лицо опять расплылось в широкую улыбку. Глаз с бельмом косил в угол очков, другой веселю поблескивал, а большая красная и потная рука лихо закручивала длинный рыжий ус над широким ртом.