Петр Краснов - Атаман Платов (сборник)

• Название: Атаман Платов (сборник)
• Автор: Петр Краснов
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9533-2547-9

Два исторических романа, включенные в данную книгу, связаны незримой нитью времен.

Атаман Платов, в молодости возглавивший легендарный поход в Индию, прерванный из-за смерти императора Павла I, вошел в историю как герой Отечественной войны 1812 года. Имя атамана, храбрость, воинское умение и везение приводили в ужас противников.

Герой романа Василия Николаевича Биркина – ветеран Русско-японской войны – не ищет спокойной жизни, а записывается добровольцем во 2-й кавказский саперный полк и едет служить в бурлящий страстями Тифлис, где набирает ход кровавый маховик революции.

---

Собрание открылось речью Исаевича. Он издалека и очень осторожно начал говорить о том, что журналы и газеты нашего собрания очень левого направления. На это могут обратить внимание. Это может быть причиной нежелательных разговоров или даже слухов об офицерском собрании. Он полагает, что офицеры выслушают его слова и примут их к сведению при выписке новых журналов.

Командир второй роты попросил слова.

– Все это очень удивляет меня, – начал он. – Мы, офицеры, вольны делать в своем собрании, что найдем необходимым, решая каждый вопрос большинством голосов. Решение большинством голосов исключает какую-либо тень подозрения насчет образа мыслей офицерства. Нельзя сказать, что выписывает заведующий библиотекой. Если бы это делалось одним лицом, можно было бы подумать, что это лицо нарочно выписывает издания левого направления. Выписка же производится всеми офицерами в особом собрании. Можно ли запретить офицерам знакомиться со взглядами левых газет и партий? Думаю, нельзя, уже по одному тому, что было бы странно не делать разведку в сторону неприятеля.

– Хорошо сказано! – послышались возгласы собрания.

– Это раз, – продолжал капитан. – Второе, мы не дети, и странно запрещать нам читать то, что мы хотим. В-третьих, я должен сказать, что командир батальона и полка никогда не председательствует при решении вопросов собрания. Это право принадлежит старшему офицеру батальона. Командир не член собрания, а лишь гость. Присутствие командира стесняет общество высказывать свое мнение и у нас получается уже не наше, офицерское собрание, а нечто официальное… выше нас стоящее. Не лучше ли тогда просто приказать нам, за наши же деньги, – подчеркнул он, – выписать те журналы и газеты, которые найдет нужным начальство? Только я заранее говорю, что такой контроль и недоверие оскорбительны. Я предпочитаю отказаться совсем от газет и собрания, чем быть на положении институтки. Если мне не доверяют, пусть скажут прямо, и я уйду в отставку или в запас. Читать же только «Новое Время» или «Инвалид» меня никто не может заставить, ни обязать. – Он поклонился командиру и сел.

Тотчас же все зашумело, забурлило, будто рой пчел потревожили. Я вспомнил и нашу историю с Яснецким и похоронным обществом. Конечно, за наши собственные деньги мы можем делать, что хотим; но это при условии нашей верности, – подумал я.

А странно, теперь больше всего обиделись революционеры. Они горячо восстали против недоверия к офицерам. Монархисты молчали, как убитые. Они молча слушали спор между командиром и офицерами-либералами. Командир наконец признался, что действует по личному приказанию начальника бригады. Это его требование и он проверит выписку журналов.

– Значит, он не уверен в нас? – заволновались офицеры.

– Значит! – ответил командир. Монархисты переглянулись. Я поймал выразительный взгляд Вершицкого.

– Мало того, – продолжал командир, – я ухожу в отставку и это показывает вам, что он не уверен и во мне. Все это прискорбно и является результатом времени и проигранной войны. Приходится подчиниться, и я настойчиво советую вам не шутить с огнем. Можно сгореть или опалить навеки крылья…

Все переглянулись. Шум и разговор прекратились. Подсчет голосов показал, что мнение в батальоне разделилось на две почти равные части. «Новое время» получило столько же записок, сколько «Русское слово». «Речь» получила большинство голосов. «Нива» и «Русский Инвалид» – меньшинство. Остальные газеты, левых и правых направлений, почти по одинаковому числу голосов.

Тут-то и произошло то, чего никто не ожидал. Исаевич взял список, прочел его и подчеркнул те газеты и журналы, которые нашел допустимыми. Его выбор пал почти исключительно на газеты правого направления.

Революционеры попробовали было запротестовать; но тут полковник встал и сердито заявил, что это его приказание и так будет. Собрание разошлось. Революционеры волновались и спорили вовсю, монархисты радовались, что наконец-то начальство взялось за ум.

– Давно пора прекратить политику в частях, – говорили монархисты. – И не только нужно запретить левые газеты, но и удалить левых офицеров. Хорошо было бы убрать и от нас наших революционеров.

– Я уже давно думал об этом, – неожиданно вставил свое слово и новый командир 1-ой роты Селунский, монархист убежденный. – Мне очень подозрительна работа моих младших офицеров. Они любят работать только в ротной школе. Когда я подхожу, разговоры прекращаются. Вачнадзе и Ананьин, безусловно, что-то говорят солдатам, но что, не могу доискаться. Я был бы счастлив освободиться от них… Но как это сделать?.. Улик нет…

– А что, газве они вгедны? – сразу насторожился Киселев. Не знаю почему, но в этот вечер ему были сообщены нами все наши сведения насчет нашей пятерки, как мы прозвали их. Покупка оружия, прокламации Святского, угроза Вачнадзе офицерам, выписка газет и наконец подозрения Селунского. Длинное лошадиное лицо Киселева подернула едва заметная, злорадная улыбка и глаза заблестели.

– А почему же я не знал этого раньше?

– А почему вы отказались идти на совещание, когда мы вас звали? – ответили мы вопросом на вопрос. Он зажевал губами.

– Теперь дело пойдет, – сказал мне Вершицкий, когда мы остались одни. – Киселев не успокоится, пока не узнает всей подноготной. Теперь он и компот забудет и спать перестанет.

Глава XIV. Охота

Мне до такой степени надоела политика, что тошно делалось от одной встречи с «пятеркой». Мои мысли были заняты другим. Каждый свободный день я стремился в Ходжалы к Иванову, чтобы поохотиться на фазанов. Под предлогом настрелять дичи к празднику для собрания, я получил трехдневный отпуск.

В Ходжалы доставили меня на почтовых. Приехал я туда часа в 4 дня, но Иванова не застал, он уже ушел на охоту. Я взял ружье и отправился один побродить к берегу речки Ходжалинки.

В ее зарослях я убил первого в моей жизни фазана, красавца петуха. Возвращаясь домой, встретил у самой станции Иванова. Его трофеем была фазанья самочка. Мы условились выйти на следующий день чуть свет утром, взяв с собой человек пять солдат.

– А теперь пойдем готовить патроны, – сказал Иванов.

Довольно большая комната для проезжающих станционного дома отведена была офицерам. Командир роты, штабс-капитан Унжиев, армянин, с самым некрасивым лицом в мире, покрытом к тому же огромными прыщами, сидит за столом против Дукшт-Дукшинского. Тот еще подпоручик, но успел постареть: бледное, изможденное лицо, длинный нос оседлан очками. Он или читает запоем, или проводит время в созерцании. То впадает в мрачное уныние, то горит восторгом. Эти чувства могут являться к нему из-за пустяка. Увидит бабочку и пришел в восторг. Весь мир кажется ему прекрасным. Потерял очки, не может найти их и готов чуть не покончить самоубийством. Нудный и неприятный тип!

Около окна стоит Святский. В руках палитра, длинная палка, кисти. Он художник-самоучка, воображает, что гений, думает бросить службу и пойти по дороге славы. Мечтает написать большую картину. Теперь работает над деталями к ней.

На кровати лежит труп молодого самоубийцы. Из виска течет струйка крови. На полу револьвер. Самоубийца-офицер, очевидно, левша и застрелился левой рукой, которая беспомощно соскользнула на пол. Детали вырисованы аккуратно. Картина будет большая, в натуральную величину. Смотрю я на все это и думаю, – почему теперь молодые такие мрачные? Взять любого из них. Или обозленный монархист, или еще более обозленный революционер.

Плохое дело политика для молодежи. Политика отнимает радость жизни, беззаботное существование и быстро старит юношу. Делает их самоуверенными людьми, почитающими себя очень умными, и в то же время нетерпимыми в обществе.

Поганое положение у Унжиева. Он вечно улыбается, рот до ушей, старается угодить всем и каждому и со всеми жить в мире. Даже солдаты зовут его отцом родным. Потворствует, значит, им вовсю.

А вот с офицерами ничего поделать не может. Заспорят и хоть вон беги. То Иванов нападет на Дукшинского и Святского. То Святский на Дукшинского и Иванова. Дукшинский тоже флюгер. Сегодня он революционер и готов бросать бомбы, завтра он ярый монархист. Это злит его сожителей, и споры у них без конца.

Унжиев старается всех примирить. Он страшно боится, что эксцентричный Дукшинский может пустить в ход револьвер, с которым он вечно носится. Боится и Святского. А вдруг тот прокламации подкинет или еще что-нибудь учинит. Поэтому он революционер со Святским, монархист с Ивановым и философ-шалава с Дукшинским. Все его не ставят ни в грош…

Увидев моего фазана, Дукшинский пришел в восторг.

– Это вы убили его? Вы стреляете лучше Иванова! Он убил лишь эту серую птичку, – смотрит он на фазаниху. – А это!.. Это прелесть! Какое чудное оперение! Какая красота! Как интересно, верно, быть охотником. Вы идете и завтра?.. Я тоже хочу стать охотником. Где бы достать ружье? Разве нет у почтового чиновника? Какая прелесть бродить по горам. Вот это жизнь! Это настоящая жизнь!.. Нет! Унжиев, разрешите сейчас же поехать в Агдам. Я попрошу ружье у подполковника Вершинского.