Люсьен Леви-Брюль - Первобытный менталитет

• Название: Первобытный менталитет
• Автор: Люсьен Леви-Брюль
• Издательство: Европейский Дом
• Жанр: Психология
• Год: 2002
• ISBN: 5-8015-0136-3

Фундаментальное исследование классика французской этнологии, посвященное проблемам духовной жизни первобытных обществ, в частности, их специфическому религиозному менталитету. Оно основано на огромном фактическом материале, собранном европейскими миссионерами, путешественниками и учеными в первобытных обществах во всех уголках планеты почти за три столетия. Книга предназначена для этнографов, философов, психологов и студентов гуманитарных факультетов.

На обложке: деревня Бонгу, Папуа-Новая Гвинея (стр. 171, 223, 392, 393) На внутренних сторонах обложки: рисунки на коре, аборигены Австралии

Издание осуществлено в рамках программы «Пушкин» при поддержке Министерства иностранных дел Франции и посольства Франции в России

Ouvrage réalisé dans le cadre du programme d’aide à la publication Pouchkine avec le soutien du Ministère des Affaires Etrangères français et de l’Ambassade de France en Russie

---

Исключительные достоинства некоторых изделий или методов первобытных людей, которые столь контрастируют с грубостью и рудиментарным характером остальной части их культуры, не являются плодом ни размышления, ни рассуждения. Если бы дело обстояло таким образом, то мы не констатировали бы таких несоответствий, а это универсальное орудие не раз сослужило бы им такую же службу. Руку туземца направляет что-то вроде интуиции, а она, в свою очередь, руководствуется тщательным наблюдением за теми предметами, которые представляют для него особенный интерес. Этого достаточно, чтобы продвинуться далеко вперед. Тонкое сочетание различных приемов, приспособленных для достижения поставленной цели, не обязательно предполагает сознательную деятельность разума или наличие такого знания, которое способно анализировать самое себя, обобщать себя и применяться к непредвиденным случаям. Оно может быть просто практической умелостью, сложившейся и усовершенствовавшейся путем упражнения, благодаря ему же сохраненной и весьма похожей на умелость хорошего игрока в бильярд, который, не зная ровным счетом ничего ни о геометрии, ни о механике, не испытывая потребности размышлять, приобрел скорую и верную интуицию относительно того движения, которое следует сделать при данном расположении шаров.

Точно таким же образом можно было бы объяснить и ту тонкость и проницательность, которую многие первобытные люди проявляют в различных обстоятельствах. К примеру, по свидетельству фон Мартиуса, индейцы самых низко стоящих племен Бразилии умеют различать все виды и даже разновидности пальмовых деревьев и для каждой из них у них есть свое особое название. Австралийцы узнают индивидуальные отпечатки шагов каждого из членов своей группы и т. д. Что касается моральной сферы, то тут часто хвалят присущее туземцам многих племен красноречие, богатство аргументации, которое они демонстрируют в своих речах, и ловкость словесных выпадов и защиты в спорах. Их рассказы и поговорки часто свидетельствуют о тонкой и острой наблюдательности, как и их мифы, созданные плодотворным и иногда поэтическим воображением. Все это было многократно отмечено наблюдателями, которые, конечно же, не были заранее настроены в пользу «дикарей».

Когда мы видим, что они такие же, как мы, а иногда и лучшие, чем мы, физиономисты, моралисты и психологи (в практическом смысле этих слов), нам с трудом верится, что в иных отношениях они могут представлять собой почти неразрешимые загадки и что глубокие различия отделяют их менталитет от нашего. Тем не менее будем следить за тем, чтобы моменты сходства всегда относились к таким способам мыслительной деятельности, когда первобытные люди, подобно нам самим, действуют посредством чистой интуиции, под воздействием непосредственного страха, путем быстрой и почти мгновенной интерпретации того, что воспринято чувствами. Речь, к примеру, идет о том, чтобы прочесть на лице человека такие чувства, в которых он, возможно, не признается самому себе, найти такие слова, которые заставят задрожать ту тайную струнку, которой хотят коснуться, ухватить смешную сторону какого-нибудь поступка или положения и т. д. Тут ими руководит что-то вроде чутья или сметки. Опыт развивает их и утончает, и они могут стать безошибочными, не имея ничего общего с интеллектуальными операциями в их собственном смысле. Но как только настает черед последних, так сразу же между этими двумя типами менталитета обнаруживаются различия, которые поражают нас тем больше, что мы испытываем склонность еще более преувеличивать их. Сбитый с толку наблюдатель, еще вчера признававший разум первобытного человека примерно равным разуму любого другого человека, сегодня обвинит его в невероятном тупоумии, видя, что он неспособен к самому простому размышлению.

Разгадка же заключена в мистическом и прелогическом характере первобытного менталитета. Перед лицом коллективных представлений, в которых он выражает себя, соединяющих их предассоциацией, институтов, в которых они объективируются (воплощаются), наш концептуальный и логический менталитет чувствует себя неуютно, словно перед чуждой и даже враждебной структурой. В самом деле, тот мир, в котором движется первобытный менталитет, лишь отчасти совпадает с нашим. Та сеть естественных причин, которая у нас протягивается в бесконечность, в нем остается во мраке и незамеченной. В то же время оккультные силы, мистические действия, всевозможные сопричастности смешаны в нем с непосредственными чувственными данными и в результате составляют такое единство, в котором слито реальное и потустороннее. В этом смысле этот мир является более сложным, чем наша вселенная. С другой стороны, он конечен и замкнут. В представлении большинства первобытных народов небесный свод, словно стеклянный колпак, покоится на плоской поверхности земли или океана. Мир, таким образом, замыкается окружностью горизонта. Пространство здесь скорее чувствуется, чем постигается, направления этого пространства наделены многими качествами, а каждая из его областей, как мы видели[9], обладает свойствами всего того, что там обыкновенно находится. Представление о времени, в основном качественное, остается расплывчатым: почти все языки первобытных народов столь же бедны средствами выражения временных отношений, сколь богаты средствами выразить отношения пространственные. Часто будущее событие, если оно рассматривается как определенное и вызывает сильное чувство, ощущается как происходящее уже сейчас.

В этом замкнутом мире, обладающем, таким образом, собственным пространством, собственной причинностью, собственным временем, которые несколько отличаются от наших, общества чувствуют себя солидарными с другими, видимыми или невидимыми, существами или совокупностями существ, населяющими этот мир вместе с ними самими. Каждая общественная группа в зависимости от того, является ли она бродячей или оседлой, занимает более или менее обширную территорию, границы которой обычно четко определены и для нее, и для соседей. Это не означает, что она является тут единственным хозяином, обладающим, к примеру, исключительным правом охотиться на ней или собирать плоды. Земля «принадлежит» ей в мистическом значении этого слова: мистическая связь соединяет живущих и умерших членов группы со всевозможными тайными силами, которые населяют эту землю, позволяют группе жить там же и которые, без сомнения, не потерпели бы присутствия никого другого. Так же, как, в силу сопричастности, то, что находилось в непосредственном и постоянном контакте с человеком — его одежда или украшения, его оружие и скот — является самим этим человеком и потому, когда он умирает, они часто не могут принадлежать никому другому и сопровождают его в его новом состоянии, точно так же и та часть земли, на которой живет человеческая группа, является самой этой группой: она не смогла бы жить в другом месте, а всякая другая группа, если бы ей захотелось завладеть этой землей и обосноваться на ней, подверглась бы самым страшным опасностям. Потому-то между соседними племенами конфликты и войны происходят из-за вторжений, набегов, нарушения территориальных границ, но не из-за подлинных захватов земли. Враждебную группу разобьют, но захватывать ее землю не станут. С какой стати это делать, если там придется встретиться с грозной враждебностью всевозможных «духов», с животными и растениями, которые являются ее хозяевами и, уж конечно, отомстят за побежденных? Жить там было бы невозможно, а смерть оказалась бы неминуемой. Видимо, в этих отношениях необходимой и локальной сопричастности между человеческой группой или подгруппой и тем или другим видом живого следует видеть один из главных корней того, что называют тотемическим родством.

В гуще этого сплетения мистических сопричастностей и исключений те представления, которые человек создает о себе, живом ли, мертвом ли, и о группе, к которой он «принадлежит», лишь отдаленно напоминают идеи или понятия. Они скорее чувствуются или переживаются, чем обдумываются. Ни содержание их, ни связи не подвержены неукоснительно закону противоречия. Следовательно, ни я как индивид, ни социальная группа, ни окружающий мир, видимый и невидимый, в этих коллективных представлениях не являются еще «определенными», какими они могут показаться, когда наш концептуальный менталитет попытается постичь их. Несмотря на самые тщательные предосторожности, он не может не уподоблять их обычным для себя «предметам». Он, таким образом, отнимает у них присущее им элементарно конкретное, эмоциональное и жизненное. И именно в этом заключается то, что делает столь трудным и почти всегда недостоверным понимание институтов, в которых выражается в большей мере мистический, чем логический, менталитет первобытных народов.

Примечания