Люсьен Леви-Брюль - Первобытный менталитет

• Название: Первобытный менталитет
• Автор: Люсьен Леви-Брюль
• Издательство: Европейский Дом
• Жанр: Психология
• Год: 2002
• ISBN: 5-8015-0136-3

Фундаментальное исследование классика французской этнологии, посвященное проблемам духовной жизни первобытных обществ, в частности, их специфическому религиозному менталитету. Оно основано на огромном фактическом материале, собранном европейскими миссионерами, путешественниками и учеными в первобытных обществах во всех уголках планеты почти за три столетия. Книга предназначена для этнографов, философов, психологов и студентов гуманитарных факультетов.

На обложке: деревня Бонгу, Папуа-Новая Гвинея (стр. 171, 223, 392, 393) На внутренних сторонах обложки: рисунки на коре, аборигены Австралии

Издание осуществлено в рамках программы «Пушкин» при поддержке Министерства иностранных дел Франции и посольства Франции в России

Ouvrage réalisé dans le cadre du programme d’aide à la publication Pouchkine avec le soutien du Ministère des Affaires Etrangères français et de l’Ambassade de France en Russie

---

Как огнестрельное оружие, так и письмо, книги, другие предметы, принесенные европейцами, изделия их промышленности, какими бы удивительными они ни были, находят, тем не менее, в первобытном менталитете заранее готовое объяснение. Белые — великие колдуны: что же удивительного, что они добиваются тех результатов, которых желают? Что же касается результатов, то они, по мнению туземцев, не зависят от того, что мы назвали бы их необходимыми и достаточными условиями, или уж во всяком случае они зависят от этих условий в весьма малой степени. Настоящей, действенной их причиной всегда является магическая сила белых. Даже когда туземцы совершенно не понимают того, о чем идет речь, оно все равно интерпретируется ими в этом же духе.

Так, «эскимосы ангмагсалик приписывали нашим антропологическим измерениям сверхъестественную силу, хотя я ничего не сделал, чтобы дать основание для такого представления. Теми, кто особенно держался этого суеверия, оказывались старики или люди, страдавшие от какой-либо болезни. Один человек, когда я закончил его обмерять, воскликнул: «Ну вот, будем надеяться, что теперь руке станет легче!» У него уже очень давно не сгибалась рука, и он испытывал боли в суставах»[71].

Такое же объяснение, но с еще большим основанием, дают, когда речь идет о результатах, которых туземцы сами желали бы добиться. «Козы при миссии чувствовали себя прекрасно, и господина Бьюкенена осаждали просьбами: окрестные вожди решительно желали получить от него «лекарство», которое заставляет коз плодиться»[72]. Неподалеку отсюда, в другом районе Экваториальной Африки «у меня неоднократно просили средства для придания пыла собакам. Легко заметить, что европейские собаки были сильнее и лучше лаяли, чем эти жалкие собаки, бродящие в туземных деревнях». Туземцы не замечают, что европейских собак лучше кормят; по крайней мере, если они, возможно, и видят это, то все равно не помышляют о том, чтобы соединить этот факт как причину с бодростью собак как следствием; они заранее убеждены, что хорошее состояние собак объясняется действием лекарства, которое есть у белых. «В Тезо, — продолжает тот же миссионер, — верили также, что у нас есть лекарство делать детей белыми. Это проявилось однажды, когда жена одного вождя выразила сильное удивление, увидев, что у нашего маленького мальчика уже в таком раннем возрасте была белая кожа (ему было шесть месяцев). Она всегда думала, что европейцы рождаются чернокожими, как и все дети, которых она видела, а белыми становятся позже, благодаря постоянному употреблению сильнодействующего лекарства»[73].

И это — не какая-то индивидуальная странность. В Того «когда рождается европейский ребенок, то для многих людей непостижимо, что он — не африканец, поскольку он ведь родился в данной местности. Априори признают, что влияние страны более сильное, чем влияние наследственности»[74]. У басуто «я привел в столицу первого рожденного в этой стране белого малыша… Матери поспешили принести своих собственных грудных малышей, чтобы сравнить их с нашим и спросить у нас, каким способом мы поддерживаем отличное здоровье, которое он явно демонстрировал»[75]. Способ — это значит «лекарство»; без всякого сомнения, речь идет о чарах или магическом средстве.

Обычно в обществах очень низкого уровня развития в силу того, что белые сами по себе не похожи на других людей, туземцы не очень хорошо знают, что и думать об их детях. Для них неожиданно то, что, оказывается, у белых вообще бывают дети. На острове Ниас «они так до тех пор и считали, что дети белого господина, туана, не могут умереть… У них было также представление, что дети туана должны избежать смерти, по крайней мере уже по той причине, что у него было столько «лекарств»[76]. В германской Новой Гвинее «ничего из того, что туземцу удалось до сих пор узнать благодаря контактам с европейцами, не вызывало у него такого удивления, как маленькие белые дети. Причина этого, возможно, кроется в том, что долгое время папуас считал, будто белые чужеземцы — это не настоящие люди, а что-то вроде духов, которые, не будучи рождены, упали с неба там, позади горизонта или вышли из земли»[77].

В представлении бангала Верхнего Конго белые выходят из воды и оттуда же приносят свои изделия. «Туземцы утверждают, будто я вытаскиваю каури, жемчужины и митаку из груды земли. Другие говорят, что эти прекрасные товары прибывают из глубины вод. Для них белый — это водяной человек, а сам я сплю под рекой. Однако все сходятся в том, что признают мое родство с Ибанзой, богом или дьяволом, о котором они часто говорят. Чем больше я отрицаю эту сверхъестественную родственную связь, тем сильнее они в нее верят»[78]. В этом легко узнать следы чрезвычайно распространенного во всей бантуязычной Африке и даже за ее пределами поверья: европейцы приходят из глубины вод. «Когда у Гики (кафрского вождя) спросили, почему его люди устроили избиение белых… он ответил, что им нечего делать в его стране и что они должны были бы остаться в своей, то есть в море. Кафры думали, что белые вышли из глубин моря, потому что сначала они видели верхушку большой мачты, а потом постепенно остальное, что и привело их к мысли, будто белые — это обитатели вод»[79].

«Он (вождь баротсе) часто спрашивал меня, как это, идя с севера, мы появились с юга и каким образом мы путешествуем. Ткани для них — это постоянный предмет удивления: они не допускают, что ткани — это изделие человеческих рук. Нет, говорят они, ткани прибывают из водных глубин, и люди, которые путешествуют на кораблях, отправляются туда искать их. Все, что представляется им необычным, сделано людьми воды. Я полагаю, что они считают, будто в глубине вод обитает кто-то вроде колдунов или божеств»[80]. «Кажется, — сообщает, со своей стороны, Жюно, — раньше тонга полагали, что все белые, а не только одни португальцы, жили в воде»[81].

На Нижнем Конго это поверье встречается, по-видимому, в своем наиболее развитом виде. «Живущие ближе к побережью люди думают, что белые покупают мертвых и что в морских глубинах на белых работают духи: они находятся там, чтобы ткать ткани и изготавливать вещи, которые белые продают за туземные продукты»[82]. Матико с несколькими другими людьми сопровождал одного миссионера в Банану. Прибыв туда, они с опаской принялись искать своих покойных родственников, полагая, что найдут некоторых из них среди местного населения. По возвращении в Сан-Сальвадор люди начали справляться у них по поводу их умерших родных и были разочарованы, узнав, что в Банане никого из них не увидели. И это происходит в Сан-Сальвадоре, спустя четыре сотни лет после того, как сюда прибыли первые белые! Туземцы также полагают, что мясные консервы сделаны из человечьего мяса. Они всегда слышали, что белые покупают духов людей, и вот теперь, когда они увидели банки с консервами, для них больше не было тайны: они знают теперь, что делают белые с этими духами. Жилище белых, без всякого сомнения, находится на морском дне, потому что с берега видно, как суда вдали медленно выплывают на поверхность: вначале мачты, а затем — корпус»[83].

Легко представить себе, что такие предметы, как компас, зрительная труба, бинокль, зеркала и т. п., могли вызвать изумление и ужас первобытных людей, когда они увидели их в первый раз. Они неизменно сразу же, не вдаваясь в долгие размышления, решали, что белые — это очень могущественные колдуны. Такую же интерпретацию получают самые обычные предметы. «Мыло, — говорит Макдоналд, — для туземцев — великое новшество. Их очень забавляет особое ощущение, которое дает прикосновение к намыленной ткани. Они думают, что мыло — это «лекарство» для тканей, и полагаются прежде всего на его магическую силу, а не на то, что им следует тереть ткань»[84].

Как известно, лекарства туземных лекарей и в еще большей степени — лекарства белых действуют не благодаря их естественным свойствам, но в силу мистического влияния. В представлении туземцев, обращения в христианство, которых добились миссионеры, объясняются действием такого же характера. «Многие из них, — пишет Моффат, — встревоженные теми успехами, которые одерживало, как они выражаются, «лекарство слова Господня», громко плакались по поводу устанавливающегося нового порядка вещей, а некоторые из них оказывались такими решительными противниками новой доктрины, что переселялись, чтобы обосноваться на расстоянии, за пределами воздействия христианской атмосферы… Были и такие, которые с беспокойством спрашивали себя, не получила ли вода реки, которая протекала перед нашими домами, какой-нибудь настойки, которая бы изменила и их самих, когда они ее напьются»[85].

Следующий факт хорошо показывает, как представляют себе туземцы магические действия, которые способны вызвать их обращение в христианство. «В 1856 году один молодой человек был обучен с целью крещения… Его семья была страшно встревожена этим и сочла, что потеряет его. Под тем предлогом, что его отец заболел и желал его видеть, его завлекли подальше от миссии, в его родную местность и сначала попытались всеми мыслимыми увещеваниями и просьбами вернуть его в язычество. Поскольку его отсутствие затягивалось, обитатели миссии пришли за ним. Им ответили, что он умер и его похоронили. На самом деле его связали и спрятали. Потом его заставили принять снадобье, чтобы излечить от мерзкой «болезни веры», выстирали его одежду и рубаху, чтобы изгнать из них все, что могло бы быть вместилищем отравы этой веры»[86].