Густав Хэсфорд - Старики и бледный Блупер

• Название: Старики и бледный Блупер
• Автор: Густав Хэсфорд
• Жанр: О войне
• Год: 1990

Американский роман с элементами автобиографии. Написан в 1979 году Густавом Хэсфордом (1947–1993), ветераном морской пехоты США, по своим воспоминаниям о Вьетнамской войне. Экранизирован в 1987 году Стенли Кубриком и Майклом Герром под названием «Цельнометаллическая оболочка». В 1990 году вышло продолжение романа — сиквел «Бледный Блупер» (The Phantom Blooper) о «предателе» с гранатомётом M79. Планировалась и третья часть (трилогия), однако автор умер вскоре после завершения второй.

---

За завтраком проводить встречу старых друзей особо некогда.

— Добро пожаловать домой, братан, — говорит Донлон. Он обнимает меня. Он побледнел и потолстел. — Джокер, это моя жена Мэрфи.

— Привет, Мэрфи, — говорю я. На Мэрфи джинсы и кожаный жилет, под которым ничего нет. Спереди на жилете два желтых солнца и зигзаги из желтых линий. У Мэрфи очень большие груди, и время от времени можно увидеть коричневый полумесяц соска. Красоткой ее не назовешь, но она очень домашняя, очень милая. Она ничего не говорит. Не улыбается. Подходит ко мне, обнимает, целует в щеку.

— Пойдем, Мэрфи, — говорит Донлон. — Опаздываем.

Донлон оборачивает вокруг бицепса и фиксирует булавкой белую повязку с красно-синим пацификом. Мэрфи надевает повязку с надписью «МЕДИЦИНСКАЯ ПОМОЩЬ».

— Располагайся как дома, Джокер, — говорит Донлон. — Мы вечером вернемся, может, припозднимся.

— А куда вы?

— В Уэствуд, к Федеральному Зданию. На акцию протеста, ВВПВ организует.

— Кто?

— ВВПВ, «Вьетнамские ветераны против войны».

— Я с вами пойду.

Донлон говорит: «Там ведь и до драки может дойти».

Я смеюсь: «Куда вы, туда и я».

Мэрфи уходит в спальню и возвращается с рабочей рубашкой, какие носят лесорубы, и парой линялых джинсов. «Можешь эти надеть».

Я говорю: «Не надо, хоть и спасибо, Мэрфи. Я в форме пойду. Я горжусь тем, что я морпех».

Донлон смеется: «Служака!»

Пожимаю плечами: «Морпех — всегда морпех».

* * *

Пока мы катим в Уэствуд в оранжевом «Фольксвагене»-«жуке» Донлона, он рассказывает: «Мы типа ждали, что ты заедешь. Видели твою фотографию в «Лос-Анджелес таймс». Там писали, что Мудня засувенирила тебе «Серебряную звезду» за то, что ты был образцовым и примерным военнопленным. Все наши были рады узнать, что ты в плену оказался. В Зеленой Машине тебя занесли в без вести пропавшие, но мы-то все знаем, что это значит. Мы-то прикидывали, что замуровали тебя гуки в тоннеле где-нибудь к северу от зоны».

— Да уж, милое зрелище.

Мэрфи говорит: «Плохо было в плену?»

— Нет, не так уж плохо.

Донлон говорит, ухмыляясь: «Ну и как, с Бледным Блупером удалось лично повстречаться?»

Я отвечаю: «А правда, у плюшевого медведя вата внутри? А правда, Супермен летает в кальсонах?»

Донлон отвечает: «Херня какая».

Я говорю: «Нет. Докладываю обстановку: мы с Бледным Блупером закорефанились. Мы вместе зависали во вьетконговском клубе для рядового и сержантского состава».

Донлон смеется: «Именно так».

* * *

Пока добираемся до Федерального Здания, Донлон успевает рассказать мне все последние новости. Донлон изучает политологию в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. Скотомудила жив; он сбежал из вьетконговского концлагеря в Лаосе. Он до сих пор в Мудне, служакой заделался, служит сейчас в Кэмп-Пендлтоне.

Статтен живет в Нью-Джерси, у него ребенок с «заячьей губой».

Гром — коп в полицейском управлении Лос-Анджелеса, он там знаменитый снайпер в спенцазе.

Дрочила умер от рака толстой кишки в возрасте двадцати двух лет.

Папа Д. А. — алкоголик, подался в наемники, сейчас в Силусских скаутах где-то в Африке.

Боб Данлоп вступил в клуб «рак месяца» и помирает сейчас от рака ротовой полости.

Деревенщина Хэррис выстрелил однажды себе в голову, но выжил. Когда его спрашивают, не служил ли он во Вьетнаме — отрицает, что он ветеран Вьетнамской войны.

* * *

Федеральное Здание — такое огромное, что подавляет собою весь Уэствуд, шикарную кучку бутиков, примостившихся напротив студенческого городка Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Федеральное Здание возвышается над обширным ветеранским кладбищем, которое простирается настолько, насколько видно глазу, и похоже на Памятник Неизвестному ветерану.

На газоне перед входом вдоль бульвара Уилшир тысячи людей стоят под солнцем. Повсюду видны флаги и плакаты. Симпатичная малолетка стоит в футболке с надписью: «К черту честь нации — снова нас не поиметь». Замечаю женщину средних лет с плакатом, на котором написано от руки: «Мой сын погиб, чтоб Никсон мог гордиться».

Донлон паркует машину за десять кварталов от места, мы возвращаемся туда пешком и присоединяемся к народу. Выслушиваем кучу пламенных речей. Один из ветеранов говорит: «Во Вьетнаме не извиняются». Другой: «Вьетнам — как осколок, застрявший у меня в голове».

Донлон подходит к микрофону и говорит: «Прошу всех стукачей из ФБР поднять руки».

Ни одна рука не поднимается, но все начинают оглядываться на соседей.

Один из парней за спиной Донлона поднимает руку. На голове его повязана красная бандана. Он говорит: «Я сознаюсь!»

Всеобщий смех.

Донлон говорит: «Народ! Это же Король». Говорит Королю: «Ваше Величество, опусти-ка свою бестолковую королевскую задницу на табуретку». Король изображает рукой дворцовые церемониальные движения и отходит назад.

Донлон продолжает: «Ладно, а сейчас я попрошу всех, кто думает, что один из стоящих рядом субчиков — стукач от ФБР, поднять руку».

Все озираются, смеются, и все руки вздымаются вверх.

Донлон выполняет «кругом!» и обращается к Федеральному Зданию. «Йоу, Джей Эдгар. Как делишки?» Потом, уже к людям: «ФБР — высочайшее достижение государственного аппарата. Они спецы по телефонам с пушками в карманах».

Зрители смеются и аплодируют.

У большинства мужчин в толпе — неухоженные бороды, на них хипповские бусы, пацифики и элементы военной одежды — заплесневевшие тропические панамы, линялые повседневные куртки, усыпанные нашивками подразделений и значками, представляющими все рода войск.

Донлон дотягивается до меня рукой и подтаскивает к микрофону. «Это Джокер, один из братанов, только что из Нама. Валяй, Джокер, отмочи какой-нибудь прикол».

Я гляжу на зрителей и думаю, о чем же стоит поведать людям, которые собрались вместе для борьбы со своей собственной войной. Когда толпа затихает, и я обретаю уверенность в себе, я говорю: «Против штыков с песнями не попрешь».

Чей-то голос сердито спрашивает: «О чем это ты?»

— Ага, — поддерживают другие.

Я говорю: «Я о том, что вы здесь — душевный, славный народ, но вы сами себя дурите, полагая, что лозунги на упаковках от жвачки остановят войну во Вьетнаме».

Среди слушателей раздается недовольное ворчание, слышны неодобрительные свистки, люди поближе придвигаются к помосту.

Король выпрыгивает вперед и говорит: «Он прав За оружие! За оружие!» На лице у него свирепое выражение. «Долой свиней!»

Донлон отпихивает Короля обратно, обращается одновременно и ко мне, и к толпе: «Джокер, «Вьетнамские ветераны против войны» строго соблюдают принцип ненасильственных действий. Мы ни с кем не будем драться. Даже с самим Никсоном, лучшим в мире производителем черепов в Сан-Клементе». Он пошлепывает себя по нарукавной повязке. «Я уполномоченный по миру. Это означает, что моя задача — делать так, чтобы все наши сопротивлялись аресту исключительно посредством пассивного сопротивления, и никак не иначе».

Я говорю Донлону и толпе: «Желаю удачи».

Никто не успевает произнести ни слова, как слева по борту возникает внезапная суматоха. Мы все поворачиваем головы туда и видим длинную двойную цепь самых что ни на есть здоровенных в мире полицейских, которые надвигаются, упрятав лица под затемненными плексигласовыми забралами. Полицейские имеют при себе длинные утяжеленные ореховые дубинки. Форма у них такая синяя, что сами они будто черные. Они наступают, серебряные жетоны сверкают на солнце как осколки горящего металла.

Черные линии смыкаются и начинают молотить дубинками по краю толпы, атакуют без предупреждения и без пощады. Прежде чем мы успеваем как-то отреагировать, все приходит в хаос, когда справа по борту свечкой забрасываются в толпу контейнеры со слезоточивым газом, а за ними следует вторая двойная цепь копов — блокирующее подразделение.

Задыхаясь от слезоточивого газа, люди бегут куда попало, пытаются вырваться.

Я замечаю, как Мэрфи лихорадочно раздает влажные кухонные полотенца, чтобы люди могли использовать их как примитивные противогазы.

В толпе демонстрантов то там, то сям нестройно запевают «Нас не запугать», а тем временем отделения тактического назначения в белых касках и синих бронежилетах проталкиваются через демонстрантов, молотя дубинками по всем вокруг. Некоторые из ветеранов выходят из себя и начинают замахиваться на копов кулаками, а уполномоченные по миру тем временем пытаются их удержать.