Густав Хэсфорд - Старики и бледный Блупер

• Название: Старики и бледный Блупер
• Автор: Густав Хэсфорд
• Жанр: О войне
• Год: 1990

Американский роман с элементами автобиографии. Написан в 1979 году Густавом Хэсфордом (1947–1993), ветераном морской пехоты США, по своим воспоминаниям о Вьетнамской войне. Экранизирован в 1987 году Стенли Кубриком и Майклом Герром под названием «Цельнометаллическая оболочка». В 1990 году вышло продолжение романа — сиквел «Бледный Блупер» (The Phantom Blooper) о «предателе» с гранатомётом M79. Планировалась и третья часть (трилогия), однако автор умер вскоре после завершения второй.

---

Писарь роты временного состава одет в красное шелковое кимоно с вышитыми белыми тиграми и синими драконами. На ногах у него полевые ботинки из черной кожи, без шнурков. Под кимоно у него что-то выпирает — это калоприемный мешок, подвешенный под рукой. Армия Северного Вьетнама вытащила из него кишки и втоптала их в грязь. Всю оставшуюся жизнь писарю придется срать через подмышку в одноразовые полиэтиленовые мешки.

Этот писарь сказал мне как-то: «Война да госпиталь — вот и вся моя жизнь».

Заглядываю в свое предписание. Кто-то в цепи инстанций принял наконец решение по мне, и мне выписали путевое предписание. Расстреливать меня не будут. Меня увольняют c почетом по восьмой статье — по состоянию здоровья, как всех прочих психов. На счету у меня куча денег, накопившееся жалованье за все то время, что я был в плену. Мне надлежит явиться на авиабазу морской пехоты в Эль-Торо, штат Калифорния, для незамедлительного увольнения.

Кланяясь ротному писарю, я говорю: «Не серчай, братан. Тебе же лучше будет».

* * *

Как водится, ротный писарь улыбается. Он охотно смеется над моими шутками. Писарь роты временного состава часто улыбается, потому что губ у него совсем не осталось.

* * *

Я плетусь к казарме временного состава, рассуждая о том, что вдруг мое предписание — просто канцелярская ошибка, типа как с той женщиной, которую по ошибке выпустили из концлагеря.

В казарме никого нет. Казарма для убывающих в роте временного состава всегда пуста, потому что гарнизонные спруты держат убывающих морпехов за рабочую скотинку, и никому не хочется, чтоб его припахали в какой-нибудь говеный наряд или послали на работу.

* * *

Большинство коек свободно, и матрасы лежат на голых пружинах, сложенные пополам.

Я собираю небольшую цивильную сумку, готовясь к убытию с базы, и в это время двое гражданских в дешевых гонконгских костюмах входят в казарму.

Один из них — молодой, высокий, стройный, загорелый, с безупречно белыми зубами. У него белокурые волосы, голубые глаза, развитая мускулатура, и несет от него крепким здоровьем и кипучей жизненной энергией.

Второй спук — средних лет, с рептильими глазками, челюстями и неестественно черными неандертальскими бровями.

Отличная парочка: Серф-Нацик и Недостающее Звено.

Серф-Нацик говорит: «Мы тут с твоим мозгоправом о тебе поговорили. Он говорит, что ты угрожал шум поднять, пойти с жалобами вверх по команде, к газетчикам — если б мы тебя в изолятор заперли или попытались в говно опустить, уволив с позором».

Я говорю: «А чьи вы, на хер, будете? ЦРУ? АНБ? G-2? S-2? ФБР? Из штабной контрразведки? Из консульства? Из Управления специальных помощников посла?»

— Эн-ай-эс, — говорит Серф-Нацик.

— Ага, — вторит ему Недостающее Звено. — Мы из Эн-ай-эс.

Я по-вьетнамски опускаюсь на корточки. Говорю: «Служба расследований ВМС». Смеюсь. «Снова спуки».

Глядя в окно как в зеркало, Недостающее Звено часто затягивается сигаретой, подрезая тем времен волосья в носу маленькими блестящими ножничками.

Серф-Нацик говорит: «Тебя тюряга ждет. Ты виновен в нарушении 104-й статьи Унифицированного военного кодекса: оказание содействия противнику и недостойное поведение перед лицом врага. За оба полагается смертная казнь. Ты слушай, мы тебя расстрелять можем. Я о расстрельной команде говорю. Мы тебе, засранцу, Эдди Словика устроим. У нас обвинение против тебя готово: агитировал американских солдат сложить оружие. Ага, говоришь, послужил немного с теми, кто в пижамах воюет. Ну и вот, ждут тебя шесть футов под землей за сотрудничество с врагом в военное время. Дэвис, для тебя все кончено».

Я говорю: «Я не сотрудничал. Я вступил. Я записался добровольцем».

— Значит, признаешься в том, что страну свою предал?

Я говорю: «Я признаюсь в том, что предал федеральное правительство. Федеральное правительство — это еще не страна. Ему нравится так думать, и ему чертовски хочется, чтобы честные граждане так думали, но это не так. Я верю в Америку и рисковал ради Америки больше, чем любой из тех, кто свально размножается в гнездах паразитов, называющих себя регулятивными органами. Томас Джефферсон не забрасывал крестьян напалмом. Бенджамин Франклин не расстреливал студентов, выступающих против незаконной войны. Джордж Вашингтон не в силах был солгать. Из-за моего правительства из лицемерных бандитов мне стыдно быть американцем. Я выхожу из вашего вьетнамского похода за смертью».

Недостающее Звено говорит: «Мы отдадим тебя за измену под военно-полевой суд. Мы тебе охереть какую вечную сладкую жизнь тут устроим, милый. Мы одной бюрократией тебя до смерти замучаем».

— Шел бы ты с глаз моих долой, лошара жалкий. Что ты можешь? — во Вьетнам зашлешь?

Недостающее Звено попыхивает сигаретой, окутавшись клубами дыма.

Серф-Нацик открывает окно.

Недостающее Звено говорит: «Хорош меня морозить. Задолбал уже, вечно окна открываешь».

Серф-Нацик говорит: «Хорош меня травить. У меня из-за тебя рак будет».

— Да у меня с пониженным содержанием смол!

— Я дыма не люблю, — говорит Серф-Нацик. — Воняет.

Недостающее звено выпускает дым.

Серф-Нацик говорит: «Покажи-ка ему».

— Не буду, — говорит Недостающее Звено. — Не хочу показывать. Он мне не нравится.

Серф-Нацик говорит: «Давай, показывай. Я есть хочу».

Недостающее Звено ворчит: «Ага, я типа тоже есть хочу». Он вытаскивает какие-то бумаги из внутреннего кармана пальто и отдает их мне. Бумаги — ксерокопии газетных вырезок из полудюжины известных газет. Заголовки: «Рядовой морской пехоты в плену», «Под пытками Вьетконга», «Жертва промывания мозгов», «Героя войны уделали по восьмой статье». На одной из вырезок — фотография, на которой я с гордостью принимаю «Серебряную звезду». Некий большой генерал, которого я в жизни не видел, пришпиливает медаль мне на грудь. Заголовок: «Джайрин, герой, вернувшийся из плена, получает медаль за доблесть».

Мой отец не от стыда умер. Я ведь герой.

Серф-Нацик говорит: «Валяй, давай интервью газетам. Расскажи им свои бредни. Попробуй — вдруг станешь гуру для мерзости хипповской, что против войны. Неужто корпус морской пехоты мог сделать героя из предателя? Ты храбр, ты предан, но немного запутался, вот и все. Можно понять. Просто у тебя чердак не в порядке. Винтиков не хватает».

Я говорю: «Понимаю. Вы боитесь признать, что кто угодно может решиться начать войну против вас. Идеи у людей появятся… Никогда нельзя показывать американского солдата, идущего против правительства Америки, слишком много народа спросят, почему так, слишком многие спросят, что не так, а на спуковских карандашах резинок нет».

Серф-Нацик лыбится. «А нет никаких спуковских карандашей. И спуков нет. Нас тут сроду не бывало».

— Сроду не бывало, — говорит Недостающее Звено. Он шарится в бритвенных принадлежностях на моей койке. Моя койка такая образцовая, что кинешь четвертак на одеяло — он подпрыгнет. Недостающее Звено исследует мои бритвенные лезвия, потом берет письмо, адресованное моей матери, в котором я сообщаю ей, что еще не умер, и что скоро приеду домой живым и невредимым. У нас на ферме телефона нет.

Я говорю: «Положи письмо на место, перхоть подзалупная, не то тебе обрубок шеи бинтом перемотают».

Недостающее Звено глядит на меня, ничего не говорит, затягивается разок сигаретой и бросает письмо на подушку.

— Есть пошли, — говорит Серф-Нацик. Потом мне: «Мы с тебя глаз спускать не будем».

Спуки разворачиваются на выход, и Недостающее Звено тоже говорит: «Ага, глаз спускать не будем».

Я говорю: «А мы с вас не будем глаз спускать».

* * *

Перелет на «Птице свободы» от Японии до Калифорнии в чреве «Американской крепости» — 18 часов мечты для двух сотен просоленных и продубленных вьетнамских ветеранов. До отвала холодного пива и круглоглазых стюардесс.

Может, война и похожа на сказку про Золушку, в которой мужчины превращаются в солдат, но процесс увольнения на авиабазе морской пехоты Эль-Торо, что к югу от Лос-Анджелеса — сплошная скучная и утомительная перекличка, от больших белых отделенных казарменных отсеков через сборные бараки, что раскиданы по всей базе, до красного кирпичного штаба и заново обратно.

Медобследования. Куча образцово-показательной херни, которой так любят заниматься в войсках в Америке. Выплатили жалованье — я получил накопившееся за год. Вылезли из казенного белья, деньги получили — и от солдата до насрато ровно за восемь часов, прочь из Зеленой Мамы и обратно в Мир.