Михаил Найман - Плохо быть мной

• Название: Плохо быть мной
• Автор: Михаил Найман
• Издательство: Время
• Жанр: Современная проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9691-1260-5

Добрый, наивный, влюбленный, неприкаянный русский американец Миша входит в нашу реальность как бы из небытия, из-за прикрытой судьбой двери — роман Михаила Наймана публикуется посмертно. Обидно, конечно, что автор, не доживший до сорока, никому не даст интервью и не подпишет книгу, но издательство уверено, что ей и без того суждена широкая известность. Так проносится реактивный самолет — уже скрылся за горизонтом, а звук только нарастает. Начитанные люди заметят родство героя с Холденом Колфилдом из романа Сэлинджера. Это хорошо: Холдену будет не так одиноко за горизонтом, ему будет приятно сознавать, что у него есть такой способный братишка в русской литературе.

---

— Нет! — в отчаянии вскинула руки Парти, вид у нее был несчастный.

— Пойдем за столик и, если вспомним, вернемся, — предложил я.

Но тут она вспомнила, стянула с себя штаны и уселась на унитаз. В ту же секунду нам всем стало хорошо. Мы начали одновременно болтать. Мы возбужденно решали, что делать, и наконец пришли к гениальной идее вернуться за наш столик. Там мы сели, обнялись, прижались друг к другу лбами в сиянии нимбов и просветленно заговорили, что мы бедные души, заблудшие овечки, клялись друг другу в любви и утирали друг другу слезы. Парти подняла на нас мокрые счастливые глаза и заявила, что любит нас так сильно, что было бы хорошо оказаться сейчас у нее в номере втроем в ее постели. Взгляд ее был искренний и светлый, ничего эротического в предложении не было, просто выражение человеческой любви.

— Так и подмывает для вас что-нибудь сделать! — присоединился я в экстазе. — Хотите, куплю фруктов?

— Когда Риккардо сделал мне предложение в Искии, апельсины в то время года росли на деревьях, — сказала Полина.

— Тогда куплю апельсинов. В честь Риккардо! — восторженно сказал я.

Я встал и направился к выходу.

— Последний романтик нашей эпохи, — услышал вслед рассеянное замечание Полины. — Все это так нежно и прозрачно…

Как только я очутился на улице, затея предстала идиотизмом. Но я все равно направился к лавке за два квартала.

В очереди к лотку ерзал черный парень — ему не терпелось поскорее добраться до продавцов и назвать заказ. Он был неплохо одет, и брейды вполне аккуратные, только все равно вид был пыльноватый. Как, впрочем, у дорогой лампы в антикварном магазине, которую годами не сдвигали с места. Дойдя, он попросил у продавцов папайю. Те ответили, что папайи нет, и парень прямо остолбенел. Постоял, придвинулся и спросил испанцев, что они имеют в виду, когда говорят, что у них нет папайи. Зачем, спрашивается, ему тогда было выкуривать полтора фунта убойного бубоник-хроник? Чтобы топать пять кварталов холодной нью-йоркской ночью и услышать, что у них нет папайи?

Продавцы не знали, что ему ответить, и тогда парень ответил за них. Он сказал, что они не запаслись папайей с одной лишь целью унизить черного брата и что ничего удивительного он в этом не видит, потому что это длится уже больше двухсот лет.

— Вы хоть понимаете, что мне это необходимо? Необходимо так же, как моей подружке сбросить пару фунтов или наконец начать носить нижнее белье? — в отчаянии обратился он к испанцам.

Испанцы это прекрасно понимали, но все равно сказали, что ничем помочь ему не могут. Тогда парень несколько раз произнес «шит», заломил руки и стал скулить — как собака. Меня ошеломило, что отсутствие какого-то продукта в магазине может доставить такое неподдельное горе. Правда я никогда не выкуривал полтора фунта убойного бубоник-хроник. Он реально всплакнул. Потом достал из кармана кошелек, извлек пачку денег и стал говорить, что готов дать пятьдесят долларов, а что при этом он останется должен наркодельцу из Квинса, хрен с ним — личное благополучие важнее.

Тут рядом с нами остановилась машина, высунулся водитель с рожей шотландского охотника из мультфильма про Багза Банни и спросил, где Деланси-стрит. Никто не знал. Я — потому что только-только сюда приехал; черный парень — потому что был так подавлен новостью, что в лавке не оказалось папайи и он не мог думать ни о чем другом; испанцы — потому что плохо говорили по-английски и, по-моему, не до конца понимали, что находятся в Нью-Йорке. Водитель посмотрел на нас долгим взглядом, произнес «шит», точь-в-точь как до этого наш черный приятель, и добавил, что Нью-Йорк — единственный город, где нет ни одного коренного жителя, а только одни бушмены из Ботсваны да Намибии, которые даже ширинку не могут самостоятельно застегнуть, не то что показать, где Деланси-стрит. Опять-таки как наш приятель, он повторил «шит» несколько раз, хлопнул дверью и уехал.

Чернокожий парень смотрел вслед водителю. Я все ждал, когда он уйдет и я куплю свое, но он не уходил. Наоборот, к лотку подошел крепкий усталый негр в рабочей каске и попросил отвесить ему полтора фунта авокадо, и побыстрее пожалуйста. Испанцы ответили, что авокадо нет. Негр спросил, какого фака было открывать лавку, которая торгует овощами и фруктами, если у них нет даже авокадо, и посоветовал открыть обувной ларек или газетный, но ни в коем случае не продуктовый, потому что какая это продуктовая лавка, если она не может продать мазафакинг авокадо. Понятно было, что у негра только что закончился долгий рабочий день, и потому он много ругался.

Но все-таки еще спросил испанцев, когда будет авокадо. Испанцы ответили: в следующий завоз. А когда следующий завоз? Минимум через четыре дня. Тут он совсем разозлился.

— И что вы собираетесь делать? Следующие четыре дня говорить каждому, кто спросит авокадо… — Это и дальнейшее снабжалось множеством «мазафакинг», не исключая «мексиканские задницы», которыми закончился монолог. Отдельно он спросил испанцев, почему они смотрят мимо него, пусть поскорее бросают свои нью-йоркские штучки. А то возьму вон тот дорожный знак, сделаю им авокадо из твоей мексиканской задницы и заберу, не расплатившись.

Испанец что-то сказал своему напарнику по-испански; было ясно, что про негра и что матом. Негру же на английском:

— Сэр, мы работаем день и ночь. Работаем-работаем, будто мы на службе у дьявола и никак не заслужим прощения.

Негр тогда на него пристально посмотрел, сдвинул каску на лоб и сказал, что давно хочет уехать из этой мазафакинг страны и города и теперь точно решил, что так и поступит, и пошагал в сторону Лафайет.

Наконец настала моя очередь. Испанец посмотрел на меня, ища сочувствия, и сказал, что это нехорошо. Он качал головой и повторял: не хорошо, никуда не годится.

— Очень много ругаются. Какой все-таки странный город, — он посмотрел по сторонам.

У них в Доминиканской Республике никто не ругается. Все тихие и спокойные, у брата там дом над обрывом и видно море. В Доминиканской Республике очень свежий и чистый воздух и не надо много работать. А в Нью-Йорке люди злые, у этой страны совсем нет культуры и законы очень жестокие, он бы даже сказал, волчьи.

Испанцы спросили, что я хочу купить. Я взял несколько фруктов, не знаю каких — какие у них были, и пошел обратно к бару. Навстречу пробежали два парня.

— Черт! — говорил один на бегу. — Кажется, мерзавец действительно ее порезал.

Похоже, я видел их в баре.

Народ, который раньше был внутри, теперь толкался у выхода. Перед дверью стояла полицейская машина. Бар был пуст, копы приказали очистить помещение. Публика вела себя так, будто вечеринка переместилась на улицу. Походило на тусовку перед клубом — молодежь, болтающая перед тем, как зажечь на дискотеке.

Я врезался в толпу, надеясь найти подружек. Полина схватила меня за рукав. Она разглядывала происходящее недоброжелательно. Обе уже надели плащи. Элегантные.

— Черт! Этот подонок мог ее прикончить! — проговорила Полина.

— Кто? — не понял я.

— Тот сумасшедший, который рассказывал нам про свою челюсть и спрашивал про Лору Пальмер. Он выскочил на середину бара и заорал, что его девушка хочет отсудить у него ребенка и что ему это не пережить. Потом схватил нож со стола, приставил его к шее официантки и крикнул, чтобы сообщили его девушке, пусть та возвращается к нему, если не хотят, чтобы он перерезал официантке горло. Вызвали копов. Она чуть не умерла от страха, бедняжка, — кивнула Полина на плачущую девушку, которую утешали две подруги. Поверх одежды на нее накинули плащ, который был ей велик.

Вдруг я увидел того парня. Я был уверен, что его давно повязали, но он мотался перед клубом. Пошатываясь и тараща глаза, выкрикивал бессвязные фразы. Воздушный шарик, дергающийся на ветру. Полицейский стоял вплотную к нему и советовал успокоиться. Парень смотрел на копа стеклянными глазами.

— Йе, и это длится без конца! У меня 187[5] на мазафакинг мусора! — пропел он фразу из Снупа и сделал шаг в сторону полицейского.

Тот воспринял это как угрозу и бросился на него. Парень дрался неожиданно умело. Интеллигентного вида — кто бы мог подумать, что он на такое способен. На мой глаз, у него были приемы московской шпаны. Коп наконец повалил его лицом на землю, встал коленом на спину, заломил назад руки и нацепил наручники. После этого вызвал подкрепление — оказывается, он был здесь один.

Парень остался сидеть на асфальте со скованными руками и смотрел на толпу. В его позе была непринужденность, как у попавшего на пикник — если бы не руки за спиной.

— Ну что! — внезапно кивнул он девушке, которой угрожал ножом. — Ярчайшее событие твоей жизни, верно, детка? Будет что рассказать студентикам у себя в колледже.