Виктор Баранец - Потерянная армия: Записки полковника Генштаба

• Название: Потерянная армия: Записки полковника Генштаба
• Автор: Виктор Баранец
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-89048-062-6

Виктор Баранец — бывший пресс-секретарь министра обороны России, более десяти лет прослужил в Центральном аппарате Министерства обороны и Генерального штаба; автор нашумевшей книги «Ельцин и его генералы». Был уволен из армии сразу после публикации отрывков из своей книги в газете «Совершенно секретно».

«Потерянная армия» — это дневник, насыщенный предельно откровенными фактами, документами, личными впечатлениями и сенсационными признаниями человека, прошедшего нелегкий путь от солдата до полковника Генштаба.

В Минобороны и Генштабе благодаря своей должности он получил доступ к документам повышенной секретности, участвовал в закрытых совещаниях верхушки военного ведомства в нашей стране и за рубежом. В книге представлены уникальные сведения о тайных играх «ядерных генералов», связанных с продажами лучших российских ядерных систем за рубеж; о военной мафии и коммерсантах в погонах; версии убийства журналиста Д. Холодова, построенные на документальных фактах, серьезность которых оценила Главная военная прокуратура

---

Нашим подводным лодкам иногда приходится нести боевое дежурство по охране морских рубежей Отечества, не отходя от причальной стенки…

Мир не без добрых людей. Особенно среди педагогов. Однажды на сходе жительниц второго этажа было принято коллективное решение сжалиться над лейтенантом и запустить его погреться. Вскоре я сидел в розарии комнаты № 225 и имел несказанное счастье и высокую честь вместе с Нею есть жареную картошку с гигантской сковородки и даже уплетать квашеную капусту…

Что делать дальше, я уже знал…

В училище меня очень хорошо научили, как удерживать даже крохотный плацдарм и развивать успех. В общевойсковой тактике и в любви часто успешно работают одни и те же законы. Но счастье мое так задурманило мои мозги, что я напрочь потерял бдительность. Бравый морской офицер Тихоокеанского флота вскоре получил донесения своей разведки в Хабаровске, что сухопутный лейтенант ставит его предстоящую свадьбу под большое сомнение. Грозный десант в количестве четырех морских волков в капитанских погонах был в экстренном порядке десантирован на плацдарм моего счастья и затаился в засаде…

Но об этом я не успел узнать.

Поздним вечером 1971 года, выйдя из заветной комнаты № 225, я вдруг обнаружил, что нахожусь в окружении и должен принять бой с противником, имеющим четырехкратное превосходство в силах.

Четыре хорошо подвыпивших морских офицера с пылающими злостью лицами и обнаженными кортиками в шеренгу по двое надвигались на меня с разных концов длинного коридора. Стали раздаваться леденящие душу девичьи крики, хлопали двери, щелкали дверные замки…

— Помогите! Человека убивают! — визжал где-то почти детский голосок.

Кольцо окружения сужалось.

Надо было прорываться.

Стараясь держать себя на равном расстоянии от надвигающихся на меня тихоокеанцев, я спиной попробовал открыть хотя бы одну из дверей. Но все они были закрыты.

Четыре блестящих кортика становились все ближе.

Меня спасла туалетная комната. Я ворвался в нее, сапогом разбил окно и следом за осколками стекла полетел с подоконника в сугроб…

Дворник с огромной лопатой превратился в статую, услышав звон разбитого стекла и увидев планирующего из окна лейтенанта Советской Армии в шинели, перехваченной портупеей.

Во время приземления в сугроб мои подкованные сапоги скользнули и я врубился копчиком в мерзлую твердь. Еле успев очухаться от дикой боли, я увидел с бешеной скоростью мчавшихся ко мне морских офицеров. Убегать было бесполезно. А кругом ни камня, ни штакетника. Я выхватил из рук обезумевшего дворника огромную лопату и принял боевую стойку, делая круговые движения, чтобы не пропустить удар с тыла…

Сотни педагогических глаз созерцали этот неравный поединок офицеров Дальневосточного военного округа и Тихоокеанского флота.

От расправы меня спас милицейский наряд, который студентки вызвали по телефону. Увидев приближающуюся милицейскую машину, тихоокеанцы мигом испарились…

Даже сквозь плотно закрытые окна общежития был слышен дружный девичий смех.

Я отдал лопату дворнику и стал давать показания стражам порядка.

Меня с Богом отпустили.

Через несколько дней морские волки все же выследили меня, переодевшись в гражданку. Ничего не подозревая, по просьбе неизвестного молодого человека на улице Карла Маркса «дать прикурить», я щелкнул зажигалкой. И в этот же миг был сражен нокаутирующим ударом в лицо. Когда очнулся, то первое, что я увидел, была моя форменная фуражка, раздавленная в лепешку колесом троллейбуса…

— Если тебе ни разу из-за девушки не набили морду, — успокаивал меня капитан Женя Татарович, — значит, эта девушка никому не нужна.

Майор Николай Гацько объяснял случившееся по-другому:

— Если тебе ни разу из-за девушки не набили морду, значит, она будет когда-то бить морду тебе…

Океан философии.

Уворованных женщин нельзя спрятать. За них рано или поздно приходится расплачиваться. После этого из «вора» ты становишься ее стражем. Но это уже другая профессия и другая философия…

Через год в той же лейтенантской шинели с дикими криками восторга я выделывал в глубоком снегу кульбиты под окнами роддома на самом берегу Амура. У меня появился сын. «Рожайте сыновей — стране нужны солдаты!» — таким плакатом встретили меня на службе…

Однажды мне захотелось прогуляться с ней в парке возле знакомого студенческого общежития. Мы шли зимним вечером по белой аллее, взявшись за руки, и вспоминали обо всем, что вместе пережили. И очнулись от своих воспоминаний лишь тогда, когда саночная веревка в наших сплетенных руках стала невесомой, а позади, под желтым душем света паркового фонаря жалобно заплакал крохотный цигейковый комок, перепоясанный офицерским ремнем…

УССУРИЙСК

В тот год мы вместе с капитаном Савчуком поступали в академию.

На экзаменах в Уссурийске Савчук проходил под кодовым названием «Племянник Брежнева». Там, где тянул на трояк, — получал «отлично». Я завидовал ему — у меня не было такого Большого дяди. Зато у меня было двадцать банок красной икры, десять хвостов вяленого кижуча и три километра шпаргалок. И хотя уже были получены две четверки и одна пятерка, — впереди была самая страшная экзекуция — по общевойсковой тактике. К сожалению, московского экзаменатора по этому предмету, которого я боялся больше всего, интересовала не рыба и не икра, а кактусы для его домашней коллекции.

— Соображай, — сказал мне Савчук, — не должно быть таких крепостей, которые бы не могли взять большевики!

Я сообразил.

Натянув спортивный костюм, кроссовки и солнцезащитные очки, я с видом голодной ботанической ищейки стал бродить по улицам Уссурийска, вцепляясь взглядом в каждую зеленую ветку, торчащую в окне. Кто-то цветок продавал, кто-то просто дарил.

Собрав таким образом штук пять горшков с колючками, я радостно спровадил их экзаменатору. Но меня ждал смертельный удар: оказалось, что конкурс кактусов проводился на альтернативной основе — штук сорок представителей африканской флоры уже украшали гостиничный номер полковника…

Пришлось пойти на очередной заход.

На окраине Уссурийска бабка-украинка продала мне ведро с невиданным колючим чучелом, на затылке которого болтался алый бантик цветка.

По тактике я проскочил вне конкурса, несмотря даже на то, что перепутал организацию американского танкового батальона с немецким.

Так два офицера-дальневосточника с кличками «Племянник Брежнева» и «Кактус» стали слушателями военной академии.

Потом было расставание с гарнизоном. И когда полковой оркестр грянул в последний раз «Прощание славянки», когда пыльный и старый автобус покатил от подъезда ДОСа (дом офицерского состава), а за окнами — родные лица гарнизонных друзей, их жен и детей, в глазах которых грусть и зависть, — заходила ходуном душа, резануло глаза. Жена с маленьким сыном зарыдали, как на похоронах.

Прощай, Дальний Восток, прощай, задолбанный и родной гарнизон, где зимой от мороза в трубочку сворачиваются уши, где в уборную «надо ходить с топором», где по утрам на плацу гремел полковой оркестр под управлением выдающегося полкового композитора и дирижера лейтенанта Левы Белев-цова, где течет из крана ржавая вода, где гудят до рассвета семейные офицерские пирушки, где стрекочут на стрельбище автоматы и бухают танковые пушки, где ты оставил такой кусок жизни, лучше которого, как потом окажется, — и не было…

Кто служил, тот поймет.

Впереди была Москва…

МОСКВА

Когда в первый раз из дыры попадаешь в столицу, то чувствуешь себя диким зайцем, которого на стотысячном ревущем стадионе выпустили на поле во время футбольного матча. Родового провинциала Москва оглушает и гипнотизирует. Сына колотило от страха на эскалаторе метро. Он так и выполз из-под земли с закрытыми глазами.

Москва, как и сто, и двести лет назад, город-шулер, город-наперсточник, в котором ловкие шустряки богатеют за счет простофиль. Моей жене уже в Домодедово продали с рук две бутылки «Боржоми», в которых оказалась водопроводная вода.

Учеба в военной академии очень во многом напоминала учебу в училище: усыпляющее бормотание лекторов, бесконечные каракули в конспектах, тайная игра в балду, ползание по тактическим картам и зубрежка билетов, заканчивающаяся схваткой с экзаменатором за приличную оценку. И постоянные напоминания начальника курса:

— Будешь валять дурака, опять в дыру загоним.

И были еще два раза в год тренировки к параду. Со звонким стуком подковами хромовых сапог в серую твердь бетона парадной площадки на Ходынке или по ночам — в квадратную брусчатку Красной площади. И яростный крик шеренговых офицеров: