Виктор Баранец - Потерянная армия: Записки полковника Генштаба

• Название: Потерянная армия: Записки полковника Генштаба
• Автор: Виктор Баранец
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-89048-062-6

Виктор Баранец — бывший пресс-секретарь министра обороны России, более десяти лет прослужил в Центральном аппарате Министерства обороны и Генерального штаба; автор нашумевшей книги «Ельцин и его генералы». Был уволен из армии сразу после публикации отрывков из своей книги в газете «Совершенно секретно».

«Потерянная армия» — это дневник, насыщенный предельно откровенными фактами, документами, личными впечатлениями и сенсационными признаниями человека, прошедшего нелегкий путь от солдата до полковника Генштаба.

В Минобороны и Генштабе благодаря своей должности он получил доступ к документам повышенной секретности, участвовал в закрытых совещаниях верхушки военного ведомства в нашей стране и за рубежом. В книге представлены уникальные сведения о тайных играх «ядерных генералов», связанных с продажами лучших российских ядерных систем за рубеж; о военной мафии и коммерсантах в погонах; версии убийства журналиста Д. Холодова, построенные на документальных фактах, серьезность которых оценила Главная военная прокуратура

---

— Мой материнский совет тебе, женишок. Уноси отсюда поскорее ноги. С невестой твоей только мой кабан Иннокентий не переспал!

Еще через час пришла телеграмма от моей тети, которая сообщала, что мама в тяжелом состоянии и мне надо срочно возвращаться домой.

Дом был недалеко — в трех часах езды. Я застал маму в полном здравии.

Сидя у материнской печки, в которой, как и в недавнем детстве, потрескивали дрова, я сгорал от любопытства: что заставило маму послать мне ложную телеграмму? Донос бабьей ли разведки, густой сетью которой был покрыт весь харьковский край, или что-то другое?

— Сердце заставило, — сказала мама.

И мне стало еще теплее…

ДЫРА

…Когда служишь в дыре, любой областной городишко кажется тебе маленькой Москвой, в которой особенно страстно мечтаешь отдать долг Родине. А вопрос о твоей замене на новое место начальство всегда связывало с результатами боевой и политической подготовки, состоянием дисциплины в твоем подразделении. Работал древний и незыблемый армейский закон: подчиненный делает карьеру начальнику, начальник — подчиненному. Так мы и двигаемся «до степеней известных»…

И уж когда наступает время итоговой проверки — лови счастливый миг удачи.

Итоговая проверка начинается с того, что вылизываются места отдыха инспекторов и тщательно продумываются их «культурные программы», выносится приговор очередной свинье в полковом прикухонном хозяйстве, ремонтируются бани и закупаются в несметных количествах водка, коньяк и закуски.

Инспектор — особенно если он еще и московский кадровик — для провинциального полкового или дивизионного офицера, мечтающего о переводе к новому месту службы, Бог и царь. А может, и больше.

Прожженные командиры отлично знают, что банька, охота или рыбалка — еще далеко не полный перечень «блюд», которые желает отведать любой московский гость, если он не язвенник и не импотент. Потому втихаря готовится десерт — испытанная незамужняя молодуха, о наличии на правой ягодице у которой большой родинки знают многие гарнизонные половые разбойники.

Во имя защиты доброго имени родной части наиболее патриотично настроенные полковые командиры раскладывают перед инспекторами целый пасьянс из подпольных гарнизонных проституток, после общения с которыми полк становился, как правило, отличным и побеждал в социалистическом соревновании.

В дни приезда инспекторов весь гарнизон от мала до велика превращался в единый боевой лагерь, подчиненный одной цели — добыть полку или дивизии высокую оценку. Лилипуты в детских садах пиликали на скрипочках, пионеры на стадионе запускали свои авиамодели, комсомольцы рапортовали о новых спортивных успехах, коммунисты первыми выходили на рубеж открытия огня, офицерские жены хвастались домашней выпечкой и активной работой женсовета.

В тихой речной заводи солдаты с раннего утра прикармливали карасей и карпов перловкой, в холодильнике продукгово-го склада стыли ящики с водкой, зам командира по тылу готовился к затопке баньки, как Гагарин к запуску в космос, на дальних заповедных угодьях подкармливались кабаны или лоси, а назначенные в ночные жрицы любви красавицы получали от начальников гарнизонов отгул и готовили себя к инспекционному прелюбодеянию…

ЭКЗЕКУЦИЯ

Мне было дано задание особой государственной важности — быть у одного из инспекторов чем-то вроде денщика и телохранителя.

Поздней ночью, намотавшись за день по штабам, стрельбищам и полигонам за своим инспектором, с таким же, как и я, денщиком — лейтенантом Юрой Двоеглазовым, я дремал на бревнах подле полигонной бани вместе с собаками в ожидании конца попойки.

Порученец комдива вынес нам огромную, как люк танка, тарелку со снедью, бутылку водки и стаканы. Собаки оживились и замахали хвостами. Мы с Юрой поделились с ними провиантом. Вскоре открылась дверь и комдив позвал меня.

— Значит, так, — сказал хорошо нагруженный и грозный полковник, — у одного из наших дорогих гостей не включается автопилот. Сейчас со вторым поедете к бабам на явку и ты заменишь вышедшего из строя товарища.

Загрузив веселого инспектора в командирский «уазик», я дал команду водителю двигаться в заданный квадрат.

В полутемном двуспальном номере гарнизонной гостиницы тихо играла интимная музычка, на столе среди жутко навороченной снеди горели две свечки, а в креслах восседали две нафуфыренные и ароматные, до боли знакомые мне гарнизонные дамочки. Одна имела подпольную кличку Фугас, а другая — Шульц. О Шульце даже самые могучие гарнизонные половые разбойники уважительно говорили: «Она из любого Буратино сделает»…

Шульц некоторое время была любовницей моего начальника, и иногда по ее просьбе я звонил законной жене майора и передавал условный сигнал: «Шульц просил сообщить, что будет на объекте в семь». Добросовестная и ничего не подозревавшая жена старательно доводила сигнал до мужа.

На мою беду, инспектор сконцентрировался на Фугасе. Уже через несколько минут Фугас ласково гладила тающего полковника по лысой голове и нежно мурлыкала:

— Я утоплю тебя в Атлантическом океане любви, мой мужественный и храбрый воин…

Почти двухметровая хмельная Шульц, к моему ужасу, наливала до краев водки в гигантские фужеры, подавала их всем членам компашки и, скатив сигарету в угол рта, вторила Фугасу:

— Мальчишки, — за любовь!

Хряпнув фужер водки и смачно хукнув, Шульц по-матерински посадила меня на колени, хрустко закусила огурчиком и романтично сказала:

— Мальчишки, давайте читать стихи… «По вечерам над ресторанами вечерний воздух тих и глух…»

Давно зная Шульца, я все чаще убеждался, что эти две строчки из Блока — единственное, что было в ее поэтическом запасе.

Хорошо нагруженный инспектор гигантским усилием воли пытался напустить на свое отсутствующее лицо хотя бы тень мысли. Получалось плохо. Он держал голову как месячный ребенок.

Дослушав Шульца, инспектор что-то сказал. Фугас с трудом перевела:

— Мой Вовик тоже прочтет стишок. Ну, звезда любви моей!..

Инспектор забубнил:

— Встаю я утром рано,
Ласкает солнце грудь,
Течет вода с-под крана,
Забытая заткнуть…

Шульц и Фугас яростно заржали.

Я чувствовал себя младенцем на руках гарнизонной Сикстинской Мадонны.

Когда полковник бережно опустил лицо в тарелку с груздями, Шульц сказала:

— Брысь по койкам, ребята.

И, положив свою гигантскую руку на мою пригревшуюся среди двух теплых футбольных мячей голову, добавила:

— Брысь на горшок!

После душа я нырнул под новенькую казенную простыню, трезвея и трепеща от грешных мыслей.

Вскоре в комнату явилось подобие мамонта, завернутое в простыню.

Фигура застыла предо мною, словно готовившийся к открытию памятник с уже обнаженной головой. Белое покрывало медленно поползло вниз, и лейтенантским очам моим в ярком лунном свете открылось блистательное и мощное женское тело. Зубы не слушались меня и предательски тарахтели чуть потише танкового двигателя. Высота монгольской юрты под моей простыней достигла максимальной высоты. Это оригинальное архитектурное строение вызвало у Шульца дикарский интерес…

После нескольких рейдов в душ я возвращался на поле битвы, как на очередную жестокую пытку. Я был весь в царапинах и совершенно без сил, словно меня потоптал медведь. Тяжело контуженным пехотинцем я по-пластунски заполз под простыню и обреченно затаился в щели между ковром и краем кровати. Почему-то хотелось превратиться в неуловимого таракана…

Перед моим мысленным взором проистекала вся моя жизнь, начиная с солнечных картин детства, — как у князя Болконского в предчувствии смерти. Я молил Бога, чтобы он наконец-то дал мне хотя бы еще одну передышку перед очередной атакой Шульца. Но она, мятежная, просила новой половой бури…

Когда шум в ванной в очередной раз прекращался, звуки тяжелых шлепков босых ног вновь грозно приближались ко мне и я опять чувствовал себя человеком, за которым идет палач…

— Я хочу быть твоей рабыней, мой ласковенький Аполлончик, — страстно и хищно шептала в ночи Шульц, выковыривая меня из-под простыни цепкими руками борца-тяжеловеса и взгромождаясь на мое тощее гвардейское тело с победным сладостным воплем.

Я спасал свою честь древнекитайской трахагандрой, изо всех сил задерживая дыхание и размышляя при этом о методике ремонта танковых двигателей в полевых условиях…

Когда же в очередной раз дикие крики моей рабыни стали похожи на предсмертные вопли удушаемого человека, казенное ложе любви рухнуло, я ощутил жуткий удар в затылок каким-то ребристым предметом и на некоторое время потерял сознание…