Виктор Баранец - Потерянная армия: Записки полковника Генштаба

• Название: Потерянная армия: Записки полковника Генштаба
• Автор: Виктор Баранец
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-89048-062-6

Виктор Баранец — бывший пресс-секретарь министра обороны России, более десяти лет прослужил в Центральном аппарате Министерства обороны и Генерального штаба; автор нашумевшей книги «Ельцин и его генералы». Был уволен из армии сразу после публикации отрывков из своей книги в газете «Совершенно секретно».

«Потерянная армия» — это дневник, насыщенный предельно откровенными фактами, документами, личными впечатлениями и сенсационными признаниями человека, прошедшего нелегкий путь от солдата до полковника Генштаба.

В Минобороны и Генштабе благодаря своей должности он получил доступ к документам повышенной секретности, участвовал в закрытых совещаниях верхушки военного ведомства в нашей стране и за рубежом. В книге представлены уникальные сведения о тайных играх «ядерных генералов», связанных с продажами лучших российских ядерных систем за рубеж; о военной мафии и коммерсантах в погонах; версии убийства журналиста Д. Холодова, построенные на документальных фактах, серьезность которых оценила Главная военная прокуратура

---

Вскоре мне стало известно и о более интересном факте, который явно указывал на тесное сотрудничество советской и восточногерманской военных разведок. В начале 70-х годов агентам спецслужб Великобритании в СССР удалось каким-то образом выкрасть с одного из наших оборонных заводов на Волге, производившего новейшую модификацию БТР, секретные документы его устройства (в частности, огромную схему боевой машины в разрезе). Агенты военной разведки ГДР эту схему, в свою очередь, выкрали у англичан и возвратили русским в качестве подарка к профессиональному празднику…

Германия на обычных географических или туристических картах представляла собой во многом типичную европейскую страну — сочетание равнин, рек, озер, лесов и пор. Совершенно другой она в те годы представала на наших военных картах.

В первый раз взглянув в штабе Группы войск в Вюнсдорфе на оперативную карту, я был поражен количеством наших дивизий, бригад и полков, входящих в стратегическую группировку на немецкой земле…

Казалось, не было в мире такой силы, которая могла в то время остановить несметную армейскую орду, днем и ночью накачивающую стальные мышцы на полигонах Магдебурга, Бранденбурга, Вид штока, Альтенграбова, Ютеборга, Эберсвальде…

Многие даже восточные немцы уже не скрывали, что русские им надоели. В ходу был такой анекдот.

Ганс спрашивает у советского офицера:

— Иван, когда ты домой уберешься?

Иван — встречный вопрос:

— Ганс, а сколько цветов на флаге ГДР?

— Три, — отвечает Ганс, — черный, желтый и красный.

— Так вот, — заключает Иван, — пока весь ваш флаг не покраснеет, я отсюда и шагу не сделаю!

Отношения между советскими военнослужащими и воинами Национальной народной армии ГДР внешне создавали впечатление искреннего человеческого радушия и подлинного, как говаривали в те времена, боевого братства. Офицеры и солдаты часто ездили друг к другу в гости, рассказывали о своих делах, не чурались совместных застолий, и все же меня почему-то никогда не оставляло ощущение, что есть во всем этом что-то натужно-искусственное.

И не потому только, что отцы и деды многих немецких офицеров служили в гитлеровской армии, которая принесла на мою Родину столько горя… Я часто думал, что, наверное, испытывал бы к немцам очень специфические чувства, если бы их части дислоцировались по всей России… Пусть даже они вели бы себя вполне миролюбиво…

Каждый раз, когда кто-нибудь из восточногерманских офицеров признавался мне в том, что у него в России погиб во время войны отец, дед или дядя, я испытывал двойственные чувства. Но сказать немцам о том, что их родственники сами пришли на мою Родину с огнем и мечом и были за это справедливо покараны, было, конечно, бестактно.

К тому же миллионами могил и моих соотечественников усеяна вся Европа — от затерявшегося в брянских лесах безвестного хуторка до Трептов-парка…

Почти никто из немцев, которых я хорошо знал, не скрывал искренних чувств своего покаяния перед моим народом за то гигантское лихо, которое принесли ему фашистские орды. Может быть, поэтому в сознании моем с годами службы в Германии вызревала такая твердая убежденность, что, наверное, больше ни одна нация в Европе, по вине которой начинались войны, так не жаждет сегодня мира, как немцы…

Об этом чаще всего думалось тогда, когда стоял я у старательно ухоженных могил наших воинов в провинциальном городке Тельтов, в грандиозном мегаполисе Берлине или в крохотной деревеньке Фалькензее…

Наверное, ничто так не свидетельствует об уровне цивилизованности нации, как ее бережное отношение к могилам солдат бывшей вражеской армии…

Меня в Германии не раз обжигала память далекого детства в своем маленьком Барвенково на Украине, когда там на безвестном окраинном кладбище среди высокого бурьяна торчали на ржавых металлических стойках трафаретки с фамилиями похороненных немецких солдат… А пацаны разрывали могилы и разбивали молотками человеческие черепа, надеясь обнаружить челюсти с золотыми зубами…

И нам есть в чем покаяться.

Хотя помнится и другое — могилка посреди огорода хромой бабушки Вари, которая до самой смерти оберегала ее, каждую весну обмазывая белой известью обломки кирпичей вокруг холмика, на котором все лето росли анютины глазки. И когда пришло время большой стройки и власти решили перезахоронить останки, то обнаружилось вдруг, что в могиле лежали двое — советский и немецкий солдаты…

* * *

Восточногерманские офицеры никогда не давали нам повода усомниться в искренности их дружественных чувств, их политические и военные взгляды всегда строго вписывались в доктрины высшего государственного и военного руководства ГДР. Да и к тому же многие из них окончили советские военные училища и академии, что наложило свой отпечаток на идеологию мировоззрения.

Но даже самое радужное настроение их мигом испарялось, когда советские побратимы затрагивали тему «двух Германий». Во время таких откровенных бесед нередко можно было услышать, что сыновья одной немецкой матери служат в ННА и бундесвере…

Мне крайне любопытно было наблюдать за манерами поведения немецких офицеров. Замечались не только педантичность, аккуратность и основательность, но и многое из того, что относилось к разряду нормальных мужских слабостей — погонять свежие пикантные анекдоты, поорать за столом песню, крепко принять на грудь (замечая при этом, что «Динст ист динст, а вайн ист вайн»).

Однажды по случаю очередной годовщины Советской Армии мы пригласили в свою часть группу старших немецких офицеров Потсдамского гарнизона, большинство из которых давно и хорошо знали. После долгого и обильного застолья уже к полуночи стало заметно, что у немецкого подполковника «отключается автопилот», и мне было приказано немедленно доставить его домой. Сдав подполковника нерадостно встретившей его жене в доме у национального военного архива ГДР на Ленин-аллее, я с чувством выполненного долга отправился в свою контору. А через двадцать минут дверь в наш банкетный зал открылась и тот же радостный немец приветствовал побратимов:

— Гуте нахт!

Его снова отвезли.

Но через час он появился опять:

— Гуте нахт!

Так повторялось часто. В конце концов к упорному застоль-щику крепко прилипла кличка «Гуте нахт»…

Всякое бывало.

* * *

Там, в Германии, возродившейся и расцветшей, даже через сорок лет после войны я то и дело натыкался на ее следы — будь то сохранившиеся бункеры главного штаба сухопутных войск вермахта под Вюнсдорфом, разрушенная церковь в Восточном Берлине или огромный квартал в Дрездене, специально оставленный немцами как знак трагической памяти о той, роковой для города, варварской американской бомбардировке…

Американцы превратили город в руины и были прокляты его жителями и всей Германией. Советские воины спасали немецкую святыню — Дрезденскую картинную галерею. Но я не мог понять, почему дрезденцы после всего этого испытывают благорасположенность к американцам и ненавидят русских.

Может быть, потому, что один из советских военных комендантов тогда, по весне 45-го, на виду у всех загружал с солда-тами в свою полуторку полотна Рафаэля и Дюрера и приказывал делать между ними прокладки из Джорджоне и Вермеера?

А может быть, потому, что на счета Дрезден-банка наследники победителей в 80-е и 90-е годы тайком помещали миллионные счета, полученные за счет продажи имущества собственной армии, обворовывая уже не Германию, а собственную родину?

Однажды я подошел к тому месту, где на асфальте проходила белая полоска, разделяющая Восточный и Западный Берлин. По другую сторону ее стоял полковник бундесвера в окружении своих солдат. Мы несколько раз встречались взглядами и почему-то тотчас отводили глаза. Справа и слева от нас возвышалась бетонная полоса берлинской стены…

СТЕНА

За годы службы в ГДР я много раз был у двухметрового забора из цементных плит, разделявшего немцев на два государства. Первое мое свидание со стеной получилось забавным. Водитель автомобиля, на котором мы вместе с корреспондентом радиостанции ГСВГ «Волга» майором Геннадием Поляковым поздней ночью возвращались из штаба Группы, недавно приехал из Союза и заблудился.

Наша машина была остановлена пограничным постом ГДР у самой стены. Офицер потребовал у нас документы, и было видно, что наш нежданный полуночный визит вызвал на заставе переполох: пограничники сразу стали куда-то звонить и по обрывкам их фраз было понятно, что о нас говорят как о пытавшихся бежать на Запад… Дело пахло керосином.

Мы с Поляковым стали уговаривать старшего лейтенанта никуда о нас не сообщать и отпустить. Но немец был непреклонен. Тогда Поляков, чтобы убедить в нашей преданности идеалам социализма достал из кармана билет члена КПСС и показал его офицеру. Я сделал то же. Пограничник буквально выхватил из наших рук красные книжицы и с еще большим рвением стал докладывать старшему начальнику, что он задержал в качестве потенциальных перебежчиков не только двух офицеров, но и двух коммунистов!