Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

• Название: Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич
• Автор: Андрей Гришин-Алмазов
• Издательство: АСТ, Астрель, Транзиткнига
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-026129-2, 5-271-09944-Х, 5-9578-1243-9

По мнению большинства историков многие преобразования и реформы Петра Великого были начаты ещё во времена правления его старшего брата.

Новый роман современного писателя А. Гришина-Алмазова с полным основанием может быть отнесён к исторической эпопее.

В книге собрана целая галерея мест, событий и лиц XVII века; автор широко использует документальный материал, известные и малоизвестные факты, а также уникальные архивные находки, которые позволяют по-новому взглянуть на многие события.

---

Вот и двадцатого апреля с утра они бродили по Кремлю вдвоём.

   — Скажи мене правдиво, Вилиим, я приношу несчастье людям, мене любящим? — понуро спросил царевич.

   — Разве человек без своего желания может нести несчастья? — удивился барон.

   — А наказанье Господне?

   — Господь карает того, хто заслужил, а не того, хто с ним рядом обретаетси.

   — Из чего выходит, што я просто нудливый щенок, — сорвался царевич, перейдя на крик.

В этот момент в проходе появился царёв рында, уведомивший, что на отпевание патриарха в Кремль прибыл царь. Фёдор вместе с бароном молча последовали за ним.

Отпевание проходило в Архангельском соборе. Фёдор медленно прошёл, опираясь на посох, меж расступившихся вельмож и встал рядом с отцом. Отпевание длилось долго, и всё это время царь Алексей Михайлович даже мельком не посмотрел на горячо любимого сына. По окончании службы, не говоря ни слова, он сел в карету и отбыл в Преображенское, виня в уме сына, дочерей и сестёр, хотя вины не было.

Поражённый Фёдор молча отправился в свои покои. Страшная мысль занозой вошла в мозг. Отец, самый близкий ему человек, и тот отказался от него. Совершенно сломленный, царевич шёл, даже не замечая идущего сзади Брюса.

Они вошли в покои царевича, где тот постигал латинский язык.

Возле окна стоял стол с книгами, а подле него — большое, с высокой резной спинкой, обитое малиновым бархатом дубовое кресло. Царевич не сел, а упал в него.

   — Царевич, вы должны осмыслити. Государь, ваш отец, очень зол. Его семья отторгает его новую супругу, а государь всей душой любит царицу Наталью Кирилловну. Здесь явное непослушание как отцу, так и государю. Зная нрав вашего отца, могу лишь сказать, што он очень терпим к вашим сёстрам.

   — Но я-то здеся ни при чём!

   — А государь о том ведает?

   — Так што же мене делати, мене тяжко без отца.

   — Подождать. Всё перемелется, мука будет. Господь терпел и нам велел. А пока займись делом. Давай переведём древних греков.

Царевич Фёдор потянулся к столу, взял книгу Плутарха на латинском языке и, не дожидаясь Симеона Полоцкого, вместе с Брюсом занялся переводом. Постепенно аблативы отвлекли его помыслы, а постоянная беседа с бароном успокоила и расслабила.

Как по возвращении в Москву Андрей ни старался, а двух встреч с царевной Татьяной Михайловной он не смог избежать. Но они уже не были столь страстными. Он хорошо помнил злопамятный нрав царевны Татьяны и не мог придумать причину, чтобы отказаться от этой связи. Она была красива и ликом и телом, но он ничего не мог поделать — его не тянуло к ней. И поэтому он сам просил Матноева отправить его в Курск отвезти царёву грамоту воеводе Ромодановскому. Москва начинала тяготить Андрея, и он с большой радостью покинул её. Царь требовал от курского воеводы двигаться с войском к Днепру на соединение с войсками гетмана Самойловича, но по раскисшей хляби двигаться было просто невозможно. Тяжёлые пушки уходили в чернозём по самые оси.

Изматывая себя, войско проходило в день от силы десять-пятнадцать вёрст[128]. Лишь двадцать второго мая в Лохвице встретились сборный полк ополченцев из-под Киева, казачие городовые полки гетмана Самойловича и войско Ромодановского.

Андрею очень хотелось выделиться, поэтому он и попросился в передовой отряд, переправлявшийся на правую сторону Днепра, тем более что его возглавлял сын гетмана, Григорий, с которым Андрей сдружился ещё в Москве.

Лагерь в открытую, не скрывая своего местоположения, растянулся огнями на версту. Андрей сидел у костра и смотрел на противоположный берег, где была вроде бы и русская, но в то же время чужая земля.

Не поймёшь, кому она принадлежала: то ли полякам, то ли туркам, то ли татарам. Где-то там, в темноте, на той стороне прячется двухтысячный отряд татар, присланный крымским ханом гетману Дорошенко и возглавляемый любимцем гетмана полковником Евстафием Гоголем. Да разве смогут удержать две тысячи татар и шесть тысяч казаков, что остались при гетмане, сорокапятитысячную армию?! Нет, победа обеспечена. Андрей представить не мог, что всё будет по-другому. Рано утром двадцать девятого мая армия стала переправляться через Днепр. Не встречая сопротивления, первого июня вошли в цветущий вишнёвыми садами Киев. Отсюда Ромодановский, разделив армию на две части, хотел идти на Корсунь и Чигирин, но второго армию догнал царёв гонец. Поминая, что Матвеев доверяет Алмазову, великий и ближний боярин призвал сотника в свой шатёр. Андрей вошёл в него, когда воевода был уже в сильном хмелю.

   — Садися! — громко, пьяно-развязно, выпалил князь.

Андрей молча сел.

   — На, чти, — произнёс Ромодановский, протягивая царёву грамоту.

   — Разве тебе велено было переправлятьси за Днепр? — начал читать Андрей царёво письмо. — Тебе велено было стояти у Днепра, где пристойно, и, устояси обозом, послать к Дорошенку с милостивыми грамотами двоих досужих людей, а не полки к Чигирину двигать.

Андрей, прервав чтение, поднял глаза на воеводу.

   — Пять веков князья Стародубские были верными слугами, вначале великих князей владимирских, а вслед и московских, и я государева слова не ослушаюси, — Григорий Григорьевич понуро опустил голову на руки, — но я хочу знати, хто донёс обо всём, што здеся деется, царю. Я знаю про твою службу Матвееву и Тайному приказу. Ты мене того человечка во што бы то ни стало прознаешь и требуй с мене што хошь.

   — Я, ваша милость, вам того человечка и так добуду, — зло ответил Андрей и вышел из шатра.

Вторые сутки Андрей бродил по лагерю, прислушивался к разговорам, заводил знакомства, когда неожиданно для себя нарвался на Ивана Румянцева, оба Брусницына оказались рядом.

   — Я говорил Северьяну, што ты хабар приносишь, а он не верил.

Северьян Брусницын подошёл ближе:

   — Спасибо теби огромное, Андрей, што свёл мени с Михайлом, я уж и дочери отписал, што по возвращении выдаю ея замуж. На той свадьбе ты самый почётный гость.

Андрей заулыбался, хоть кому-то счастье.

   — Ну што ж, коли службой не занят буду, обязательно приеду. — Затем задумался на мгновение. — А давно ты дочери письмо послал?

   — Да в тот день, когда мы в Лохвице все сошлиси. В тот день как раз слуга окольничего Салтыкова в Москву отъезжал, Салтыков его часто на Москву к дяде, боярину, шлёт, ну я с ним свово холопа и отправил.

   — А вернулси тот слуга Салтыкова с Москвы?

   — Да не ещё, со дня на день ждут.

   — Як вам ещё зайду, а сейчас сильно спешное дело.

Оседлав коня, Андрей выехал к днепровским переправам. И вовремя, в версте от обоза наскочил на всадника в богатой ферязи, с дорожной сумой. Чёрт шутил судьбой! Холоп Салтыкова, здоровенный и напористый, разбил Андрею губы, пока его удалось связать. После чего Андрей вылил в рот холопа почти полную флягу бражного и, вынув грамоту из сумы, начал читать:

   — «Весьма благодарен тебе, племянничек, за то, што отписал мене про самовольство князя Григория. За те слова государь оказал мене великую милость».

Далее читать не было смысла. Сев на коня, Андрей вернулся в войсковой стан. Не рассёдлывая коня, направился к шатру воеводы. Страж, доложивший о нём, сразу пропустил его вовнутрь. Положив перед князем грамоту с печатью рода Салтыковых, Андрей вышел и в этот же день уехал обратно в Москву. Если бы слуга Салтыкова признал его, а по разбитому лицу это сделать было несложно, беды не миновать. Не ему было тягаться с Салтыковыми.

Вернувшегося домой с Украины Андрея жена Оксинья встретила с усмешкой. Долго рассматривая разбитое лицо, ехидно спросила:

   — Ну чаво, всех врагов побил, теперича обязательно до тебе царёва милость ниспадёт. Если не стольником, так подстольником будешь.

   — Тьфу, дура баба, — рявкнул Андрей, затем смачно выругался, но жена так же стояла и ехидно улыбалась.

   — Да, никуды не денишьси, обрёл, обрёл славу на войне.

Андрей, вновь выругавшись, ушёл в дом.

Позлословив с золовкой, Оксинья истопила баню, вымыла мужа, вычесав заведшихся в походе блох, а тёплая постель примирила супругов.

Пока заживало лицо, Андрей не показывался на улицу. Его навещал лишь Сивой, принося неутешительные новости.

Новый хан Селим-Гирей поднял татар и с налёту захватил крепость Новый Оскол. Воеводе Ромодановскому пришлось отводить войско от Днепра и идти выбивать татар. Время для неожиданного захвата Чигирина было потеряно. Узнав о том, что большая часть татар ушла из Крыма, донской атаман Фрол Минаев объявил сбор донского войска. Под атаманскую хоругвь встало пять с половиной тысяч казаков. Понимая, что этого мало, в Москву было отправлено посольство с просьбой прислать ратных людей, чтобы «не токмо в Азове, но и в Царьграде страх был великий». На Дон было отправлено восемь стрелецких приказов, объединённых в два полка, и два полка солдатских, всего шесть тысяч двести человек, с восемнадцатью пушками разного образца. Возглавляли их воевода, думный боярин Иван Хитрово и стольник полковник Григорий Косагов. А также в помощь донским казакам пришёл отряд яицких (уральских) казаков в полторы тысячи сабель.