Франчиск Мунтяну - Статуи никогда не смеются

• Название: Статуи никогда не смеются
• Автор: Франчиск Мунтяну
• Издательство: Иностранная литература
• Жанр: Проза
• Год: 1962

Роман «Статуи никогда не смеются» посвящен недавнему прошлому Румынии, одному из наиболее сложных периодов ее истории. И здесь Мунтяну, обращаясь к прошлому, ищет ответы на некоторые вопросы сегодняшнего дня. Август 1944 года, румынская армия вместе с советскими войсками изгоняет гитлеровцев, настал час великого перелома. Но борьба продолжается, обостряется, положение в стране по-прежнему остается очень напряженным. Кажется, все самое важное, самое главное уже совершено: наступила долгожданная свобода, за которую пришлось вести долгую и упорную борьбу, не нужно больше скрываться, можно открыто действовать, открыто высказывать все, что думаешь, открыто назначать собрания, не таясь покупать в киоске «Скынтейю». Но свобода оказалась совсем не такой, как она представлялась многим. Жизнь для рабочего человека по-прежнему тяжела, не хватает самого необходимого — хлеба, молока, — с каждым днем все труднее сводить концы с концами… Именно в этот период напряжения всех сил народа отчетливо выявилось подлинное лицо различных партий и группировок, проступила истинная сущность людей, их поступков, характеров, душевных свойств.

---

Кто-то начал скандировать его имя:

— Бэр-буц! Бэр-буц! Бэр-буц!

Эхо сотрясало стены.

Бэрбуц снова заговорил:

— Товарищи! Ни на минуту не будем забывать о том, что нельзя верить сладким речам барона. Его интересы идут вразрез с нашими, потому что мы боремся за уничтожение эксплуатации человека человеком. И мы ее уничтожим!

Новая волна аплодисментов. Бэрбуц тоже захлопал и слез с ящика.

Жилован, который вел собрание, в нерешительности оглядел цех:

— Кто хочет выступить? — Он поискал глазами Блидариу, который заранее готовился к выступлению. Потом вдруг его смуглое лицо расплылось в широкой улыбке: десятки рук поднялись во всех концах зала.

— Товарищи, — начал старый рабочий в замасленной спецовке. — Очень мне понравилось. Очень красиво говорил товарищ секретарь уездного комитета, но он ничего не сказал о сборке станков. А это очень больное место у нас.

Со всех сторон его поддержали.

— Да, да! Как со сборкой?

— Когда будем собирать их?..

Рабочий уже смелее продолжал:

— Почему не собирают станки? Почему об этом молчат?

Бэрбуц снова забрался на ящик.

— Потому что мы, коммунисты, борцы, а не бабы, которые без конца болтают о том, что уже давно решено.

— Как решено? — крикнул Герасим, пробираясь к ящику, на котором стоял Бэрбуц. — Именно об этом…

— Товарищи, — вмешался Жилован. — Очень хорошо, что вы подняли этот вопрос, но прошу вас брать слово по очереди* Ты хочешь выступить, товарищ Герасим?

— Да. Я прошу слова.

— Пожалуйста.

Герасим взобрался на станок. В цехе наступила тишина, слышен был только мерный убаюкивающий шум вентиляторов. Бэрбуц официально, подбадривающе улыбался.

— Товарищ секретарь уездного комитета прав. Мы, коммунисты, не должны много болтать. Это бессмысленная потеря времени. Так же говорил и Хорват.

Трифан быстро повернулся к Герасиму и подмигнул ему: «Давай, давай».

— И все же со сборкой станков медлят, хотя уездный комитет и принял решение по этому вопросу. Пусть нам ответит товарищ Бэрбуц.

Бэрбуц вздрогнул. Посмотрел вокруг себя, как бы ища поддержки.

Но люди были на стороне Герасима.

— И я говорю то же…

— Правильно, правильно…

— Почему не собирают, если это решено? Чтобы не рассердить господина барона?

Бэрбуц понял, что если он промолчит, то авторитет его на фабрике будет навеки подорван. А уж этого он никак не хотел. Быстро взобрался на ящик.

— У меня такое впечатление, товарищ Герасим, что ты уходишь в сторону. Тебя не устраивают решения уездного комитета? Скажи откровенно. Зачем ты играешь словами? Мне кажется, что все совершенно ясно.

— Совсем не ясно, — сказал Герасим. — Я спросил, почему не собирают станки, а ты…

— Здесь речь идет не обо мне, а о партии! И я не позволю говорить таким тоном о партии. Что тебе надо? Что ты предлагаешь?

— То же, что предлагал товарищ Хорват. Если уездный комитет принял решение собирать станки, нечего с этим тянуть. Пусть как можно скорее приступят к сборке. Решение существует, барон посмеивается в кулак, а мы разводим дискуссии. Если виноват уездный комитет, пусть он и отвечает. Мы, текстильщики, если надо, готовы ежедневно по два часа добровольно работать на сборке станков.

Трифан зааплодировал.

4

Клара удивленно посмотрела на отца.

— Если я правильно понимаю… это означает, что намек, который ты сделал мне несколько дней назад по поводу Албу…

— Да. Если вначале я просил тебя быть вежливой с ним, то сейчас, ради наших интересов, я этого требую. Пойми, Клара. Теперь все не так, как прежде. Я не могу сказать тебе ничего определенного, но я боюсь.

— Ты, папа? — изумилась Клара.

— Да, Клара. Я думал, что, когда Хорвата не будет, люди успокоятся. А вышло наоборот. Вот поэтому я и боюсь. Мне стыдно, поверь мне, но бессмысленно обманывать себя. Вначале я пытался обмануть самого себя, но это мне не удалось. Правда… Может быть, если б я был много моложе… Большое несчастье, что у меня нет сына. Поэтому говорю все это тебе. Я хотел бы сделать из тебя сильного человека, такого, каким я сам когда-то был. Хочу научить тебя жить для того, чтобы…

— Для того, чтобы что, папа?

Признание облегчило его.

— Уж ни в коем случае не для того, чтобы стать роскошной куклой, которая будет содержать на мои деньги любовников. Потому что жизнь ведь не сводится к тому, чтобы дотащиться от стола к постели и оттуда обратно к столу. Вспомни о нашем дедушке, который…

— Я знаю эту историю, — скучающим тоном сказала Клара. — Торговец свирелями из Галиции, заем, покупка титула, исторический дилижанс, высокий цилиндр, маленькая мельница, спиртовой завод, чугунные ткацкие станки, настойчивость, акции, капиталовложения и сказочное богатство… Обо всем этом я отлично помню… И во имя всего этого я должна быть вежливой с Албу, только из-за того, что нашелся сумасшедший, который требует сборки станков? Только ради этого? Ну скажи? Ради этого? Если бы ты попросил меня об этом просто так, для собственного удовольствия, тогда совсем другое дело. В конце концов ты тоже приносил жертвы ради меня… Ты должен меня понять… Это вульгарный надоедливый тип…

— Вся жизнь вульгарна и надоедлива, Клара. Вся. Сделаем, как ты хочешь, уедем наконец в один прекрасный день отсюда. Но мне нужна помощь…

Дверь открылась и вошла горничная, молоденькая девушка, нанятая две недели назад.

— Пришел господин Албу.

— Хорошо, — сказал Вольман. Когда девушка вышла, он с беспокойством, испытующе посмотрел на дочь. Она молчала, глядя в сторону. — Клара, — произнес барон просительно.

— Будь спокоен, — ответила Клара, сознавая свое превосходство. — Я пересплю с ним. — Увидев, что отцу стало стыдно, что она победила его, она испытала какое-то странное чувство удовлетворения, смешанного с жалостью.

Вольман подошел к ней и поцеловал в лоб.

— Ты хорошая девочка, Клара.

Она отвернулась и быстро убежала в свою комнату.

Албу был явно не в духе. Видно было, что ему не терпится побыстрей закончить разговор.

— Я говорил уже вам, что мне не нравится ваша манера вызывать меня, когда вам вздумается, словно вы дергаете паяца за ниточку. Это мне не нравится, и это нехорошо. И для меня, и для вас. Зачем вы меня вызвали?

— Мне нужно было вам кое-что сказать, да и Клара хотела вас видеть. Она жаловалась мне, что вы редко приходите…

— У меня тысяча дел, я занят, — извинился Албу. — Что случилось?

Видя, что Албу торопится, Вольман решил, что лучше всего сказать ему все напрямик.

— Хорвата нет, а они никак не успокоятся…

— Я предупреждал вас.

— Все это не совсем так… Один человек мутит всех. Если бы его не было…

— Невозможно! — испугался Албу.

— Не о том речь… Кто-нибудь из ваших мог бы успокоить его… Насколько мне известно, кое-кто хочет даже выдвинуть его в комитет, на место Хорвата. Это развязало бы ему руки. Нельзя ли его куда-нибудь перевести?..

— О ком идет речь?

— О Герасиме!

Албу нахмурился.

— Перевести куда-нибудь в село… Вот и все. Думаю, Бэрбуц мог бы это очень легко сделать… Впрочем, он сделал все, что было в его силах… Можете передать ему мою благодарность… я не останусь в долгу. Ну, больше не буду вас задерживать… Если хотите зайти к Кларе, она там. — Он показал на комнату Клары. — Она одна.

5

Албу, как обычно, некоторое время постоял у ворот, осмотрелся, нет ли на улице прохожих, которые могли бы узнать его. Никого. Убедившись, что на пустынной улице он один, вышел. И тут его охватила теплая волна радости. Клара сегодня была нежнее обычного. «Она, конечно, поняла, что я не кто-нибудь, — гордо подумал он, и ему захотелось засвистеть. — В конце концов, жизнь со всеми ее сложностями все же имеет свою прелесть. Было бы глупо отступать и не принимать ее достойно и мужественно. Ведь в конце-то концов эти пустые слова — „классовая борьба“, „партия“ — не согреют тебя так, как женская грудь». Ему показалось, что он открыл смысл жизни… Он так прост! Албу засмеялся при мысли, что люди потому и не могут его открыть, что он так прост.

Навстречу шли двое пьяных, они, казалось, ссорились между собою. Албу посторонился, пропуская их, но они остановились прямо перед ним. Албу хотел отступить, но скорее почувствовал, чем услышал, что и сзади кто-то стоит. Он быстро обернулся и столкнулся нос к носу с каким-то человеком в надвинутой на глаза шляпе. В первое мгновение он подумал, что это полицейские, которые шли за ним следом, но, узнав Василикэ Балша, сунул руку в карман, где лежал пистолет. Один из пьяных схватил Албу за руку.

— Без шума, птенчик…

Испугавшись, он хотел позвать на помощь, но и этого не успел сделать. Второй пьяный зажал, ему рот рукой. Албу задрыгал ногами, потом услышал слово «мешок». Сильный короткий удар по темени, и он потерял сознание.