Франчиск Мунтяну - Статуи никогда не смеются

• Название: Статуи никогда не смеются
• Автор: Франчиск Мунтяну
• Издательство: Иностранная литература
• Жанр: Проза
• Год: 1962

Роман «Статуи никогда не смеются» посвящен недавнему прошлому Румынии, одному из наиболее сложных периодов ее истории. И здесь Мунтяну, обращаясь к прошлому, ищет ответы на некоторые вопросы сегодняшнего дня. Август 1944 года, румынская армия вместе с советскими войсками изгоняет гитлеровцев, настал час великого перелома. Но борьба продолжается, обостряется, положение в стране по-прежнему остается очень напряженным. Кажется, все самое важное, самое главное уже совершено: наступила долгожданная свобода, за которую пришлось вести долгую и упорную борьбу, не нужно больше скрываться, можно открыто действовать, открыто высказывать все, что думаешь, открыто назначать собрания, не таясь покупать в киоске «Скынтейю». Но свобода оказалась совсем не такой, как она представлялась многим. Жизнь для рабочего человека по-прежнему тяжела, не хватает самого необходимого — хлеба, молока, — с каждым днем все труднее сводить концы с концами… Именно в этот период напряжения всех сил народа отчетливо выявилось подлинное лицо различных партий и группировок, проступила истинная сущность людей, их поступков, характеров, душевных свойств.

---

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Потому что… потому что…

— A-а, потому что я так хорошо одета?

— Угу…

— Это не мои вещи… Пойдем. Не нужно, чтобы меня кто-нибудь видел. Это одежда хозяйки… Я работаю горничной у… у… одного богача… Пошли. — Она потащила его в соседнюю улицу. — А ты? Ты чем занимаешься?

— Я сборщик на ТФВ. До которого часа ты сегодня свободна?

— Сегодня… сегодня я свободна весь день… то есть даже до завтра… Мои уехали в Бухарест… Иначе я не осмелилась бы одеть все это… Ты не сердишься, Герасим?

— Нет, почему я должен сердиться?

Клара внезапно остановилась.

— Знаешь, о чем я подумала? Что, если бы ты зашел к нам?

— Как?

— Очень просто… Мои уехали… Я одна во всем доме. Пошли! Ты умеешь танцевать?

— Умею, — пробормотал Герасим. Все это ему не нравилось. Ему вспомнилась Корнелия, потом он подумал о том, что завтра надо рано идти на фабрику.

— Ты не хочешь?

— Хочу… но…

— Никаких «но»… Сегодня я свободна… Кто знает, когда еще я буду свободна.

Сперва они шли молча. Перед домом барона Клара замедлила шаг. Герасим показал ей на темные окна:

— Видишь, здесь живет барон Вольман. Ему принадлежит наша текстильная фабрика.

«Как хорошо, что я не подошла к воротам», — подумала Клара. — Она обогнула дом и провела его черным ходом с соседней улицы.

— Ну вот, мы и пришли. — Клара вынула ключи и довольно долго возилась, пока не открыла ворота. Обычно здесь ходил только Вальтер. — Входи.

Они прошли через заботливо расчищенный парк, мимо оранжереи, потом подошли к главному зданию.

— Неплохо живут твои…

— Они очень богатые.

Клара провела его в свою комнату.

— Здесь комната госпожи. Подожди, не зажигай света. Я сначала закрою ставни.

Ставни с шумом опустились. Герасима передернуло, как от озноба.

— Я чувствую себя вором.

Клара рассмеялась и зажгла настольную лампу, украшенную двумя рядами голубоватых хрустальных подвесок, похожую на фонарик.

— Садись, — пригласила Клара.

Герасим сел на пуф возле зеркала. Он стал рассматривать ковер, обои, канделябр, украшенный таким же голубоватым хрусталем, как и настольная лампа. На какое-то мгновение ему показалось, что он находится в доме, о котором рассказывал Жилован, но потом он уже не мог ни о чем думать. Анна села прямо перед ним на подушку и распустила волосы.

— Красиво здесь? Правда?

— Да. Буржуи не дураки. Умеют жить. Сюда никто не войдет?

— А ты что, боишься?

— Нет. Но я не хотел бы, чтобы у тебя были из-за меня неприятности. Я гораздо лучше чувствовал бы себя, если бы мы пошли в кино или еще куда-нибудь.

Здесь, черт его знает почему, мне как-то трудно двигаться.

— А тебе и не надо двигаться. Сиди здесь и рассказывай мне.

— А что тебе рассказывать?

— Что хочешь. О себе.

— Что я могу тебе рассказать про себя? Ничего интересного в моей жизни нет. Мне двадцать пять лет, я здоров и…

Кларе все это доставляло удовольствие. Ей нравилась и тревога Герасима, и то, что во г-всем этом было что-то недозволенное, необычное. Даже если специально стараться, и то лучше не выйдет. «Сейчас Труда ждет меня, конечно, — подумала она. — И проклинает за то, что я испортила ей вечер». Она вспомнила о Джиджи и почувствовала, что довольна встречей с Герасимом. «Я, как всегда, скучала бы. Джиджи стал бы рассказывать все то же самое, что он уже столько раз рассказывал, стал бы комментировать международные события, ругать русских и описывать улицы в Венеции. Это он умеет. И танцевать».

— О чем ты думаешь, Анна?

— Ни о чем. Я жду продолжения твоего рассказа.

— А я все сказал. Я здоров, рост сто семьдесят два сантиметра, люблю плавать.

— Сколько ты зарабатываешь?

— Ровно столько, чтобы не умереть с голода.

— Скажи, Герасим, я тебе нравлюсь?

— Да.

— Тогда сядь поближе.

Герасим сел рядом с ней. При бледном голубоватом свете лампы ее кожа казалась прозрачной.

— Скажи, Герасим, ты коммунист?

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Просто так. Скажи, ты мог бы полюбить богатую девушку, дочь крупного капиталиста?

— Ты говоришь глупости, Анна.

— Я не говорю глупостей, — сказала Клара и дала ему щелчок. Потом встала, подошла к выключателю и повернула его.

— Я — Клара Вольман. Поцелуй меня!

Герасим вскочил с места. Он стал как будто выше ростом, нахмурился.

— Что за глупая шутка?

— Это не шутка. Я — Клара Вольман. — Она показала на висевшую на стене фотографию. Герасим посмотрел в ту сторону и увидел Анну, плечи у нее были голые. «Значит, это ее комната».

— Я ухожу.

— Так быстро? — иронически заметила Клара. — Ты как будто говорил мне, что я тебе нравлюсь…

— Я тогда не знал, что ты врешь…

— О-о, какой ты принципиальный! А что скажут люди, когда узнают, что «товарищ Герасим» сидел у моих ног?..

Герасим подошел к ней.

— Хочешь меня напугать? — спросила Клара.

— Нет. Твое счастье, что ты женщина.

— А если бы я не была ею? — вызывающе спросила Клара.

Герасим поднял штору и посмотрел на улицу. Никакого сомнения. Он был в доме Вольмана.

— Скажи, почему ты хочешь уйти?.. Почему не хочешь остаться?.. Разве не может быть любви без политики?

— Не может.

— Ты смотришь на меня, как зверь. Такие вы все, мужичье. Может быть, тебе хотелось бы избить меня?..

— Да.

— Не решаешься… Да, товарищ Герасим, неправда ли, у тебя не хватает мужества? — И Клара зло, через силу рассмеялась.

Герасим хотел ее ударить, но передумал. Открыл окно, смерил взглядом расстояние и прыгнул. Он попытался подняться с земли, но кто-то положил ему руку на плечо.

— Я поймал тебя, дорогой…

Герасим изо всех сил рванулся, сбросил руку, но в тот же миг узнал Василикэ Балша.

— Балш, это ты?

— Я. Смотри-ка, господин Герасим! Прости, я думал, это кое-кто другой. Еще двоих не хватает, и тогда вся камера семнадцать встретится под окнами Вольмана.

— А тебе что здесь надо?

— Я жду Албу. Мне надо свести с ним счеты.

— С Албу?

— Да, он обычно приходит сюда. Я слежу за ним уже два месяца… хочу с ним расплатиться. Василикэ Балш не привык оставаться в долгу. Так уж я воспитан. Что поделаешь…

— Как, ты говоришь об Албу из полиции?

— Да.

— Он приходит сюда, к Вольману?

— Да. Насколько я смог понять, он ухаживает за мадемуазель Кларой.

— Ты не ошибаешься?

— Нет. Ты думаешь, я стал бы понапрасну терять здесь время? Его там нет?

— Сейчас нет.

— А ты что делал в этом доме?.. Девушка или… уж не испортился ли ты?.. Уж не…. — он погрозил ему пальцем. — Я дам тебе один совет. Не выходи с таким шумом. А то провалишься очень быстро…

Герасим рассмеялся.

— Ты идешь в центр?

— Если ты говоришь, что его здесь нет. — Балш взял Герасима под руку и широко зашагал, подскакивая, как в танце. — Что слышно на фабрике? Все работаете?

— Работаем, — машинально ответил Герасим. Он не мог избавиться от мыслей об Албу.

Балш пригласил его в первоклассный ресторан. Едва они сели за столик, как к ним поспешил официант.

— Что желаете, господин Василикэ?

— Что-нибудь полегче, птенчик… Полегче и пооригинальней. Уникум у вас есть?..

— Есть, господин Василикэ.

Василикэ Балш начал рассказывать о некоем Фэнуце, но Герасим его не слушал. Он вздрогнул только, когда какой-то человек с худым, изможденным лицом, в помятом костюме подсел к их столику.

— Познакомьтесь, — церемонно сказал Василикэ Балш. — Господин Герасим, рабочий, и господин профессор… член двух или трех академий.

Профессор поднял два пальца.

— Двух академий, — поправился Василикэ. — Знаменитейший гинеколог. Оперировал королеву Марию, — расхваливал своего приятеля Василикэ. — Теперь он без работы. Делает аборты. Опять же Албу устроил. У профессора есть друг, он врач, швед или норвежец. Во всяком случае, скандинав. Правда, профессор?

— Да, — подтвердил тот.

— Говорят, что это самый лучший врач по черепным операциям… — продолжал Василикэ Балш. — Не знаю, как его зовут, но он очень крупный специалист. Как его зовут, профессор?

— Оливеркрона.

— Да, да. Боксерское имя, но если профессор считает его гением, так оно и есть. И вот такой талант разжалован господином Албу…

За соседним столиком какой-то господин посмотрел на часы. Герасим спросил его, который час.

— Половина двенадцатого…

— Уже поздно, — сказал Герасим и хотел встать из-за стола.

Василикэ Балш усадил его.

— Сиди… Раз ты пришел со мной, ты должен выпить стакан вина. — Он встал и пошел сказать официанту, что очень торопится.

Официант появился через несколько секунд и поставил на стол три стакана с уникумом.