Светлана Середа - Эртан (дилогия)

• Название: Эртан (дилогия)
• Автор: Светлана Середа
• Издательство: Ленинградское издательство
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9942-0358-3

Если у вас всё настолько грустно, что вы готовы влюбиться в менестреля-полуэльфа из компьютерной игры, определённо, в жизни стоит что-то поменять: послать занудного бойфренда, найти работу по вкусу или просто умереть – это уж как повезёт. Только если вас угораздит после смерти попасть в ту самую игру, не ждите, что менестрель окажется принцем на белом коне и станет слагать баллады в вашу честь. Разве вы не слышали поговорку: «Встретил полуэльфа – жди неприятностей»? И поверьте, необходимость спасать мир – это самая тривиальная из них.

---

«Мда… из этой барышни действительно сделать мальчика было бы крайне затруднительно,» – скептически хмыкнула я, разглядывая картину. Вообще-то, определённое сходство с Ником можно было найти – если знать, что искать. Девушка на портрете могла бы быть его старшей сестрой. Длинные волосы, тёмно-каштановые с медным отливом, уложены в сложную причёску. Зелёное бархатное платье с открытым лифом подчёркивает прелесть юной, но уже сформировавшейся женщины. Такую грудь не замаскируешь под одеждой, и плавный изгиб плеч едва ли можно превратить в хрупкие подростковые ключицы. Но главное – взгляд: серьёзный, проницательный. Взрослый. Этот взгляд никак не мог принадлежать бесшабашному шалопаю Нику.

Я отступила к противоположной стене и ещё раз с удовольствием оглядела картину. Девушка на портрете была бесспорно хороша. Настоящая принцесса. Интересно, почему любящий папа поместил портрет сюда, а не повесил в собственной спальне?

Читая надписи на картинах и пояснительные таблички, я уже успела понять, что это не галерея фамильных портретов. Здесь встречались военачальники, министры, придворные маги. Про некоторых из них я слышала, большинство имён было мне не знакомо. Из ныне здравствующих обитателей дворца, помимо принцессы, я заметила только магистра Астэри. Он был в точности такой же, каким я видела его два часа назад: те же серебристые волосы до локтя, бархатно-синие глаза, перстень с неприметным голубым камнем на пальце, даже одежда – тёмно-синяя, под цвет глаз, мантия – не изменилась, хотя со времени написания картины прошло более ста лет.

Портрет Архимагистра был последним в галерее, дальше глухая стена заканчивалась, и начинался ряд больших, почти до потолка, окон. Я с любопытством заглянула в первое, ожидая увидеть внизу внутренний двор, – и замерла в удивлении. За стеклом был виден сад, причём не далеко внизу, а прямо перед окнами, словно и не было под нами трёх этажей дворцовых помещений. С ветки ближайшего дерева на меня настороженно смотрела крохотная разноцветная пичужка. Неужели я упущу возможность впервые в жизни прогуляться по висячему саду? Да ни за что.

Я прошлась вдоль ряда окон в поисках двери, ведущей в сад. Двери не оказалось, зато одно из окон было приоткрыто, и я, конечно, не могла не воспользоваться столь любезным приглашением.

Сад, по крайней в той его части, где оказалась я, не предназначался для прогулок. Здесь не было дорожек – ни рукотворных, аккуратно засыпанных песком или выложенных каменными плитками, ни «ноготворных», вытоптанных сапогами высокородных гостей и башмачками их прекрасных спутниц. Было тихо, только в дальнем конце сада выводила трели какая-то птица. Когда она замолкала, тишина не нарушалась даже шелестом листьев – ветер не залетал сюда. Словом, у меня были все основания предполагать, что моей экскурсии никто не помешает. И когда я, обогнув очередной экзотический куст в полтора моих роста высотой, увидела человеческую фигуру, у меня невольно вырвалось удивлённо-испуганное «Ой!»

Впрочем, человек на мой возглас никак не отреагировал – всё его внимание было приковано к мольберту. Лица художника я не видела, но его поза: отставленная в сторону рука с палитрой, слегка наклонённая голова с куцым, небрежно стянутым шнурком хвостиком – демонстрировала, что он поглощён работой. Правая рука с пятном зелёной краски на локте уверенно взлетала над холстом, накладывая точные отрывистые мазки. Любое вторжение в этот маленький мирок казалось кощунством. Самое разумное, что я могла сделать в данной ситуации, это тихо и незаметно уйти, оставив художника наедине с его музой. Но любопытство в который раз победило здравый смысл, и я сделала несколько осторожных шагов вперёд – чтобы разглядеть изображение на холсте.

В отличие от коллеги, написавшего портрет Вероники, этот человек не делал никаких попыток приукрасить действительность. Женщина на картине была откровенно некрасива: скулы слишком резко выдавались вперёд, кривой шрам рассекал щёку, уголки чересчур тонких губ угрюмо опускались вниз… Но это я осознала лишь через несколько минут – когда сумела оторвать от портрета заворожённый взгляд. Задний план отсутствовал, поза и одежда женщины были пока только обозначены крупными мазками, но художнику каким-то мистическим образом удалось передать контекст, в котором любые суждения о красоте или некрасивости героини картины становились неуместными и бессмысленными.

Мужчина, не оборачиваясь, отступил от мольберта на пару шагов, полюбовался на своё творение, и неожиданно спросил:

– Ну как? Нравится?

– Потрясающе! – честно ответила я. – Вы либо гениальный художник… либо вам очень дорога эта женщина. Впрочем, второе куда более вероятно.

– Вот как? – мужчина обернулся и внимательно посмотрел на меня. – Могу я полюбопытствовать, почему вы столь уверенно отказываете мне в гениальности?

– Попробую объяснить. Вы только не обижайтесь, ладно? – я подошла поближе, остановилась на расстоянии вытянутой руки. – Сейчас, когда я смотрю на вас, я припоминаю, что на холсте изображена молодая, очень грустная и не особо красивая женщина. Но стоит мне перевести взгляд на картину, – я повернулась в сторону мольберта, – и всё меняется. Она выше понятий «красота» или «уродство». Глядя на картину, я вижу не женщину, вернее, не просто женщину, а нечто большее – какой-то цельный образ, и рассуждения о её внешности теряют смысл. Но никак не могу уловить, что это за образ, понимаете? – я помолчала, разглядывая печальное лицо со шрамом. – Если бы гений взялся донести до зрителя какой-то контекст, он бы сумел сделать так, чтобы я прониклась им до мельчайших деталей, ощутила себя в этом контексте. Скорее всего, вам удалось передать это мистическое «нечто» не за счёт таланта, а за счёт сильных чувств к модели.

Мужчина задумчиво обхватил подбородок пальцами (кисть, которую он продолжал держать в руке, оказалась в опасной близости от лица) и посмотрел на картину, словно видел её впервые в жизни.

– Может, вы и правы. Смею надеяться, я не самый плохой художник королевства, но до гениальности мне действительно далеко. Хотя наши всезнающие искусствоведы из Академии Изящных Искусств наверняка обвинили бы вас в консервативном подходе к живописи. На картинах, которые они объявляют гениальными, не всегда поймёшь, в какой части тела лицо находится, а вы говорите – контекст.

– Я не искусствовед, – заметила я, пожимая плечами. – Просто зритель.

Мужчина улыбнулся неожиданно весело и задорно, от чего сразу помолодел лет на пять, а то и на все десять – теперь ему можно было дать не больше сорока.

– Это хорошо. Не люблю искусствоведов. У нас с ними затяжные военные действия… Кстати, раз уж вы не лазутчик из стана искусствоведов, то кто вы?

– Меня зовут Юлия. Я здесь живу.

– Живёте? Здесь? – Мужчина оглядел меня с явным недоверием. – Вы не очень-то похожи на придворную даму. К тому же, если не ошибаюсь, они обитают этажом ниже.

– Я тут вроде как в гостях, – пояснила я, махнув рукой за спину. – А вы?

– Моё имя – Сэнтар. Я здесь, – короткий кивок в сторону картины, – работаю.

– О! Вы случайно не придворный художник? – оживилась я.

– Не совсем, но… в некотором роде, можно и так сказать. А что?

– Может, вы мне раскроете загадку одной картины? Я видела здесь в галерее портрет принцессы Вероники. Почему ваш коллега – к сожалению, забыла его имя – изобразил её в таком странном виде?

Мужчина остался невозмутим, но в уголках глаз появились едва заметные лукавые морщинки:

– Вам не понравился портрет? По-моему, её высочество там весьма недурна собой.

– Её высочество там бесподобна! Но… Вы же сами сказали, что у меня консервативный подход к живописи. Я – за реализм. Такой взгляд у Вероники появится хорошо, если годам к тридцати. А грудь такого размера она не отрастит вообще никогда – по крайней мере, без помощи магии. Телосложение не то.

– И зелёный цвет она терпеть не может! – подхватил мужчина, уже откровенно улыбаясь. – Я говорил мастеру Хогарту то же самое. Но старик упёрся. «Я, говорит, так вижу! Право художника.»

– Один мой друг предположил, что живописец хотел подлизаться к его величеству. Или польстить принцессе.

– Да вы что! – мужчина так энергично взмахнул руками, что с кисточки полетели брызги краски. – Ваш друг не знаком с мастером Хогартом, иначе бы у него даже мысли такой не возникло. Он совершенно не способен ни льстить, ни подлизываться. К тому же король и так в старике души не чает, зачем к нему подлизываться, тем более такими сомнительными средствами? Знаете, – Сэнтар немного понизил голос, – я подозреваю, что почтенный Хогарт пожалел девочку и надеялся таким образом устроить её личную жизнь.

– В каком смысле?

– Ну, вы, наверное, знаете, как устраиваются династические браки: засылаются сваты с портретом кандидата, условия обговариваются между родителями или опекунами, так что будущие супруги встречаются друг с другом только на свадьбе. Старик Хогарт, видимо, посчитал, что если на портрете будет писаная красавица, охотников жениться на полукровке будет больше.