Мордехай Рихлер - Всадник с улицы Сент-Урбан

• Название: Всадник с улицы Сент-Урбан
• Автор: Мордехай Рихлер
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: ISBN 978-5-7516-1024-1, ISBN 978-5-9953-0159-2

Мордехай Рихлер (1931–2001) — один из самых известных в мире канадских писателей. Его книги — «Кто твой враг», «Улица», «Версия Барни» — пользуются успехом и в России.

Жизнь Джейка Херша, молодого канадца, уехавшего в Англию, чтобы стать режиссером, складывается вроде бы удачно: он востребован, благополучен, у него прекрасная семья. Но Джейку с детства не дает покоя одна мечта — мечта еврея диаспоры после ужасов Холокоста, после погромов и унижений — найти мстителя (Джейк именует его Всадником с улицы Сент-Урбан), который отплатит всем антисемитам, и главное — Менгеле, Доктору Смерть. Поиски мстителя сводят Джейка с криминальными типами, из-за чего он в силу нелепых случайностей попадает под суд.

Благодаря сплаву тонкого лиризма, искрометного юмора и едкого сарказма многие критики считают «Всадника с улицы Сент-Урбан» лучшим романом писателя.

---

Где-то Ханна выискала спятившего, растерявшего уважение в массах ребе, последователя любинерской, редкостной какой-то традиции, кабинет которого был завален схемами и таблицами — пособиями по хиромантии и френологии; она входила, целовала кисти его талита[128] и совала деньги пачками, упрашивая придумать действенную молитву о возвращении к ней ее Джо. Однако не помогла еврейская некромантия. Тогда Ханна припала к бетонным ступеням церкви Святого Иосифа, пошла по ним взбираться на коленях, вознося молитву ко Христу, но и он не помог, чем, в общем, даже и не удивил. Потом Ханна взяла за правило ходить по вокзалам, смотреть, как приходят и уходят эшелоны с войсками, принялась искать Джо среди солдат с тем результатом, что однажды рождественским утром газета «Стар» вышла с огромной рекламной фотографией, на которой Ханна протискивается сквозь толпу солдат, будто бросившись к кому-то любимому и родному. Сверху полосу венчал лучезарный крест, по периметру фотография была обведена рамкой из омелы, а внизу шел штриховой рисунок: солдат в землянке, читающий письмо. Подпись гласила:

ПУСТЬ НЕ ГАСНЕТ РОДИМЫЙ ОЧАГ

С антрацитом Мак-Таггарта — не погаснет!

Ханна же всюду носила с собой фотографию Джо, и если к кому-нибудь на Сент-Урбан или даже в Утремон приезжали гости из Нью-Йорка или Торонто, если воскресным вечером в синагоге горел свет, шла бар-мицва или происходило венчание, Ханна была тут как тут — сущее наказание, кошмар всей улицы — она шла от стола к столу, показывая фотографию, да еще с этаким злым, обвиняющим видом. Если ее приглашали сесть, тут же налегала на виски и начинала нести сущую околесицу, и все про Джо. Рассказывала о тех временах, когда у него — маленького, тщедушного четырехлетки — тело было шершавым как наждак из-за стригущего лишая и как он был на волосок от смерти, заразившись скарлатиной. Вспоминала, как он однажды чуть не задохнулся, подавившись ржавым гвоздем.

— Да ведь и с самого начала — кто мог подумать, что он выживет? — повторяла она вновь и вновь. — Кто, я вас спрашиваю! Бог? Ага, сейчас! Он прямо все глаза проглядел, заботясь о Своем избранном народе! «Костыль» Джонс?[129] Косоглазый главный раввин Лондонского зоопарка? Доктор Геббельс? Джо у меня родился в промерзшем горняцком бараке в Йеллоунайфе[130] при вспоможении (если это можно назвать таким словом) всегда поддатой польской повитухи, пока его папаша где-то опять напропалую пьянствовал. Родился слабенький — заплакать и то не мог. Во-от такусенький и весь синий — как чернилом намазан. Кто мог подумать, что он выживет? Я! Одна только я.

В течение всего бейсбольного сезона Ханна держала объявления в газетах всех городов, где шли игры высшей лиги, а в ту неделю, когда проводились конские бега «Кентукки-дерби», газета «Луисвильский курьер» выходила не иначе как с таким ее воззванием:

ВОЗНАГРАЖУ!!!

всякого, кто предоставит информацию о местопребывании Джозефа Херша, также известного под именем Джесс Хоуп. Рост 6 футов 1 дюйм, волосы черные. Сведения высылать по адресу: а/я…

Чем дальше, тем более злобно тыкала она фотографией Джо под нос испуганным иностранцам в гостиничных вестибюлях, в зале прибытия аэровокзала и в порту, где швартовался паром. В конце концов, она сама стала темой для газетной колонки «Что к чему» Мэла Уэста в монреальской «Геральд». «НАДЕЖДА В НАШЕМ СЕРДЦЕ КАК ЗВЕЗДА[131] — писал когда-то бард, и ведь как в точку, будто про нее сказал! При том что Ханна Херш обычная, простая баба и наша давняя знакомая — мы ее каждый день встречаем то тут, то там на улицах и площадях нашего города…» Дядя Эйб вызвал Ханну к себе в офис на седьмой этаж Доминион-сквер-билдинга. Газета с позорящей колонкой лежала на столе.

— Ф-фи! — сказал он.

— Это мой первенец, — нисколько не смутилась Ханна.

Первенец, но ребенок не единственный. Меньше чем через год после исчезновения Джо Дженни пришлось бросить Флетчерфилдскую школу и пойти работать. Ее одобрили: как-никак матери помогает, да и не просто помогает — почти что в одиночку поднимает брата Арти. И уж совсем зауважали, когда выяснилось, что и учебу она тоже не бросила — ходит в вечернюю школу, но почему всегда с таким постным видом? Нет, что вы спорите? Вы увидите, спросите то же. Потому что ее прыщи теперь высохли и исчезли, и она оказалась весьма миловидной особой, особенно когда этак вышагивает домой с работы в новом свитере, надетом на летнее платье — на локотке сумочка, в другой руке авоська с продуктами и книжкой, а попа юбкой так обтянута, прямо что твой арбуз, но мальчика, чтоб был для ней достаточно хорош, вот не найти ей! Вот с целой улицы! А еще слух разнесся, будто бы Дженни из своей вечерней школы больно уж поздно домой приходит и не очень-то уважительно разговаривает с матерью, тогда как сказано: чти матерь твою!

Даже такую, как Ханна.

— Гзэт! — выкрикивала Ханна на углах улиц. — Гзэт! — а иногда ни с того ни с сего вдруг разражалась рыданиями или принималась материть прохожих.

Однажды ранним весенним утром, когда сирень была в полном цвете, Ханна высыпала из хранившейся на кухне кофейной банки весь недельный запас продуктовых денег и кинулась на угол Сен-Лоран и Рашель на базарчик, откуда возвратилась с маринованным языком, жирным гусем, мозговыми косточками, куриной печенкой, огурчиками, черешней сорта «а-бинг», импортным виноградом и ананасом. Себе под нос напевая, разожгла плиту. Дженни, как раз убегавшая на работу, была не столько огорчена растратой денег, сколько испугана, увидев Ханну невменяемой и в таком необъяснимом возбуждении.

— Сегодня Джо возвращается! — объявила Ханна.

— Он что, письмо прислал?

— Из дома ушел он совсем налегке, и сердце оставил в солдатском ларьке… Чарли, Чарли, мама не забыла…[132]

Придя с работы, Дженни обнаружила, что вся плита уставлена булькающими кастрюлями. А из духовки только что вынут противень, полный горячих хрустких булочек с изюмом, и всунут другой, с медовой коврижкой. В гостиной на столе праздничная посуда, ваза полна фруктов и накрыта свежей льняной салфеткой. Арти, несмотря на сопротивление, переодет в лучший выходной костюмчик; ботинки сверкают…

— Ах, подружка моя, мой спасательный круг, — опять запела мать и откинулась в кресле, будто бы в томном изнеможении, — ты скажи не тая, где мой ласковый друг…

Но в конце концов настало время Ханне отправляться продавать газеты.

— Если он явится, пока меня нет, — сказала она, — вы с Арти с глупыми вопросами к нему не лезьте, поняла? Никаких почему исчез и где был! Налей ему рюмочку «Чивас Регал» и скажи, что я скоро приду.

После чего, заметив, что у обоих испуганный вид, добавила, приладив к поясу кошель:

— Иго-го, Сильвер! — и с лошадиным ржаньем, хлопая себя по заду, вприпрыжку выскочила из дома.

Суп булькал на плите два дня. Гусь высох и обуглился. Булочки с изюмом зачерствели.

— Послушай, может быть, нам все-таки сдать его комнату? — спросила Дженни.

— Эта твоя вечерняя школа! Ха! — взвилась вдруг Ханна. — Думаешь, я не знаю, что там за обстановочка? Небось вовсю передком двигаешь!

Еще больше их отношения обострились из-за радио. Ханна всегда была страстной радиослушательницей, а с тех пор как исчез Джо, и вовсе от радио не отрывалась. Любимцем Ханны был Боб Хоуп[133].

— Ох уж мне этот Бобби! — говаривала она. — Такое порой загнет, помрешь-не-встанешь!

На стене над ее кроватью висели фотографии с автографами Хоупа, Джо Пеннера, Безумного Русского, Фила Харриса, Эдгара Бергена и Чарли Маккарти. А, да, еще, конечно, Джека Бенни[134].

Вечерний воскресный радиоэфир — это была рана, незаживающая рана. В единственный свободный вечерок Дженни хотелось послушать что-нибудь интеллигентно-возвышенное — например, радиопостановку по Си-би-си, но Ханна об этом даже слышать не хотела. Особенно если на другой станции в гости к Мортимеру Снерду должен был приехать У.К. Филдс[135].

— Мам, ну ты бы хоть разок попробовала, — умоляла Дженни. — Ну хоть один разок!

Что ж, Ханна попробовала. Вышло так, что тем вечером как раз передавали духоподъемную пьесу одного из самых свободомыслящих канадских драматургов. Пьеса была про красивую и нежную слепую девушку, за которой ухаживает интеллигентный мужчина с глубоким басом. Мы знаем, что он преисполнен любви к слепой девушке, но нам дают понять, что с ним самим что-то не так. Мужчина собирает деньги девушке на операцию, которая оказывается успешной, но, когда мы узнаем, что девушка вот-вот прозреет, он внезапно пакует вещи, готовясь уйти. Почему? Оказывается, хочет избавить ее от потрясения. Он негр! Ханна вздыхала, закатывала глаза.

— Пока есть жизнь, есть надежда, а где есть надежда, обычно поблизости и Боб Хоуп с Бингом Кросби, — в очередной раз повторила она, и ее рука вновь потянулась к ручке перестройки частоты.