Мордехай Рихлер - Всадник с улицы Сент-Урбан

• Название: Всадник с улицы Сент-Урбан
• Автор: Мордехай Рихлер
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: ISBN 978-5-7516-1024-1, ISBN 978-5-9953-0159-2

Мордехай Рихлер (1931–2001) — один из самых известных в мире канадских писателей. Его книги — «Кто твой враг», «Улица», «Версия Барни» — пользуются успехом и в России.

Жизнь Джейка Херша, молодого канадца, уехавшего в Англию, чтобы стать режиссером, складывается вроде бы удачно: он востребован, благополучен, у него прекрасная семья. Но Джейку с детства не дает покоя одна мечта — мечта еврея диаспоры после ужасов Холокоста, после погромов и унижений — найти мстителя (Джейк именует его Всадником с улицы Сент-Урбан), который отплатит всем антисемитам, и главное — Менгеле, Доктору Смерть. Поиски мстителя сводят Джейка с криминальными типами, из-за чего он в силу нелепых случайностей попадает под суд.

Благодаря сплаву тонкого лиризма, искрометного юмора и едкого сарказма многие критики считают «Всадника с улицы Сент-Урбан» лучшим романом писателя.

---

— Пока есть жизнь, есть надежда, а где есть надежда, обычно поблизости и Боб Хоуп с Бингом Кросби, — в очередной раз повторила она, и ее рука вновь потянулась к ручке перестройки частоты.

Курлы — мурлы, пити фьют!
Дынц бум, дынц бум, дынц бум…

— Как же ты не понимаешь, мамочка, — огорчилась Дженни, — что эта пьеса поднимает вопросы, очень важные для сегодняшнего мира.

— Да ну, дурочка ты с переулочка. Через твой выпендреж у меня дырка в голове. Шла бы ты к себе в комнату, да поучилась уму-разуму у песика Уолта Диснея!

— Тогда его сперва переименовать надо. Из Плутона в Платона. Ну вот что с тобой разговаривать? Ты ведь небось даже и не знаешь, мамочка, что Платон — это был такой величайший философ.

Иногда ссора между Ханной и Дженни растягивалась на неделю, а начиналось все, как правило, с того, что упрямая мамаша включала радио, причем не просто громко, а очень громко, да еще и в то самое время, когда ее дочь, которая успела уже окончить среднюю школу и сразу пошла на курсы при университете, пытается заниматься. Дженни коварно выкрадывала из приемника лампу, и тогда мать наносила несимметричный удар: подсыпала дочери в постель раскрошенную мацу. В свою очередь, Дженни под пятницу приносила с рынка неощипанную курицу, тем самым вынуждая Ханну срочно заняться ненавистным для нее делом; в ответ Ханна плюхала дочке в борщ касторки.

— Вот тебе! Ты у меня завтра забегаешь!

Однажды благостным весенним вечерком 1943 года, когда опять под окнами на дворе расцветала сирень, Джо вошел в дом так запросто, словно уходил всего лишь на угол за сигаретами. Ханна со стоном обмякла в его объятьях.

— Так. И за что же нам такая честь? — испуганно осведомилась Дженни.

У подъезда между тем стоял красный как пожарная автоцистерна спортивный «МГ»[136].

Хлоп! Трах! Соседи пораспахивали окна. Высыпали на балконы и лоджии. Арти, Додик, Гас и Джейк, вне себя от восторга, обступили машину. На лобовом стекле наклейки: Флорида — штат цитрусовых, Новый Орлеан — город Марди Гра[137].

Гранд-Каньон, Колорадо, Лас-Вегас, Тумстоун, Чикаго, Джорджия… Машина была в пыли южных пустынь, на лобовом стекле кляксы грязи и расплющенные жуки. В решетке радиатора застрявшие птичьи останки. Номер калифорнийский. Позади рама, к которой приторочены два кожаных чемодана и саквояж. А еще гитара. Один из чемоданов со сверкающей золотом бляхой, на которой выгравировано имя владельца — Джесс Хоуп; другой вкруговую облеплен наклейками с экзотическими названиями отелей Франции, Испании, Мексики и США.

Додик Кравиц (он был смелее остальных) сразу полез проверять, что в бардачке. Подергал — заперто.

— Ясное дело, — сразу все понял Додик. — Там у него левольверт.

4

В день возвращения Джо его обтекаемая пожарного цвета «эмгэшка» до вечера стояла на Сент-Урбан, производя там впечатление полной неуместности среди потрепанных «шеви» (ничего лучшего местные главы семейств не могли себе позволить), грузовиков для развозки угля, таксомоторов на отдыхе, «фордиков» мелких торговцев и всяких фургончиков для поставок бакалеи, — этакий княжеский жеребец среди крестьянских кляч, а братец Джо — его шевалье, гусар, всадник, рыцарь, вернувшийся из крестового похода.

По фотографии Джо, которую Ханна всем показывала на вокзалах, его все рано узнать было бы невозможно. Уезжая, Джо был тощим мальчишкой, болезненным, с надрывающим душу кашлем, а вернулся большим широкоплечим мужчиной. И очень элегантным, это Джейку запомнилось, — ох, каким элегантным! Вышагивает по Сент-Урбан бронзовый как пляжный спасатель, глаз не видать за темными очками, брюки ловко облегают упругий зад и плоский твердый живот, — просто не верится, что он когда-то был здешним! И уж никак не скажешь по повадке, что из-за угла могут выскочить кредиторы или вдруг шериф с наручниками нападет. Такого запросто по плечику не похлопаешь, даже если ты гой двухметрового роста. Люди на улице любовались им, но и побаивались тоже. Когда в день возвращения он проплывал, например, мимо фруктовой лавки «Бест-Грейд-Фрут», дядя Лу не совсем решительно махнул ему рукой — дескать, заходи, поболтаем, — но в глубине души был даже рад, когда Джо в ответ лишь кивнул, но проследовал мимо. Завсегдатаи заведения Танского тоже насторожились, отметив между тем, что Джо мужчина пьющий. Нет, он, конечно, не шатался, и никаких таких особых грубостей за ним ни раньше, ни теперь не водилось, но иногда в его движениях вдруг проглядывала какая-то подводная замедленность, а в манере поведения явственно проступала угроза. Джо не был веселым, озорным пьянчужкой, какие встречались Джейку на бар-мицвах. Его опьянение нисколько не походило на то, что охватывает после рюмашки шнапса, когда хлопнешь ее под медовую коврижку, закинув голову и тотчас смаргивая навернувшуюся слезу. Нет, пьяный Джо становился опасен.

Вечером в день возвращения он вызвал Дженни и Арти в гостиную.

— Наш отец жив, — сказал он. — Коптит небо в Торонто. Живет с ирландкой. Вдовой. У нее своя кондитерская.

И все; но на другой день Арти подслушал, как Джо и Дженни ссорятся.

— Вот ушел ты из дому и куда поехал? — пристала к нему она.

— В Европу.

— И в Париже был?

— Да. Но потом, ты понимаешь, я как-то оказался в Голливуде. Женился, но неудачно. На старлетке.

— Ага. А я королева Сиама. А теперь скажи, зачем домой явился. Скажи уж прямо: в тюрьме-то долго сидел?

Он только усмехнулся. Она за свое:

— Гад ты, Джо. Сволочь ты. Вот я так даже в Торонто не могу уехать. А знал бы ты, как мне здесь все обрыдло.

— Так уезжай!

— А что будет с Арти?

— Так у него мать есть. Твое какое дело?

Следующим утром Джо сделал заход по магазинам, и в дом пошли приносить покупки. Щегольские белые рубашки и черные шелковые носки из магазина «Севил-роу» на Шербрук-стрит. Серебряный портсигар от Биркса[138].

Костюм не от «Мори Голда и Сына» (с подбитыми плечами, двумя рядами пуговиц и мешковатыми штанами), а от портного с настоящим британским акцентом. Для улицы Сент-Урбан вкус Джо был все-таки странен. Он не любил веселеньких цветастых галстуков и двуцветных ботинок; не нравились ему и пальто из верблюжьей шерсти. Джо одевался как холодный и корректный вестмаунтский[139] адвокат.

Он быстро выяснил, что Арти и Джейк, подстрекаемые Додиком Кравицем, подворовывают в универмаге «Итонс» (да еще и когда! — с утреца по субботам!), и как следует их за это взгрел, чем Додика изрядно озадачил: малец-то пребывал в убеждении, что Джо и сам крутой бандюган.

И Додика, и Арти с Джейком еще больше запутала ситуация, возникшая после карточной игры, которой они предавались весь следующий день, на редкость дождливый. Джо, державшийся спесиво и неприступно, как-то даже угрожающе, скоренько ободрал пацанов как липку. Они принялись вокруг него виться, всячески юлить и заискивать, но Джо так и не предложил вернуть им проигранное.

— Да ну тебя, — хныкал Додик, — тебе ж это семечки! Я думал, мы просто так, на интерес играем.

— Карты есть карты, — сурово ответствовал Джо. — Дело серьезное.

Крепче всех проигравшийся Додик (2 доллара 85 центов) ударился в слезы.

— Ты злой мерзавец, взрослый мудак! Невинных детей ограбил! Папа говорит, ты вообще в банде, в похищении сына Линдберга участвовал!

И не успел Джо отреагировать, как Додик выкатился в дверь. Оказавшись в безопасности, устроил злобное представление.

— Эй, сифилитик! — закричал он Джо. — Давай баш на баш! Ты рыгнешь мне в жопу, а я тебе за это пердну в рот!

Одному Гуди Перлману хватило смелости спросить напрямик:

— Откуда у тебя столько денег, Джо?

— Ну, как бы тебе это объяснить, Гуди… — слегка замялся Джо. — Ты ведь, пожалуй, не поймешь, hombre[140], но черным рынком они, во всяком случае, не пахнут.

Как-то раз Джо проходил мимо пошивочного ателье Гуди Перлмана на Мейн и зашел — просто так, по старой памяти. Гуди, кстати, разъезжал на «бьюике» — и это во времена, когда такой автомобиль можно было купить разве что на вторичном рынке (с десятью или пятнадцатью милями на одометре), причем по цене, намного превышающей заводскую. В общем, когда Джо в тот вечер пришел домой, Гуди уже ждал его в автомобиле, припаркованном у подъезда. Пригласил Джо сесть к нему и показал фотографии жены и детей, а также медицинское освобождение от армии. Поговорили о добрых старых временах, похихикали, но в глазах у Гуди стоял страх. Сидит, шутит, а у самого за шиворот пот течет. В конце концов вынул конверт с двумястами пятьюдесятью долларами и сунул Джо.

— Пожалуйста, не подымай волну. Оба евреи, мы же поймем друг друга. Я желаю тебе самого лучшего, всяческой удачи, ты такой у нас умница, такой красавец, просто принц!

На что Джо, говорят, достал зажигалку и подпалил конверт — то есть действительно поджег его — и не разжимал пальцев, пока деньги не исчезли в пламени. Затем он, не сказав ни слова, выбрался из машины, тогда как Гуди, со скрежетом врубив передачу, рванул с места и поехал прямо домой, где попросил Молли вызвать доктора Каца.