Мордехай Рихлер - Всадник с улицы Сент-Урбан

• Название: Всадник с улицы Сент-Урбан
• Автор: Мордехай Рихлер
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: ISBN 978-5-7516-1024-1, ISBN 978-5-9953-0159-2

Мордехай Рихлер (1931–2001) — один из самых известных в мире канадских писателей. Его книги — «Кто твой враг», «Улица», «Версия Барни» — пользуются успехом и в России.

Жизнь Джейка Херша, молодого канадца, уехавшего в Англию, чтобы стать режиссером, складывается вроде бы удачно: он востребован, благополучен, у него прекрасная семья. Но Джейку с детства не дает покоя одна мечта — мечта еврея диаспоры после ужасов Холокоста, после погромов и унижений — найти мстителя (Джейк именует его Всадником с улицы Сент-Урбан), который отплатит всем антисемитам, и главное — Менгеле, Доктору Смерть. Поиски мстителя сводят Джейка с криминальными типами, из-за чего он в силу нелепых случайностей попадает под суд.

Благодаря сплаву тонкого лиризма, искрометного юмора и едкого сарказма многие критики считают «Всадника с улицы Сент-Урбан» лучшим романом писателя.

---

— Да ты наверняка, — сказал он, — просто надерзил им. Сам себе ты устраиваешь столько проблем, сколько не сможет тебе устроить никто другой.

— Но в чем они обвиняют Джо? В преступлении?

— Он коммунист, а ройте[123].

Джейк, овеянный собственными враждебными вихрями, от этого объяснения со смехом отмахнулся. То, что братец Джо когда-то был игроком, актером, может быть, даже гангстером — это на краю сознания Джейка как-то еще маячило, но чтобы коммунист?

Чепуха какая-то.

Когда Джейк впервые встретил Джо? Вспомнить это оказалось не так-то просто, но году, кажется, в тридцать седьмом. Джо тогда было восемнадцать, Джейку семь.

Все началось с того, что однажды знойным летним днем, а точнее, в воскресенье (обычное такое воскресенье, как все другие) Ханна привела свое потомство — Джо, Дженни и Арти — в загородный дом дяди Эйба; летом он жил у озера. Джейк вместе с двоюродными и троюродными родственниками соответствующего возраста с криками плескался и прыгал с пирса, ворчливые тетушки играли в маджонг, запивая кнышес кока-колой; ражие дядья за столиком, поставленным в тень клена, увлеченно резались в покер; женщины взвизгивали, мужчины похохатывали, родичи подросткового возраста скакали и притоптывали под патефонную пластинку буги-вуги, младенцы, как положено, орали… Как вдруг на берегу настала нехарактерная тишина. Джейк, заинтересовавшись, пошел глянуть и увидел Ханну с ее тремя отпрысками. По сравнению с его тетушками Ханна выглядела невероятно тощей. Прямо как черное зимнее деревце. Два младших ее ребенка, странно бледненьких на июньской жаре, были одеты в темные, явно с чужого плеча городские одежды; Джо (старший) — нет, Джо был одет не так.

Джо стоял от них в стороне и презрительно улыбался. Его черные волосы были безжалостно сострижены под машинку, а одет он был в выцветшую голубую рабочую рубашку и линялые темные штаны из «чертовой кожи» — то была форма «Мальчиковой фермы», исправительного заведения в Шоубридже, где содержали малолетних преступников. Дженни, весь лоб которой был усеян злыми прыщами, нарочито игнорировала прочих подростков. Арти был гораздо младше — всего года на три взрослее Джейка; он цеплялся за Ханну и щурился на солнце. Дядя Эйб великодушно водил хмурых претендентов на вхождение в семью от одной группы родственников к другой, и от Джейка не укрылось, что его тетки от вновь прибывших как бы отпрянули, а после того как дядя Эйб двинулся дальше, принялись между собой лихорадочно перешептываться. Обедать Ханну с ее выводком вместе с гостями не посадили — подали им поесть на кухне.

— Кто это? — спросил Джейк отца, когда тот вез их на машине обратно в город.

— Твои троюродные. Баруховы детки.

— А кто такой Барух?

Не отвечая Джейку, отец повернулся к жене и сказал:

— «Паркер-51» у Эйба уже пропал.

Дурацкая это была идея. Ошибочная.

Но мать Джейка перебила мужа, и они принялись ссориться, возбужденно переговариваясь на идише.

— А почему у старшего голова побрита? — спросил Джейк.

— Ты слышал, наверное, что на самолетах принимают меры против обледенения? А у него это мера против обовшивления.

Новых Хершей запихнули в квартирку без горячей воды на улице Сент-Урбан по соседству с Джейком, в одном из домов, которыми владел дядя Эйб. Братец Джо сидел дома, искать работу с ходу не бросился, а объясняли это тем, что он нездоров. Он никуда не торопился, спал допоздна, чтобы, как выразился доктор Кац, запасать энергию, которую потом, когда придется противостоять зимним метелям, он будет швырять в топку своего тела. Обычно Джо до полудня дрых, потом шел гулять, и как бы поздно он домой ни возвращался, Ханна, говорят, в любом случае его дожидалась, сидя за кухонным столом и грея мозолистые натруженные ноги в тазике с горячей водой, а заодно вязала носки любимому радиокомику, в любой момент готовая подступить к сыну с расспросами обо всех его бедах и болячках вплоть до того, когда и какой консистенции стул у него был в последний раз.

Через четыре месяца после их поселения на улице Сент-Урбан выпал снег, земля замерзла, простыни, висевшие на веревках, натянутых поперек заднего двора, стали твердыми как стекло, а Джо из дома исчез. Матери сказал: «Схожу к Танскому за колой, к ужину жди» и был таков.

У Танского Джо видел Макс Кравиц.

— Он у меня пытался десять баксов в долг стрельнуть, но я сказал, ну уж нет.

Отказывать Джо на улице Сент-Урбан было доброй традицией, потому что дядя Эйб раз навсегда определил, что Джо не лучше, а может быть, даже хуже своего папаши Баруха. Так что, хотел ли он купить гитару, или Ханна искала, где бы призанять ему на мотоцикл, ответ был один — нет и нет. Квартплату за их жилье на Сент-Урбан дядя Эйб списывал, он же оплачивал им счета от врача, которые подчас бывали очень даже изрядны, но излишеств не одобрял.

Джо ушел из дома в декабре тысяча девятьсот тридцать седьмого и, несмотря на все усилия полиции, Института барона де Хирша[124], а потом даже и весьма подозрительного частного детектива, к услугам которого прибегли под впечатлением от подвигов Бэтмена и Вондербоя,[125] ни слуху ни духу о пропавшем не было до самой осени тридцать восьмого, когда Ханне пришла от него французская открытка из Тулузы. Это ж где! Это ж вообще Европа! Где он добыл хотя бы тех же денег, чтоб туда попасть? Все недоумевали, а кое-кто из соседей по улице тут же язвительно указал: где-где, да вот же — за день до исчезновения Джо неподалеку обнесли гараж! Другие (вспоминая, наверное, Баруха) больше склонялись к тому, что он, должно быть, нанялся на судно. Летом тридцать девятого пришла еще одна открытка, на которой теперь красовалась почтовая марка Мехико-Сити.

— А он не такой дурак, — сказал Шугармен. — Хотя бы под призыв не угодит.

— Ой, только вот не надо! Кому такой болезненный цуцик нужен в армии? — скривился в ответ отец Джейка.

Со дня исчезновения сына Ханна ни разу не усомнилась, что он вернется. Он вернется весной, заверяла она соседей, злобно сверля их взглядом. Когда зацветет сирень под окном. Но пришла весна, потом опять пришла весна, а Джо не возвращался. Вместо него в январе сорокового у Ханны на пороге появился высокий мужик с пустыми серыми глазами.

— Вообще-то, — лениво процедил он с улыбкой, от которой по спине забегали мурашки, — мне нужен Джозеф Херш, известный также под именем Джесс Хоуп.

Мужик назвался инспектором Королевской канадской конной полиции[126].

— Что он наделал? — всполошилась Ханна.

— Никаких обвинений против него не выдвигается. Мне надо просто с ним немножко покалякать.

— Таки, вы знаете, не только вам!

Вечерами Ханна либо присаживалась на балконе, либо стояла в гостиной у окна — нет, вы представьте, каждый божий день! — и каждый раз дергалась, когда к дому подъезжал незнакомый автомобиль. Когда надо было уходить и в квартире никого не оставалось, Ханна всовывала в щель двери записку, где указывалось, у кого из соседей оставлен ключ. Морозными вечерами прочесывала улицы, искала Джо, а заодно продавала газету «Газетт» — в центре, где-нибудь перед отелем «Вог» или неподалеку от джаз-клуба «У Динти Мура», либо в толпе болельщиков у «Форума»[127] после хоккейного матча. «Гзэт!.. Гзэт!»

Ханна была костистая, жилистая тетка, вся из торчащих во все стороны углов, с лицом морщинистым как мятая оберточная бумага, да и цветом в тон ей же; на нем горящие черные глаза и бородавка, как шуруп ввернутая в длинный, загнутый книзу нос. Зимними вечерами (холодными, надо сказать, до посинения) она ходила в мужской кожаной шапке с опущенными ушами, двадцать раз обмотав шерстяным шарфом тощую цыплячью шею, а поверх всех кофт натягивала красный форменный свитер хоккейной команды «Монреаль канадиенс». На поясе кожаный кошель, а пальцы шерстяных перчаток отрезала, чтобы удобнее было отсчитывать сдачу. Вот обувка у нее было справная — унты летчиков ВВС, изнутри утепленные овчиной: а как же, главное ноги в тепле! «Гзэт!.. Гзэт!»

Где-то Ханна выискала спятившего, растерявшего уважение в массах ребе, последователя любинерской, редкостной какой-то традиции, кабинет которого был завален схемами и таблицами — пособиями по хиромантии и френологии; она входила, целовала кисти его талита[128] и совала деньги пачками, упрашивая придумать действенную молитву о возвращении к ней ее Джо. Однако не помогла еврейская некромантия. Тогда Ханна припала к бетонным ступеням церкви Святого Иосифа, пошла по ним взбираться на коленях, вознося молитву ко Христу, но и он не помог, чем, в общем, даже и не удивил. Потом Ханна взяла за правило ходить по вокзалам, смотреть, как приходят и уходят эшелоны с войсками, принялась искать Джо среди солдат с тем результатом, что однажды рождественским утром газета «Стар» вышла с огромной рекламной фотографией, на которой Ханна протискивается сквозь толпу солдат, будто бросившись к кому-то любимому и родному. Сверху полосу венчал лучезарный крест, по периметру фотография была обведена рамкой из омелы, а внизу шел штриховой рисунок: солдат в землянке, читающий письмо. Подпись гласила: