Мордехай Рихлер - Всадник с улицы Сент-Урбан

• Название: Всадник с улицы Сент-Урбан
• Автор: Мордехай Рихлер
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: ISBN 978-5-7516-1024-1, ISBN 978-5-9953-0159-2

Мордехай Рихлер (1931–2001) — один из самых известных в мире канадских писателей. Его книги — «Кто твой враг», «Улица», «Версия Барни» — пользуются успехом и в России.

Жизнь Джейка Херша, молодого канадца, уехавшего в Англию, чтобы стать режиссером, складывается вроде бы удачно: он востребован, благополучен, у него прекрасная семья. Но Джейку с детства не дает покоя одна мечта — мечта еврея диаспоры после ужасов Холокоста, после погромов и унижений — найти мстителя (Джейк именует его Всадником с улицы Сент-Урбан), который отплатит всем антисемитам, и главное — Менгеле, Доктору Смерть. Поиски мстителя сводят Джейка с криминальными типами, из-за чего он в силу нелепых случайностей попадает под суд.

Благодаря сплаву тонкого лиризма, искрометного юмора и едкого сарказма многие критики считают «Всадника с улицы Сент-Урбан» лучшим романом писателя.

---

— Я же не знала, что ты такой страшненький коротышка…

(Еще дергается, но уже меньше.)

— …такой жиденок…

(Правильно, хорошо.)

— …кроме того, я вообще лесбиянка.

(Оооооо-хх!)

Облегченно прочистив горло и сызнова закурив, Джейк ринулся в бой. Иммиграционного контролера он обнаружил в пустом купе, тот сидел, ковыряя картонной спичкой в зубах, и листал громадный перечень имен — книгу толщиной с телефонный справочник.

— Почему меня высаживают из поезда?

— В пункте Сент-Олбанс вам придется подать официальное ходатайство о пропуске в Соединенные Штаты. Если вы там успешно пройдете проверку, вам сегодня же вечером позволят следовать до Нью-Йорка. Если нет, отправят обратно в Монреаль.

— А в чем, вообще, дело-то?

— У нас есть основания полагать, что вы можете оказаться нежелательной персоной.

— Какие основания?

— Я не могу вам этого сказать.

— И как долго будет длиться суд надо мной?

— Это не суд.

— Но как долго это будет длиться?

— Столько, сколько потребуется.

— Понимаете, сэр, единственная причина, почему я спрашиваю, состоит в том, что сегодня пятница. Я, понимаете ли, еврей… У нас в пятницу после заката начинается шабат, а в шабат я не могу никуда ехать, потому что вера запрещает.

Иммиграционный чиновник вперил в него взгляд, полный нового и, как Джейк старался себя уверить, благожелательного интереса.

— Если в претензиях ко мне есть что-то политическое, сэр, то, думаю, с моей стороны было бы не совсем честно скрывать, что в университете я был секретарем Клуба молодых консерваторов.

— Мы прибываем в Сент-Олбанс через десять минут. Я встречу вас на выходе из вагона.

Едва за окнами показалась платформа станции Сент-Олбанс, начался сильный ливень. Иммиграционный контролер указал на трехэтажный дом на вершине холма и начал восхождение. Джейк плелся позади, при этом два его чемодана то бились друг о друга, то лупили по ногам. В конце концов, задыхающийся и промокший, он достиг каменного здания. Над главным входом эмблема Департамента юстиции США — хлопающий коричневыми крыльями белый орел, похожий на гуся, — в сорок седьмом году Джейк видел его в фильме с Деннисом О’Кифом про агентов, внедренных в банду фальшивомонетчиков. Иммиграционный контролер привел Джейка на площадку второго этажа и оставил там обтекать на бурый линолеум, пока сам совещался с каким-то типом. Потом они поднялись на третий этаж, где вдоль всех коридоров, насколько Джейк мог видеть, тянулись шкафы с картотечными ящичками.

— Зайдите на минуточку сюда, — предложил Джейку контролер, вежливо отворив перед ним дверь.

Взгляду открылось нечто вроде больничной палаты. Три аккуратно заправленные двухъярусные койки, слева дверь в уборную. Вдруг сзади раздалось щелканье замка и, резко развернувшись, Джейк обнаружил, что его заперли. Контролер удалился, не сказав ни слова.

Дождь, дождь, дождь… Окно, прикрытое замызганной решеткой, выходило на грязный внутренний двор. Совершенно убитый, Джейк рухнул на одну из нижних коек. На бурой кроватной стойке вырезано: «Здесь был Г.У.». Дальше еще какие-то инициалы, а на нижней стороне верхней койки некий давешний заключенный нацарапал: «baise mon cul, oncle sam»[118].

За стенкой квакал и хрюкал приемопередатчик — диспетчер там выкрикивал приказы пограничникам.

— Внимание! На подходе Анафукоброплис, Анафуко… первое «а» — Абель, потом «н», как в слове «никель»… ну да, ну да, он грек. Скорее всего, будет пытаться проникнуть через Монреаль в составе группы из сорока конькобежцев. Только у них не коньки, у них ролики.

По коридору мимо комнаты, где томился Джейк, то и дело проходили мужчины и женщины; без конца со скрипом выезжали и снова, задвинутые коленом, грохали в стену выдвижные металлические ящики с картотекой. Вжжжик — пауза — блямс! Вжжжик — пауза — блямс!

— Всем внимание! — опять заговорил радиодиспетчер. — Ждем тех торговцев детьми — они, видимо, будут пересекать границу снова через два часа. Так что на этот раз, ребята, не упустите, поняли?

В полдень иммиграционный контролер вернулся, отпер дверь и изжеванным карандашиком указал на голову Джейка.

— Не вижу шапо, — сказал он.

— Чего не видите?

— Ну, я ведь про ортодоксальных евреев все знаю. Читал про них в журнале «Лайф». Шляпы нет. Так что поедешь небось и после захода, а, малой?

— Вы очень наблюдательны. Уверен, что однажды Эдгар Гувер вас заметит.

Контролер выпустил Джейка из здания и повел через городок к покосившемуся, бурому как товарный вагон щитовому домику у самых путей. Не отрывая глаз от лоснящихся на заду штанов сопровождающего, Джейк поднялся по деревянным ступенькам в контору, где стояли четыре стола и круглая печь в углу, рядом с ней сидел дознаватель. Волосы прилизаны, посередине прямой пробор, мертвые глаза, губ нет вовсе, уголки засаленного ворота рубашки загибаются вверх. Один взгляд, и сердце падает. Джейк сразу понял: все, кранты.

— Имя полностью? — начал вислоплечий дознаватель. — Возраст?

— Двадцать лет.

— Полное имя отца? Место рождения? Религия?

— Еврей.

— Где работаете?

— Сейчас нигде.

— Ум-гм. Состоите ли или состояли ли в прошлом в следующих организациях… Я буду читать медленно. Коммунистическая лига молодежи?

— Да вроде бы нет.

— Общество помощи беженцам Испанской войны? Лига канадских потребителей? Студенческий союз борьбы за мир?

— Я бы хотел сделать заявление.

Дознаватель откинулся в своем вращающемся кресле и стал ждать.

— Один из моих врагов в университете одно время подписывал моим именем всякие петиции левой направленности.

— Его имя?

— Да он в шутку. Он думал, это очень забавно.

— Понятно. Клуб прогрессивной книги?

— Гм, одну минутку. Дайте подумать… Я не уверен. Как вы сказали? Клуб прогрессивной книги?

— Да или нет?

— Да.

Вслед за этим дознаватель зачитал чуть не бесконечный список газет и журналов, спрашивая Джейка, подписывался ли он когда-нибудь на какой-либо из них. Его ответы перепечатали на машинке в пяти экземплярах, после чего Джейка попросили проверить, нет ли несоответствий и опечаток и подписать каждый экземпляр.

— Вот тут написано… религия: «иудей». Я точно помню, я сказал «еврей».

— И что?

— Он новенький, — вмешался иммиграционный контролер. — Я предупреждал!

— Я просто к тому, что вы же не хотите, чтобы я подписывал заведомо ложные измышления.

— Гос-споди-Иисусе, вы что, хотите себе же хуже сделать? О’кей, вот: я зачеркиваю иудей, сверху пишу еврей. Раз страница, два, три… подписывайте каждую, где я это сделал.

— Роджер[119], — подмигнув, подтвердил Джейк, стараясь ввернуть словцо как бы небрежно и в то же время с шикарным истинно нью-йоркским прононсом.

— А вот это вот брось! Понимаашь ли. Выражаться он тут еще будет! Смотри у меня.

Джейк подписал экземпляры. Потом его водили снимать отпечатки пальцев и возвратили в кабинет.

— Так. Слушание объявляю закрытым, — сказал дознаватель, — а вас — нежелательным в Соединенных Штатах элементом. Ваше ходатайство отклонено. На основании параграфа двести тридцать пять, пункт «це» Закона об иммиграции и национальностях вы в США временно не допускаетесь. Сегодня в полвосьмого вечера отправитесь в Монреаль.

— Но вы мне так и не объяснили почему.

— Разглашать информацию, на основании которой выносится решение об отказе, мы не уполномочены.

Джейка отвели назад в место заточения, и там он обнаружил сокамерника — тощего старика со впалым животом, который как на насесте сидел на краю верхней койки напротив, болтая в воздухе хилыми ножками. Он был в щегольской соломенной шляпе и клетчатой рубашке; широченная, она была ему велика по меньшей мере размера на два. На ногах рваные спортивные тапочки. Огромные глаза на выкате, да еще и выпучены так, будто он пребывает в непрерывном изумлении; над головой занесен посох.

— Стоять! Не двигаться! — приказал он, демонстрируя Джейку посох. — Стой, где стоишь.

— Господи Иисусе! Вы кто?

— А ты будто не знаешь!

Джейк неуверенно сел.

— Я знал, что они кого-нибудь пришлют. Крысу. Крота. Червя. Такого, как ты.

— А вы не могли бы объяснить мне, о чем речь?

— Признавайся! Тебе платит Фейгельбаум? Или ты от Шапиро?

— Да никто мне не платит. И никто меня сюда не подсылал. Посадили вот… А вечером отправят в Монреаль.

— Для того чтобы ты следил за мной? Нечего, нечего! Я тебя раскусил. Дрянь ты поганая. Сунешь руку в карман за оружием, закричу, позову охрану.

— Хотите, подыму руки, а вы меня обыщете.

— Еще чего! Хитрый ты больно. Тут-то я и нарвусь на прием дзюдо. Ты меня как муху прихлопнешь.