Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

• Название: Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
• Автор: Александр Александров
• Жанр: Биографии и Мемуары

Кто такая Мария Башкирцева? Многим это имя ни о чем не говорит, кто-то слышал про рано умершую русскую художницу, жившую в Париже, некоторые читали ее «Дневник», написанный по-французски, неоднократно издававшийся в России в конце XIX–начале XX века и недавно переизданный вновь в русском переводе.

Жизнь Марии Башкирцевой старательно идеализирована публикаторами и семьей, создан миф, разрушать который мы совсем не собираемся, но кажется уже наступило время, когда можно рассказать о ее подлинной жизни, жизни русской мадемуазель, большую часть которой она прожила за границей, попытаться расшифровать, насколько это возможно, ее дневник, поразмышлять над его страницами, как напечатанными, так и сокрытыми, увидеть сокрытое в напечатанном, рассказать о быте того времени и вернуть имена когда-то известные, а теперь позабытые даже во Франции, а у нас и вовсе неведомые.

Журнальный вариант.

---

Глава двенадцатая

Париж. Академия Жулиана

«Я решила остаться в Париже, где буду учиться и откуда летом для развлечения буду ездить на воды. Все мои фантазии иссякли: Россия обманула меня, и я исправилась. Я чувствую, что наступило, наконец, время остановиться. С моими способностями в два года я нагоню потерянное время… Это решение не мимолетное, как многие другие, но окончательное». (Запись от 6 сентября 1877 года.)

«Мне кажется, что год в мастерской Жулиана будет для меня хорошим основанием». (Запись от 22 сентября 1877 года.)

Так впервые в дневнике упоминается мастерская, а вернее, Академия Жулиана, в которой Марии Башкирцевой суждено было заниматься до самой смерти в 1884 году.

Почему именно Академия Жулиана и что это такое?

Франция была страной с большими художественными традициями, но несколько отсталая в общественном смысле. Профессия художника считалась мужской профессией и женщине, тем более, женщине ее круга, не пристало ею заниматься. Женщин в то время не принимали учиться в Школу изящных искусств, высшее учебное заведение при Академии художеств, где обучались будущие французские художники, а ведь эта Школа была необходимой ступенью для карьеры художника во Франции.

В этом смысле Америка и Россия в области образовании далеко опережали и Францию, и Германию, и Англию. Так что то, что нам рассказывали большевики про отсталость России, было наглой и неприкрытой ложью. Вот как описывает свое поступление в Академию художеств в 1875 году русский писатель, художник и искусствовед Павел Петрович Гнедич:

«Наступил момент, когда я с трепетом вступил в амфитеатр головного класса.

Тихо шурша, горел газ и освещал несуразную огромную голову Геры, оригинал которой за несколько лет перед тем был найден где-то в Малой Азии. Ее прямой нос без хрящей, с сухими крыльями так назойливо выдвигался вперед. «Волоокая» супруга Зевса смотрела тупо на молодежь, пришедшую сюда учиться, сюда, в храм Аполлона. А на скамьях амфитеатра сидели юноши и девушки.

Это была первая попытка допустить до совместной работы мужчин и женщин в стенах Академии. Слюноточивые старцы и диккенсовские пуритане приходили в ярость от такого опыта:

— Перед девушкой будет стоять голый натурщик? Что же из этого выйдет?

— Новая практика для акушерок! Расширение родительных приютов!

Но эти опасения оказались напрасны. Молодые люди совместно учились, даже иногда совместно ходили по улицам. Девицы иногда выходили замуж, и даже за людей почтенного возраста, но ни о каких флертах, выходивших за пределы товарищеских отношений, слышно не было… Даже на лекциях по анатомии, когда приходилось иногда скользить по рискованным темам (гораздо более рискованным, чем обнаженный натурщик), никогда не было грязненьких улыбочек, масляных взглядов и значительных покрякиваний, которых ожидали многие».

Ничего подобного не могло быть во Франции. Академия Жулиана была единственным местом, куда принимали учиться живописи девушек и то отдельно от мужчин, которые занимались этажом ниже. Несмотря на это в Академии Жулиана практически не было француженок, у него учились англичанки, швейцарки, норвежки, шведки, испанки, американки, и, как мы теперь знаем, русская девушка Мария Башкирцева.

Что представляла собой система обучения живописи тогда во Франции? Прежде всего, была Школа изящных искусств при Академии художеств, в которой преподавали такие мэтры как Бонна, Кабанель, Кутюр и Жером, и которая с тех времен просуществовала в неизменном виде до 1968 года, когда студенческая революция смела и переломала всю систему образования во Франции.

Вот портрет только одного из них, Леона-Жозефа-Флорентина Бонна, хорошо характеризующий и всех остальных. Бонна был увенчан всеми возможными наградами и стал символом Второй империи и Третьей республики. Современник рассказывал, что «почти каждый вечер вместе с муслиновым галстуком Бонна надевал шейную орденскую ленту, причем подбирал ее в зависимости от того, в какое посольство или министерство ему предстояло посетить, или от того, насколько она сочеталась по цвету с другими наградами, украшавшими его академический фрак. Говорил он высокопарным слогом, резко и отрывисто, лицо его было багровым, как после сытного обеда, и он имел привычку подниматься на цыпочки, выпячивая брюшко, увешанное целой гроздью медалей на муаровых лентах, а поступь его была необычайно величественна и напоминала походку индюка, дающего понять обитателям птичьего двора, что они должны почтительно уступать ему дорогу».

Когда-то он исполнил портрет самого Адольфа Тьера, политика сумевшего возглавить версальцев и с особой жестокостью подавить Парижскую Коммуну, бывшего в 1871–1873 годах президентом Франции. С тех пор все президенты и другие официальные лица Республики признавали Бонна за гения и заказывали свои портреты только у него. За портрет он брал астрономические по тем временам суммы — от 30 до 50 тысяч франков, и валял их пачками. Он писал портреты писателя Виктора Гюго, выставленный на Салоне 1879 года, графа Монталиве, актрисы Паска, кардинала Лавижери и многих других знаменитостей. Такой ценитель живописи, как Александр Николаевич Бенуа, писал в 1933 году, что достоинство его портретов не требует оговорок. Прожив почти до девяноста лет (Бонна умер в 1922 году), он в последние годы своей жизни был директором Школы изящных искусств.

В Школе изящных искусств царили бурсацкие нравы. Куда уж туда поступать девушкам! При поступлении в мастерские новичок подвергался унизительным и садистским обрядам, самым невинным из которых был обряд «поглаживания против шерсти». Жертву раздевали догола, ставили на стол и подробно разбирали ее анатомические особенности. Затем новичка «метили» как годного, покрывая ему яички киноварью или ультрамарином. Под конец новообращенный оплачивал общую выпивку. Изящно, не правда ли? Избежать этого обряда было невозможно, такому ученику пришлось бы вскоре покинуть учебное заведение, так как его бы затравили.

Однако, кроме этой школы, существовало множество частных мастерских, которые готовили к поступлению во всю ту же Школу изящных искусств. Мастерские для поддержания своего постоянного дохода содержали наиболее известные профессора Школы, такие как Бонна, Кутюр, Глейр, Жером.

Кроме этого существовали частные художественные академии, которые работали по своим программам, совершенно не считаясь с мнением профессоров из Школы изящных искусств. В них не было вступительных экзаменов, ученические работы почти не правились учителями, царила свобода. Это была Академия Сюиса и Академия Жулиана. В Академию Жулиана принимали учиться девушек.

Надо сказать, что за десять-пятнадцать лет до того, как Мария Башкирцева появилась в Париже, чуть ли не первым стал принимать девушек в свою мастерскую папаша Глейр, швейцарец родом, ставший французским художником, но у него занималось всего три девушки. Известна такая шутка, описанная современниками:

«Чтобы не отпугивать дам, папаша Глейр заставлял натурщиков надевать кальсоны. В классе занимались три девушки, одна из них была англичанка, миниатюрная веснушчатая толстушка. Каждый раз она настаивала, чтобы натурщик снял свои «трусики». Глейр, здоровенный швейцарец, бородатый женоненавистник, каждый раз ему это запрещал. Англичанка решила поговорить с Глейром с глазу на глаз. Остальные ученики твердили, что догадываются, о чем шел разговор и что именно сказала девица. Это выглядело примерно так: «Мистер Глейр, я уже разбираться в таких вещах, у меня есть лубофник». Ответ Глейра, говорившего с чудовищным акцентом, должно быть, звучал примерно так: «Я торожу сфоими клиентами из Сен-Жерменского претместья».

У Глейра учился Огюст Ренуар и это он рассказывал эту историю своему сыну Жану, впоследствии известному французскому кинорежиссеру.

Но Глейр уже в 1864 году закрыл свою мастерскую, и при всем желании Мария Башкирцева учиться там не могла. У нее просто не было выбора, только мастерская Жулиана.

В мастерской Родольфа Жулиана занимались с восьми часов утра до полудня, и после часового перерыва до пяти часов, всего получалось чистых восемь часов занятий в день.

Впервые Мария появляется там в сопровождении горничной Розалии и маленькой собачки Пинчио, укутанная в роскошные меха, произведя на всех впечатление богатой иностранки, которая собирается заняться живописью от нечего делать, что вызывает, разумеется, неодобрительные взгляды будущих товарок. Заметив это, в следующий раз, она уже одевается попроще, в рабочую одежду. Впрочем, такого рода подробности, как и штрихи, характеризующие шутливую атмосферу мастерской, старательно вымарывают публикаторы. Искусство, по их мнению, — дело святое, и заниматься им надо с серьезной миной на лице.

Мария же с первых дней довольна собой. Кажется, она нашла наконец-то то, к чему стремилась: