Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

• Название: Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
• Автор: Александр Александров
• Жанр: Биографии и Мемуары

Кто такая Мария Башкирцева? Многим это имя ни о чем не говорит, кто-то слышал про рано умершую русскую художницу, жившую в Париже, некоторые читали ее «Дневник», написанный по-французски, неоднократно издававшийся в России в конце XIX–начале XX века и недавно переизданный вновь в русском переводе.

Жизнь Марии Башкирцевой старательно идеализирована публикаторами и семьей, создан миф, разрушать который мы совсем не собираемся, но кажется уже наступило время, когда можно рассказать о ее подлинной жизни, жизни русской мадемуазель, большую часть которой она прожила за границей, попытаться расшифровать, насколько это возможно, ее дневник, поразмышлять над его страницами, как напечатанными, так и сокрытыми, увидеть сокрытое в напечатанном, рассказать о быте того времени и вернуть имена когда-то известные, а теперь позабытые даже во Франции, а у нас и вовсе неведомые.

Журнальный вариант.

---

Муся, безусловно, читала об этих балах в парижской прессе. Итак, Муся решает поехать в Оперу и подговаривает Дину, чтобы та попросила Блана сопровождать ее, Дину, на бал. Облачившись в костюм, под маской, она садится в карету вместо Дины и молчит всю дорогу до Оперы, чтобы Блан не узнал ее по голосу.

До четырех часов утра она бродит по коридорам Оперы, следит за Кассаньяком, который находится там, убеждается, что дамы осаждают его, но сама она не завязывает в эту ночь ни одного знакомства.

Когда на следующий день мадам Йорк, сдержанная англичанка, рассказывает перед обедом, каким она пользовалась успехом на балу, как ее тискали, щипали и поглаживали. Слушая ее, Муся, возможно, с некоторым разочарованием думает, что с ней ничего подобного в Опере не произошло.

Кто уж подает эту мысль, неизвестно, но дамы снова направляются на чай к Кассаньяку, на сей раз нарядившись только в черное. Он принимает их, делая вид, что не узнает. Хотя чего уж тут скрывать, тогда было пять дам в белом, теперь пять дам в черном.

Депутат на коленях ползает перед дамами, сравнивает их ножки, которые они обнажили до лодыжек, и объявляет лучшей ногу Марии. Кассаньяк целует ее щиколотку множество раз, после чего он открыто предлагает Мусе вступить с ним в связь. Он так нагл, потому что дамы под масками и интригуют его, а значит, и ему все позволено. Он бахвалится своими победами над женщинами, и как пресыщенный любовник говорит о том, что нет ничего скучнее, чем просто добиться женщины. В своих рассуждениях он переходит все границы приличного и тогда Берта Бойд, Мусина подруга, срывает с себя маску. Анонимность нарушена. Делать нечего — маски снимают и все остальные дамы. Кассаньяк с извинениями целует руки налево и направо, просит всех остаться, но мадам Дайенс, вероятно, как самая старшая, заявляет ему, что им пора уходить. На протяжении всей обратной дороги Мария упрекает Берту в том, что она поломала так замечательно развивавшуюся интригу, что надо было продолжать играть по правилам, а по правилам в период балов многое допускается, только не надо было раскрывать инкогнито молодых девушек.

В принципе Мария не собирается замуж за Кассаньяка, а может быть, испуганная прежними неудачами, не признается себе в таком желании. Она скорее видит в Кассаньяке любовника.

«Если я перевела свои мысли с присущей мне резкостью, то они выглядели бы так: я хочу, как можно дольше не выходить замуж, что стать любовницей господина де Кассаньяка. Ужасно, не правда ли? Не настолько, на сколько кажется. С другим мужчиной это было бы стыдно, грязно и трагично. Но Кассаньяк так умен, это такой забавный, такой милый мужчина, с которым так легко, что это покажется… развлечением… достаточно естественным. Завтра, наверное, я буду стыдиться этих глупостей». (Неизданное, запись от 14 февраля 1878 года.)

Как мы видим, она не прочь завести себе любовника. Во всяком случае, не исключает этого. А между тем, в это время за ней ухаживает не один Кассаньяк. Целыми днями за ней бродит маркиз Мультедо, тоже, как и Кассаньяк, бонапартист, с которым она познакомилась у сестер Бойд. Он достаточно красив, элегантен и не глуп, однако, не достаточно богат, чтобы можно было его любить или помышлять выйти за него замуж. Его ухаживания оставили в дневнике, скрыв маркиза Мультедо под литерой «М».

«М. в сущности очень не глуп, особенно для такого светского молодого человека. но в сравнении с NN это тоже, что сравнивать салонную певицу с Патти…» (Запись от 23 апреля 1878 года.)

Маркиз не раз объясняется ей в любви, ей приятно слышать его объяснения, ей льстит его настойчивость, была бы она моложе, то может быть, и она бы решила, что влюблена.

«Подумать только, что М., по уходе от нас, будет предаваться мечтаниям обо мне, да еще, пожалуй, вообразит, что и я о нем думаю… А между тем — о молодость! — какие-нибудь два года тому назад я вообразила бы, что это любовь. Теперь я поумнела и понимаю, что это просто приятно, когда вы чувствуете, что заставляете любить себя, или, вернее, когда вам кажется, что в вас влюбляются. Любовь, которую внушаешь другому, это совсем особенное чувство, которое сам живо ощущаешь и которое я прежде смешивала с другим чувством». (Запись от 6 апреля 1878 года.)

Она продолжает посещать балы в Опере, где встречается с маркизом Мультедо и позволяет с ним некоторые вольности. Маркиз настойчиво вдет ее в ложу, чтобы уединиться и предаться, подобно другим, запретным ласкам.

«Мне приходилось каждую минуту вырываться и отстраняться, и несмотря на это, безумец пытался положить мне голову на колени, а рукой обнять за талию. Эти очаровательные, эти невинные сцены, происходили в глубине ложи Я не чувствую себя оскверненной. Я была укутана, а домино, подобно броне, ничего не пропускало». (Неизданное, запись от 28 марта 1878 года.)

Проведя бессонную ночь на балу, она, переодевшись, едет в мастерскую. Встретив маркиза Мультедо, она делает вид, что не понимает его намеков. Днем она — невинная девушка, а ночью шалит на балах.

На самом деле ее сейчас не волнуют любовные отношения, разве что привлекают плотские, она отдалась живописи, и как натура увлекающаяся, отдалась полностью.

«В двадцать два года я буду знаменитостью или умру». (Запись от 13 апреля 1878 года.)

Но планы ее обширны:

«Когда я достигну окончательных результатов в живописи, я буду учиться декламации: у меня голос и жесты драматической актрисы.

Если только Бог даст мне здоровья и времени, я буду заниматься всем; я и так уже много делаю, но это только начало». (Запись от 21 апреля 1878 года.)

Поэтому, какая уж тут любовь. Не до чувств. Даже известие о том, что Поль де Кассаньяк женится, не приводит ее в сильное смятение. Она встречает это известие невольным ропотом, что совершенно естественно, учитывая их взаимоотношения. Ее безусловно задевает, что сам он не говорит об этом. Однако ее мать не стесняется изливать жалобы по поводу брака Кассаньяка:

— Не могло быть в мире людей, более подходящих друг другу, чем Мари и Поль. А теперь эта черноволосая лицемерка будет наслаждаться счастьем!

Черноволосая лицемерка — это Джулия Акар, дочь графа Штефано Акар.

На русскую пасху, которая в этом году приходилась на 28 апреля, отстояв пасхальную заутреню в русской церкви, они идут на обед, который устроило русское посольство в доме священника. Это первое приглашение на таком уровне, которое получают Башкирцевы, ведь приглашения рассылал сам посол, князь Николай Алексеевич Орлов, пятидесятидевятилетний вдовец, что сразу же отмечает для себя Мария Башкирцева.

«Почему бы князю О., который, как известно, вдовец, не влюбиться в меня и не жениться на мне!.. Я была бы посланницей в Париже, чуть-чуть не императрицей! Ведь женился же А., бывший посланник в Тегеране, на молоденькой женщине — по любви, будучи уже пятидесятилетним человеком». (Запись от 27–28 апреля 1878 года.)

Здесь сразу надо оговорить неточности перевода, князь Орлов был в Париже в ранге посла, а не посланника. Посланник — это дипломатический ранг ниже посла. А вот Николай Андрианович Аничков, скрытый под литерой «А», был чрезвычайным посланником при Тегеранском дворе, о чем мы уже упоминали. Кстати, для пресловутого «комментатора» издания «Молодой гвардии» даже посол в Париже князь Орлов — неустановленное лицо. А уж понять, кто скрыт под буквой «О» большого ума не надо, достаточно взять список русских послов в Париже. За что ему платили деньги?

Князь Н. А. Орлов был сыном графа (впоследствии князя) Алексея Федоровича Орлова, того самого, кто первым из полковых командиров вывел вверенную ему часть на Сенатскую площадь 14 декабря 1825 года и с оружием в руках двинулся в атаку на мятежников, прозванных впоследствии декабристами. Кстати, отец его, граф Федор Григорьевич Орлов, графства своего ему не передал, так как сын его был одним из его «воспитанников». По указу Екатерины II он лишь получил с братьями дворянство и фамилию отца, однако сумел заслужить титул графа, а потом и князя. Сам Николай Алексеевич был храбрым военным, еще в 1854 году при штурме форта Араб-Табии, взятием которого он руководил, князь Орлов получил девять тяжелых ранений и лишился глаза. За это дело он получил Георгия 4 степени и золотое оружие с надписью «за храбрость».

Короче, замуж за такого знатного, богатого и знаменитого человека она с удовольствием вышла бы, да вот, к сожалению, не произвела на обеде должного эффекта, так как платье от лучшей портнихи мадам Лаферрьер опоздало. Не удалось стать почти императрицей!

Заметим, что дело было, конечно, не в этом. Князья на таких, как Башкирцева, не женятся. Разве что помутнение найдет. Или старческая похоть взыграет. Его покойная супруга, по одним сведениям была Мари Калержи, племянница канцлера Нессельроде, а по другим, урожденная княжна Трубецкая, одним словом, ровня.

За одним столом с Башкирцевыми сидел за этим пасхальным обедом «великий князь», как она пишет, можно его назвать и так, но все-таки традиционный титул у Николая Максимилиановича — герцог Лейхтенбергский. Он был на обеде с женой. Если бы Башкирцева знала историю его женитьбы, то вдохновилась бы без меры. Герцог был женат на Надежде Сергеевне, урожденной Анненковой, по первому браку Акинфьевой или Акинфовой. Надежда Сергеевна долгое время была одновременно любовницей князя Александра Михайловича Горчакова, государственного канцлера и министра иностранных дел, который был на сорок лет ее старше, и своего сверстника герцога Лейхтенбергского, пока окончательно не остановила свой выбор на герцоге. С мужем было оговорено, что при разводе он возьмет всю вину на себя. Сговорчивому мужу за это заплатили хорошие отступные, ведь по российским законам, будучи виновным, он больше не имел права вступать в брак, а еще раньше князь Горчаков «пробил» Акинфьеву, который приходился ему внучатым племянником, камер-юнкерство при дворе, что дало повод поэту Тютчеву пошутить, что князь Горчаков походит на древних жрецов, которые золотили рога своих жертв. Тем не менее бедным влюбленным приходилось жить за границей и рождавшихся сыновей записывать под вымышленными именами, потому что император Александр II тормозил развод Акинфьевых в течение шести лет, так как герцог принадлежал к российской императорской фамилии. Он был сыном великой княгини Марии Николаевны, любимой дочери Николая I, и приходился царю племянником, и царь мог решать его судьбу по своему усмотрению. Лишь за год до того, как они оказались за этим столом, развод совершился, и они соединили свои судьбы. А еще через год, 30 января 1879 года, царь дал Акинфьевой титул графини Богарне, тем самым, признав их брак, и позволил передать имя герцогов Лейхтенбергских его сыновьям с титулом высочество, но с совершенным отделением от императорской фамилии. После смерти герцога в 1890 году в Париже его младшие братья заявили свои права на майорат, которым владел герцог. Обыкновенно майорат составляли родовые имения, но этот майорат был единственным в своем роде в России, его составляли бриллианты императрицы Жозефины, жены Наполеона, правнуком которой он был, но им так и не удалось их получить от Надежды Сергеевны. Крепкая была баба.