Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

• Название: Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
• Автор: Александр Александров
• Жанр: Биографии и Мемуары

Кто такая Мария Башкирцева? Многим это имя ни о чем не говорит, кто-то слышал про рано умершую русскую художницу, жившую в Париже, некоторые читали ее «Дневник», написанный по-французски, неоднократно издававшийся в России в конце XIX–начале XX века и недавно переизданный вновь в русском переводе.

Жизнь Марии Башкирцевой старательно идеализирована публикаторами и семьей, создан миф, разрушать который мы совсем не собираемся, но кажется уже наступило время, когда можно рассказать о ее подлинной жизни, жизни русской мадемуазель, большую часть которой она прожила за границей, попытаться расшифровать, насколько это возможно, ее дневник, поразмышлять над его страницами, как напечатанными, так и сокрытыми, увидеть сокрытое в напечатанном, рассказать о быте того времени и вернуть имена когда-то известные, а теперь позабытые даже во Франции, а у нас и вовсе неведомые.

Журнальный вариант.

---

Мария же с первых дней довольна собой. Кажется, она нашла наконец-то то, к чему стремилась:

«Наконец я работаю с художниками, настоящими художниками, произведения которых выставляются в Салоне, которым платят за картины и портреты, которые даже дают уроки.

Жулиан доволен моим началом. «К концу зимы вы будете делать очень хорошие портреты», — сказал он мне.

Он говорит, что его ученицы иногда не слабее его учеников. Я бы стала работать с последними, но они курят, да к тому же нет никакой разницы. Разница еще была, когда женщины рисовали только одетых; но с тех пор, как рисуют с голой натуры, это все равно». (Запись от 4 октября 1877 года.)

Вместе с ней учатся Амелия Бори-Сорель, Луиза-Катрин Бреслау, Анна Нордгрен, Мари-Мадлен и Мари Реал дель Сарт, Софи Шёппи, Женни Зильхард, некоторые из них стали впоследствии известными художницами. Для этих девушек живопись не развлечение перед замужеством, а смысл и цель жизни. Л.-К. Бреслау, на которую Марии все время придется равняться, впоследствии получила не одну официальную награду и золотую медаль, ее работы хранятся в музеях Женевы, Лозанны, Берна, Цюриха, а также в Ницце. Она умерла в 1927 году и удостоилась посмертной ретроспективной выставки работ в Музее Изящных Искусств. А. Бори-Сорель в свое время тоже много выставлялась.

Мария Башкирцева с первых же дней попадает в атмосферу соревновательности.

«Бреслау работает уже два года в мастерской, и ей двадцать лет, а мне семнадцать (на самом деле Бреслау — двадцать один, она с 1856 года, а Марии — девятнадцать — авт.), но Бреслау много рисовала еще до поступления.

А я! Несчастная!

Я рисую только пятнадцать дней… Как хорошо рисует эта Бреслау!» (Запись от 16 октября 1877 года.)

В ее записях, конечно, много позы и рисовки. Брала она все-таки уроки живописи и раньше (у старичка художника в Женеве, в Ницце у Бенза, у Каторбинского в Риме), и лет ей поубавили, чтобы она выгодней смотрелась на фоне Бреслау.

Но все это, конечно, не значит, что она не талантлива, она, безусловно, одарена, что с первых шагов отмечают ее учителя. Кроме Родольфа Жулиана, в его Академии преподают Тони Робер-Флери, Гюстав Буланже, Вильям-Адольф Бугро и Жюль Лефевр, самый молодой из них, знаменитости в тогдашней художественной среде, представители академического направления в живописи. Они выставляются каждый год в Салоне, их картины приобретает государство, некоторые уже стали, другие будут впоследствии членами Академии художеств и станут играть ключевые роли в дирекции официального Салона, куда мечтает попасть каждый французский художник и скоро попадет со своими работами Мария Башкирцева.

По субботам приезжает смотреть работы Тони Робер-Флери, иногда он заезжает и в другие дни. Тони, который, как и Жулиан, станет впоследствии ее хорошим другом до самой смерти, уже очень известный художник. Совсем недавно его картина «Последний день Коринфа» куплена государством и помещена в Люксембургский музей, как его еще называют «прихожую Лувра», потому что отсюда некоторые картины, проверенные временем, переходят и в самый Лувр. Все эти бородатые мужики лет под пятьдесят с большим удовольствием разглядывают работы молоденьких учениц, все они раздают комплименты Марии Башкирцевой, предрекая ей, что вскоре она будет рисовать прекрасные портреты и в недалеком времени попадет и в Салон. То же самое Родольф Жулиан объясняет и матери Марии Башкирцевой, которая заезжает в мастерскую посмотреть, где проводит все дни напролет ее дочь.

Башкирцева же так увлечена учебой, что когда случайно встречает на Елисейских полях в фиакре герцога Гамильтона, то через полчаса уже, по ее словам, забывает и думать о нем. Герцог из красивого молодого человека с красноватыми волосами и красивыми усами обратился в толстого англичанина, занимающего весь фиакр, очень рыжего, с рыжими бакенбардами. «Sic transit gloria Ducis» (Так проходит герцогская слава), — записывает она в дневнике, перефразируя знаменитое латинское выражение: ««Sic transit gloria mundi», что в переводе означает: «Так проходит мирская слава». Это фраза, с которой обращаются к будущему римскому папе во время возведения его в этот сан, сжигая при этом перед ним кусок ткани в знак призрачности земного могущества. Использовалась она и при посвящении в масоны. Нелепый же «комментатор» молодогвардейского издания дневников к парафразе этого выражения, которую употребила Башкирцева, дает перевод: «Так проходит слава великих», видимо, не поняв слово «Ducis» — герцогская. Вообще, этот «комментатор» поражает своей неосведомленностью и безграмотностью, сплошь и рядом он пишет про людей, имена которых обозначены только буквой, «неустановленное лицо», как будто он действительно пытался установить и от того, что он этого не сделал, кому-то станет спокойней, или «комментирует» то, что и так понятно из текста, например, что Амелия — это горничная Марии Башкирцевой. Во многих случаях он просто тыкает пальцем наугад. Например, когда Башкирцева пишет, что они направились смотреть картины, выставленные на Римскую премию в Beaux-Arts, он дает сноску, что это один из парижских выставочных залов, хотя на самом деле картины выставлены в Школе изящных искусств (L’Ecole des Beaux-Arts) и конкурсанты — молодые художники из этой Школы, которые соревнуются за право поехать в Рим. Он мог бы об этом догадаться даже из последующих записей Башкирцевой, где она пишет о профессоре из Beaux-Arts, к которому ей составили протекцию, но он эту запись просто выкидывает из своей публикации. Зачем печатать то, что тебе непонятно, в словаре это найти нельзя, сам проверил, надо просто знать, что Beaux-Arts — это сокращенное название Школы изящных искусств. Ну да Бог с ним, много чести. Остановился на этом только затем, что было понятно, насколько неведомая земля для наших соотечественников — эти дневники, а вот, подишь ты, читают.

Мария все время просчитывает, как бы ей побольше работать. Восемь часов для нее очень мало, а именно столько получается, потому что все время надо возвращаться из мастерской, которая находится на улице Вивьен, домой, на Елисейские Поля, чтобы позавтракать или пообедать. Ей, по ее расчетам, надо работать девять, десять, двенадцать часов в день, что успеть в один год сделать работу трех лет.

«И так как я подвигаюсь очень быстро, эти три года, заключенные в один, составят собою по меньшей мере шесть лет для обыкновенных способностей.» (Запись от 16 октября 1877 года.)

Она постоянно проводит исчисления, сколько ей понадобится времени, чтобы стать знаменитостью. Ничто не может ее заставить пропустить занятие. Кроме…

Кроме палаты депутатов. Она получает билеты на заседание палаты депутатов от Поля де Кассаньяка. Его имя не упоминается в напечатанном дневнике, но хвосты от их общения все же остались:

«Только одно может оторвать меня от мастерской раньше срока и на все дообеденное время — это Версаль. Как только были получены билеты, ко мне направили Шоколада, и я заехала домой переменить платье.

На лестнице встречаю Жулиана, который поражен, что я уезжаю так рано, я объясняю ему, что ничто, кроме Версаля, не могло меня заставить покинуть мастерскую. Он говорит, что это тем более удивительно, что я легко могла бы веселиться…

Не надо часто ездить в палату — это могло бы отвлечь меня от мастерской; заинтересовываешься, ездишь, ездишь, каждый день новая страница одной и той же книги. Я могла бы пристраститься к политике до потери сна… но моя политика там, в улице Вивьен, там достигну я возможности иначе ездить в палату, чем теперь». (Запись от 8 ноября 1877 года.)

Она хочет ездить в палату депутатов, уже став знаменитостью, чтобы на нее тоже смотрели, а для этого надо работать и работать.

«Сделаться художником не так легко; кроме таланта и гения существует еще эта неутомимая механическая работа…» (Запись от 13 октября 1877 года.)

А пока она смеется и плачет от радости, если ее похвалят учителя, и, возвращаясь домой в карете, мечтает, что вскоре ей будут платить по пяти тысяч франков за портрет.

Глава тринадцатая NN и М Поль де Кассаньяк и Маркиз Мультедо

Поль де Кассаньяк, как только узнает, что они поселились в Париже, является к ним с визитом. Вскоре его визиты становятся постоянными, он вместе со своим другом Бланом, его вечным секундантом на дуэлях, часто обедает у Башкирцевых. Башкирцевы получают от него пригласительные билеты на заседания палаты депутатов в Версале.

Муся своими глазами видит, как велика его популярность. А как мы знаем, по-настоящему ее волнуют в людях три вещи: знатность, богатство и известность, и еще неизвестно, что больше. На заседаниях палаты Поль де Кассаньяк неизменно громит республику; он — признанный лидер бонапартистов, крайне правый депутат. Борьба с республикой идет не на жизнь, а на смерть: «Или она убьет меня, или я убью ее!» Но все это, разумеется, не более, чем риторика, красивая фраза: ни республика не собирается умирать, ни Поль де Кассаньяк.