Андрей Фадеев - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Андрей Фадеев
• Издательство: Типография Акционерного Южно-Русского Общества Печатного Дела
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1897

Андрей Михайлович Фадеев — российский государственный деятель, Саратовский губернатор, позднее — высокопоставленный чиновник в Закавказском крае, тайный советник. С 1817 по 1834 год он служил управляющим конторой иностранных поселенцев в Екатеринославле. Затем был переведён в Одессу — членом комитета иностранных поселенцев южного края России. В 1837 году, после Одессы, А. М. Фадеев был назначен на службу в Астрахань, где два года занимал пост главного попечителя кочующих народов. В 1839 году Андрей Михайлович переводится в Саратов на должность управляющего палатой государственных имуществ. 1846 года Фадеев получил приглашение князя М. С. Воронцова занять должность члена совета главного управления Закавказского края и, вместе с тем, управляющего местными государственными имуществами. Оставаясь на службе в Закавказском крае до конца своих дней, в 1858 году был произведен в тайные советники, а за особые заслуги при проведении в Тифлисской губернии крестьянской реформы — награжден орденом Белого Орла (1864) и золотой, бриллиантами украшенной, табакеркой (1866).

«Воспоминания» А. М. Фадеева содержат подробную автобиографию, в которой также заключается много метких характеристик государственных деятелей прошлого, с которыми Фадееву приходилось служить и сталкиваться. Не менее интересны воспоминания автора и об Одессе начала XIX века.

Приведено к современной орфографии.

---

«Ваша сыатэлства! с того день, как ваша благополучния нога наступила на наш земла, наннесчастье за наннысчастьем постигает нам: саранча! холеура! депом!»

По окончании возгласа, голова в бараньей шапке мгновенно исчезла за забором, чрезвычайно удивив князя с его свитою этим странным экспромтом. Конвойные казаки хотели было лезть чрез забор в погоню за дерзкой головой, но князь их остановил и, махнув рукой, поехал далее.

Весь апрель, до двадцатых чисел, я исключительно занимался и многомысленно работал по порученному мне делу составления проекта о преобразовании управления государственными имуществами. С 1841 года было учреждено и в Закавказском крае управление государственных имуществ, хотя с некоторыми по местным обстоятельствам изменениями, но в том же виде, как его ввел граф Киселев за несколько лет и во всей империи. Это было сделано в видах охранения казенного достояния от захвата его частными лицами и к улучшению быта крестьян казенных; но ни та, ни другая цель сим учреждением достигнута не была; позабыли, что для достижения ее прежде всего в крае нужно генеральное межевание, а не нововведение в образе и форме администрации. Закавказский край, по местным обстоятельствам, разнородности жителей и многим другим условиям, не имеет ничего общего с положением внутренних губерний, а потому и отдельное над казенными имуществами и крестьянами управление производило только столкновения и пререкания с общим губернским управлением. В обе учрежденный палаты государственных имуществ и в уездные управления чиновники избирались так же неудачно, как и во все прочие административные ведомства.

Приведу один пример. Управляющим Тифлисскою палатою, со времени ее основания до самого упразднения в 1850 году, состоял бывший до того казначеем главного управления Орловский. Статься может, что он был и хороший казначей, но об управлении какою бы то ни было частью народа он и понятия не имел, края вовсе не знал, знакомиться с ним не желал, разъезжать не хотел и потому в казенных имениях никогда не бывал, а любил только писать и расходовать огромное количество бумаги, вовсе бесполезной для благосостояния народа. И в течение десяти лет этого управления, казна издержала несколько сот тысяч рублей без всякой пользы и надобности.

Отдавая полную справедливость благонамеренности, обширному просвещению и деятельности князя Михаила Семеновича, надобно сознаться, что в делах гражданского управления он знал мало; руководствовался в этом отношении больше общепринятыми Европейскими идеями, нежели местными соображениями, вследствие чего его система по этой части не могла назваться успешной и почти всегда сопровождалась неудачей. Например, он говорил, что «казенная власть нигде не умеет управлять тем, что имеет», и потому утверждал, что прибывающих вновь в Закавказский край русских и немецких переселенцев лучше водворять на помещичьих землях, нежели на казенных. Но князь позабывал, что в Закавказском крае, с немногими исключениями, не только за двадцать лет перед сим, но и в настоящее время, большею частью положительно неизвестно, где какая земля действительно помещичья и где казенная. Неоднократно русские поселяне и немецкие колонисты были водворяемы на землях, которые сначала считались казенными, а после яти же самые земли, вследствие домогательства и происков, признавались помещичьими. И чтобы не разорять крестьян новым переселением, уплачивались помещикам огромные суммы, сверх того, надобно еще заметить, что к поселению на помещичьих землях и русские, и немецкие переселенцы имеют непреодолимое отвращение, потому что грузинские помещики еще более, нежели наши русские, укоренились в привычке произвольного обращения с водворенными на их землях поселянами, какого бы рода они ни были Это последнее обстоятельство послужит большим камнем преткновения и при введении составляемого теперь (в 1860-х годах) положения об улучшении быта помещичьих крестьян Закавказского края.

Руководствуясь упомянутою уверенностью, что казенное опекунское управление над крестьянами бесполезно, князь Воронцов, вместе с тем, не хотел однако ж прямо выставить себя противником совершенно противоположной системы графа Киселева; и потому приказал мне составить проект преобразования по управлению государственными имуществами в Закавказском крае лишь в тех видах, чтобы уменьшить сколько возможно казенные на то издержки, сосредоточив уездное управление почта исключительно в одном общем полицейском управлении. Это была полумера, никакой существенной пользы не приносившая: по князь Михаил Семенович не любил возражений, противоречивших его убеждениям, и потому надо было сделать то, чего ему хотелось, с соблюдением действительной пользы на столько, во сколько это при подобном порядке вещей оказывалось возможно.

Стараясь сообразоваться с ятями двумя целями, я составил проект преобразования, одобренный князем-наместником, но получивший утверждение только в конце 1849 года, после нескольких возражений со стороны министерства государственных имуществ.

С 22-го апреля до июня я провел в разъездах для обозрения колоний и других местностей края, направясь чрез Елисабетталь и Екатериненфельд на Елисаветпольский тракт по пути к этому городу. Отъезд мой из Тифлиса сопровождался такой холодной, пасмурной с мелким дождем погодой, как в глубокую осень, и с трудом верилось что это конец апреля, да еще Тифлисского, когда большею частью солнце начинает уж так припекать, что слишком ощутительно напоминает о приближении страшного лета. Меня провожала за город Елена Павловна, и там дождь так усилился, что я покушался воротиться с нею обратно домой. Едва к ночи добрался до Елисабетталя по тяжелой, грязной дороге, при помощи выехавших навстречу колонистов. Ночью небо расчистилось, к рассвету послышались соловьи, и день настал с полным развитием весны, так что я мог прогуляться на гору, съездить верхом к серному ключу и после обеда продолжать дорогу. Но от дождя забушевали речки, и переправы были трудноватые. В Екатериненфельде, несмотря на большую грязь, я осматривал древнюю церковь в семи верстах от колонии, новые колонистские виноградники, долину за речкой Машаверой, орошаемую недавно устроенным каналом, и за горным хребтом, возле реки Храма, немецкие пашни и луга, сильно страдавшие от саранчи, напавшей в бесчисленном количестве на все поля в этой стороне.

Далее к Елисаветполю замечателен мост чрез реку Храм, так называемый красный, в шестидесяти верстах от Тифлиса, устроенный еще в XVII веке при нашествии персиян, по распоряжению хана, ими предводительствовавшего, весьма прочный и довольно красивый, который не требовал в продолжение двух столетий никаких значительных починок и ремонтов. Достойно внимания, что азиатцы в отношении зодчества не в пример искуснее многих наших архитекторов, так как все мосты, сооруженные сими последними, уже разрушались и возводились вновь по нескольку раз со времени присоединения Грузии к России, менее полувека тому назад, а азиатские постройки нерушимо стоят века, без всяких поддержек и издержек на них.

По дороге к Елисаветполю, я заезжал в немецкие колонии и русские поселения, расположенные в недальнем расстоянии от почтового тракта, для обозрения их хозяйственного устройства и дальнейшего направления этого устройства по возможности к лучшему. В Елисаветполе я пробыл по служебным делам несколько дней и потому имел достаточно времени, чтобы познакомиться с ним ближе, нежели в прошлом году, в бытность мою там только проездом. По пространству, им занимаемому, и по числу народонаселения, доходящему до двадцати семи тысяч мужского пола, жительствующих в двух тысячах семистах дворах, этот город кажется заметно выдающимся из числа других местных городов; но в сущности состоит почти весь их одних дрянных хижин и саклей. Красу его вставляют сады и громадной величины старые чинары. Провел я также дней пять, и довольно приятно, в Еленендорфе, большой, благоустроенной колонии, особенно отличающейся доброй нравственностью колонистов, о чем я упоминал выше. С сожалением глядел я на поля, пожираемые саранчою, и, в числе каждодневных прогулок, ездил между прочим в сопровождении уездного начальника, полицеймейстера и других чиновников, по Зурнабадской дороге к каменному мосту, где одно из лучших мест здешних окружностей.

Оттоле я направился прямою дорогою, или, вернее сказать, почти вовсе без всякой дороги, чрез вновь основанные раскольничьи поселения, в Шушинский уезд, или так называемый Карабах. Хотя с большим трудом, но я проехал чрез эту местность в экипаже, и вероятно первый от сотворения мира!

Экипаж у меня был легкий, и его в нескольких местах буквально переносили на руках. Обедал в кибитке на берегу реки Курухчая, и потом хотя проявились следы проезжей дороги, но в таком виде, что хуже прежнего бездорожья. Экипаж должны были везти на волах, а я пробирался кое-как, то верхом, то пешком, по диким гористым и лесистым трущобам. Раскольники выбрали для себя эти места по здоровому климату, весьма плодородным тучным землям и, кажется, главнейшие потому, что вследствие трудности проезда, они здесь не так часто посещаются местною полициею и имеют все удобства скрывать своих собратий, беглых и бродяг. О хозяйственном их устройстве и говорить не стоит: но, не смотря на то, все-таки они живут лучше и находится у них более удобств для приезжающих нежели у туземцев.