Николай Мордвинов - Дневники

• Название: Дневники
• Автор: Николай Мордвинов
• Издательство: Всероссийское театральное общество
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1976

В книгу включены дневники известного артиста Николая Дмитриевича Мордвинова и воспоминания о нем.

---

В амфитеатре горы собрались 300 партизан и тысячи полторы людей, им помогавших или их родственников, стариков и молодых…

Митинг.

Выступали от ЦК, тоже партизаны. Секретарь говорил о том, что праздник сегодня еще светлее оттого, что приехали гости из СССР, артисты Театра им. Моссовета.

Предоставили слово и мне.

Я было приготовился сказать одно, а слушая выступления участников движения, посмотрел на старух-жен, сестер погибших… и получилось другое. Загорелся и сказал:

«Товарищи дорогие! Друзья наши славные!

Родные братья и сестры!

По старинному сказу болгары — выходцы с моей родной Волги. Я сам волжанин и потому мне особенно приятно произносить эти слова: родные братья и сестры болгары!

Мне очень радостно, что от имени нашего Театра Моссовета, а следовательно — ведь мы представители своей страны, — от русского, советского народа мне предоставлена возможность поздравить всех участников событий и их близких с вашим дорогим праздником бригады «Христо Ботев».

Я вижу перед собой старушек, вытирающих глаза при одном упоминании «бригады «Христо Ботев», я вижу заплаканные глаза более молодых, я знаю, что эти слезы не дань моменту, а непросыхающие слезы родных, которым не забыть никогда своих близких. Я знаю и то, что таких семей партизан 20 тысяч, в которых свято чтут память о погибших, в которых имя отдавшего жизнь свою за счастье народа незабываемо, гордо, точно так, как и болит безмерно, точно так же и неутешно.

Мы низко склоняем головы в память об ушедших героях, кланяемся в пояс их делам.

Нам это понятно.

Но, дорогие мои, у нас таких семей двадцать миллионов. Двадцать миллионов семей, в которых кровавой раной болит память о погибших! Единственным утешением, достойным и гордым утешением, что потери эти не напрасны. С 9 мая мы ездим по всей стране, бываем на заводах, предприятиях, фабриках, стопанствах — колхозах, бываем в городах и селах, вам это незаметно, а мы после двенадцати лет разлуки видим, какой громадный скачок сделала страна. Я не говорю о государственных предприятиях, само собой и в первую очередь, разумеется, я вижу села с действительно прекрасными домами культуры, рестораном, управлением… сплошь двухэтажными домиками-виллами и такой свежей красной, крытой черепицей крышей, смотрю, и душа радуется, эти слова я говорю не для торжественного случая, это так и есть.

И в этом есть часть того, ради чего шли на смерть ваши, близкие. А нет ничего дороже для сознания, что жизнь прожита не бесполезно.

Далеко мы живем друг от друга, но и вы и мы знаем, что между нами проложен большой, на крепких устоях, широкий мост дружбы, и с каждым годом он все шире и устойчивее и не раскачать его никаким бурям и ураганам.

Когда-то я от имени большого украинского патриота, от имени Богдана Хмельницкого, который мечтал о соединении украинского народа с русским, говорил:

«Настанет время, соединится брат с братом, и не будет той силы, чтобы нас сломила!»

Настало то время, когда наши народы соединились в одну социалистическую семью, и не будет силы той, чтоб нас сломили!»

У!., что делалось!

2/VI

СОФИЯ

«МАСКАРАД»

Народищу!

А у меня страшный трахеит. Чуть звук погромче, начинает першить.

Играл — тихо.

Но в зале такая тишина, что я без всякого кокетства спросил за карточным столом товарищей: «Что, зал неполон?»

Переполнен!

Действительно, люди стояли у стен, сзади в оркестре… и тишина, ни одного кашля.

Опять никаких аплодисментов ни во время сцены, ни на выход, ни после окончания картины, и сильные и очень долгие после первого занавеса (конец первого акта, седьмая картина), и бурные, долгие после спектакля.

Опять всем цветы. Мне огромную корзину цветов.

3/VI

Какие общие впечатления от гастролей?

Безусловно, театр укрепил свои позиции в стране.

Безусловно, его спектакли показали возможность более широкого представления о реализме — системе Станиславского.

Театр растет и имеет в активе хорошую, талантливую смену.

Что поднимает ответственность перед страной, народом, своим и болгарским.

Что театр делает огромное дело, какое не в силах сделать великолепный пропагандист, агитатор, как сказал председатель комитета по культуре.

После спектакля еще одна встреча за вином и едой, с рабочими и техническими цехами.

А потом у Кисимова[645].

Но были мы у него тоже недолго, хотя радушие хозяев было исключительное.

До трех часов собирал вещи.

В 7 часов погрузка.

Прощай, Болгария!

Ю.А. сказал председателю комитета по культуре, сказал полушутя, полусерьезно, что если они хотят видеть театр у себя, и с ним, то пусть эта встреча состоится скорее, так как на 12 лет он не рассчитывает.

Не знаю, кому сколько суждено, и кому что суждено? […]

12/VI

МОСКВА

Звонили из Куйбышева, просят сыграть с ними Забродина в Виннице и Чернигове.

20/VI

ХАРЬКОВ

Репетировал с Саввиной Нину.

Очень вразумительна, верна по логике и мысли, но вот беда для современного актера, что в классическом произведении есть еще и другая логика, не принимая которую в расчет, роль сведешь к бытовой.

— Мне хочется быть сильной, — говорит она.

Ну а как же: «Созданье слабое, но ангел красоты…»

Репетирую с Саввиной.

Стесняется и не соглашается едва ли не со всем, что подсказываю. […]

Оставлю на ее усмотрение. Хотя играть будет чертовски трудно. Будем говорить на разных языках.

24/VI

«МАСКАРАД» (ХАРЬКОВ)

Утром опять обкололи и натерли каким-то сильным средством. Все равно надо играть, иначе дирекция снимет голову… А мне грустно оттого, что не получается праздника — болен. […]

Играл очень тяжело и массу сил отдал, чтобы не была заметна моя неполноценность. Пришлось упростить внешний рисунок… так как боль в пояснице настоящая.

Трудный и малорадостный спектакль. Казалось бы, теперь только радоваться и наслаждаться, а поди ж ты…

Что сказать о Саввиной?

Неожиданного не произошло.

21/VII

КИЕВ

Кстати, в 30-х годах Ю.А. заявлял на встречах с франковцами и шевченковцами, именно здесь, в Киеве, в первый наш приезд сюда, что хочет ставить «Преступление и наказание» и что я буду играть Раскольникова.

Помню, с какой завистью, нескрываемой, говорил по этому поводу с нами Бучма.

Но… то ли время действительно не то было, то ли Ю.А. не хватило на то, чтобы рисковать.

27/VII

Смотрел самодеятельность Буковины. После представления пришлось сказать несколько слов: представление и мое выступление передавалось по телевидению на Союз.

[…] «Смотрел я на вас и вспомнил 39-й год. Я с группой выдающегося кинорежиссера Игоря Савченко поехал снимать боевые эпизоды для картины «Богдан Хмельницкий».

Львов. Злочев — тогда, теперь Золочев.

Хорошо помню этот городок на возвышенности. Коренное население — поляки и украинцы. Наверху, где получше, — поляки, внизу, где похуже — украинцы… Помню и поля, разбитые на крохотные участки, напомнившие мне деревенское одеяло из разноцветных лоскутков, какие бывали у нас в свое время на Волге.

Еду я как-то на коне к месту съемок. Еду в полном облачении Богдана: в кирее, шапке, с булавой, клинком, в гриме — через городок. Вдруг меня останавливает стайка хлопчиков:

— Батька Богдане! Батька Богдане!

И делают мне какое-то замечание по поводу моего одеяния.

Меня это поразило.

Дело в том, что тогда украинцы в западных землях не только не обучались на родном языке, но и речь украинская вытравлялась из общежития. А уж об истории своей страны и разговора не могло идти. А вот поди ж ты! Из уст в уста, через песню, сказ, думу сохранялась она в сердцах и памяти народной.

Прошло 25 лет.

И вот, смотрю я на вас, и ваш хоровод напоминает мне, что не только сохранил народ язык, письменность, но сохранил и песню, пляску, обычаи, костюмы. И напоминает он мне веселую лужайку в лесу или в горах среди деревьев ваших Карпат, лужайку, полную красочных цветов, прославляющих жизнь.

Смотрел я как-то железнодорожный ансамбль в Ростове-на-Дону. Это было перед войной, наверно, в 40-м году, и в воздухе пахло войной. Плясали и пели они так лихо, с таким темпераментом, и я совсем некстати подумал: с какой же храбростью они будут защищать свое право на эту лихость, случись война.

И когда я смотрел на вас, я думал о другом. Думал о том, как безрассудно ввязывать мир в катастрофу войны, когда жизнь так хороша, когда можно строить ее по «законам красоты», и мне захотелось воскликнуть вместе с поэтом:

«Да здравствуют музы!
Да здравствует Разум!
Ты солнце святое, гори!
Как эта лампада бледнеет
Пред ясным восходом зари,
Так ложная мудрость мерцает и тлеет
Пред солнцем бессмертным ума.
Да здравствует солнце!
Да скроется тьма!»

31/VII