Зденек Плугарж - Если покинешь меня

• Название: Если покинешь меня
• Автор: Зденек Плугарж
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1976

В романе чешского писателя З. Плугаржа «Если покинешь меня» (1957) рассказано о трагических судьбах тех, кто не понял нового, что нес с собой демократический строй в Чехословакии, поддался на удочку буржуазной пропаганды и после февраля 1948 года оказался за пределами страны.

---

— Кто это?

— Наш бывший министр.

Спутник Вацлава криво усмехнулся, рука с забинтованными пальцами сделала неопределенный жест.

Они свернули в боковую улицу. Вацлаву в уши ударил назойливый звук гармонии. Десять ступенек вниз, дым и многоголосый говор; руки, ударяющие по клавишам пианино, на крышке которого подскакивала пузатая рюмка с вином; певец с шелковым платком вокруг шеи и гармоникой на широкой груди.

Вацлав в силу необходимости заставлял себя поддерживать разговор, но едва улавливал то, что говорил угощавший его земляк. На минуту к их столу присела девица с тонкими, густо накрашенными губами, но потом она быстро упорхнула от иностранцев, от которых нечего ждать. Вместо нее появилось новое лицо, под черным беретом, загорелое, усеянное оспинками, с огромным носом Сирано де Бержерака. Опекун Вацлава налил пришельцу рюмку, рассказывая ему о Вацлаве — своем земляке, ищущем работу, — он свой парень, черт возьми, и для него следует что-нибудь сделать!

Сирано заказал бутылку вина. В ночном кабаке под низким потолком было душно и дымно. Трудно было разглядеть что-нибудь даже на недалеком расстоянии. Вацлав пил вино. Оно было лучше того вина, которым угощал его земляк в автомате-закусочной. Сирано задумчиво пощипывал длинные заросли бровей, его желтые глазки вприщур уставились на выступающий кадык Вацлава.

— Одно местечко у меня есть, но я придерживаю его для Жюльена. Он вот-вот вернется из Сайгона, уже давно пора ему бросать бродячую жизнь.

Вацлав встрепенулся, засуетился и его приятель.

Земляк Вацлава хлопнул Сирано по спине.

— Сколько раз уже Жюльен возвращался и снова уплывал! Сколько мест ты уже для него приберегал! Матрос, на твердой земле его будет мутить! Жюльен приедет, повернется и поедет на Мадагаскар, а место поминай как звали. Помилуй, друг, ведь это же редкий случай, что здесь сидит мой земляк, и он в нужде, я — то знаю, как туго приходилось мне, когда я бегал по Парижу, как одичавшая борзая, и докатился до того, что совал свой нос в баки с отбросами. Как-то раз меня чуть-чуть не искусала собака, так как я залез в ее владенья.

— Земляк! Qu’est-ce que с’est![139] — Сирано мрачно сжимал рюмку и неприязненно косился на Вацлава. — Это твой земляк, а Жюльен — мой!

Толстяк от возбуждения сполз на самый край стула, указательным пальцем еще больше ослабил воротничок сорочки.

— Я тебе скажу так, Луи: если в тебе есть хоть капля христианского человеколюбия, ты отдашь место этому бедняге. Это все равно, как если бы ты отдал мне.

— Ну и жизнь, черт возьми! — Сирано ладонью вытер губы, обеими руками сдвинул берет набекрень. — Как я потом взгляну в глаза Жюльену? Приедет, скажу ему: имел я превосходное место, но отдал его одному чеху. Ты хоть умеешь водить автомашину?

— А как же! — воскликнул Вацлав. Он чувствовал себя слегка пьяным. Вино, которое заказал Луи, быстро ударило в голову. Усталость и напряжение, целая цепь переживаний сегодняшнего дня, духота в кабаке, ужасная музыка и эта невероятная близость счастья — боже милостивый, новая жизнь, начать в конце концов зарабатывать на ученье!

Длинный Луи встал и отошел широкими шагами, руки его болтались вдоль тела.

— Я знал, зачем тащил тебя из ночлежки! — Толстяк хлопнул Вацлава по спине. — Этот Луи добряк, думаю, что мы его уже уломали. Ты только отвечай ему, что умеешь все на свете…

Сирано вернулся и снова уселся за стол. Он украдкой посмотрел в возбужденное лицо Вацлава, на пьяный блеск его глаз.

— Сумеешь водить автомашину «пежо»?

— Я умею править любой автомашиной.

— Но ты не ездил по Парижу, не водил такси Марсельской компании, — мрачно произнес длинноносый Луи.

Вацлав с пьяным смехом протянул руку к рюмке и не понял, почему она качнулась и опрокинулась.

— Раз уж я такой старый болван, — вздохнул Сирано и, двумя пальцами проведя по носу, вынул из нагрудного кармана сложенный лист, — так подпиши вот здесь. — Он прикрыл содержание вербовочного бланка своей огромной ладонью. Толстяк проворно выхватил свою авторучку.

У Вацлава от радости закружилась голова. Такой неожиданный оборот дела после стольких неудач! В этот момент его взгляд остановился на глубоком вырезе платья официантки, на ее ярко накрашенных лиловых губах — ужасная парижская мода — и подведенных глазах.

До него доносился нетерпеливый голос толстяка, обращавшегося к девушке.

— Вот тут, — показывал Сирано кривым пальцем на самую нижнюю черту отпечатанного текста.

— ére… — увидел Вацлав буквы договора из-под широкой лапы Луи.

— Я должен все же прочесть, что, собственно, подпис…

И вмиг, как молния, его ослепили два слова: «Legion etrangére»[140], которые он увидел, оттолкнув ладонь Сирано.

У Вацлава похолодели виски, кровь зашумела в ушах, кругом все померкло, мучительная судорога свела суставы, как у человека, заглянувшего в пропасть.

— Что это такое? — еле выговорил он.

— Да кооператив, нечто вроде артели шоферов. Подписывай, черт возьми, или я в самом деле отдам Жюль…

Стол резко скрипнул ножками по полу, рюмки зашатались, комната будто накренилась, мелькнул вырез платья официантки. Десять крутых ступенек вверх, пение и гармонь затихли за закрытой дверью.

Вацлав бежал как ошпаренный, но очень скоро вынужден был остановиться: сильно кололо в боку. По вискам катились крупные капли пота. Стекая по лицу, они застряли на небритом подбородке. Юноша прерывисто дышал: сердце разрывалось в груди. Едва переведя дух, он зашагал дальше. На перекрестке Вацлав увидел полицейского и направился было к нему, но в последнюю минуту передумал и прошел мимо, чувствуя его взгляд на своей спине.

Вацлав вышел на широкий бульвар. Мимо мчались автомобили, изредка сигналя. На каком-то углу маячил ночной продавец роз, мимо прошла шумная компания студентов с девушками. Над магазинами холодно светился голубой, розовый и ярко-зеленый неон. Тощий коняга зеленщика, впряженный в двуколку, спокойно и ритмично постукивал по асфальту подковами — один из последних могикан отмирающей традиции Парижа. Отцветающие ряды лип своим пьянящим ароматом состязались с душной атмосферой города. Высоко в красноватом ночном небе угасала и снова зажигалась гигантская надпись: «Дю… Дюбо… Дюбонне».

25

Поезд подземной железной дороги остановился на станции Хэмпстедского предместья. Профессор Маркус, страдая одышкой, поднялся по серой лестнице на улицу. Старик остановился, чтобы передохнуть и отдышаться. Он задумчиво глядел на море лондонских крыш, блестевших от дождя. Их монотонную равнину нарушали лишь две квадратные башни моста Тауэр, вонзившиеся в низко плывущие клубы тумана.

Маркус вошел в пансион, построенный в стиле модерн, с гордым названием «Трафальгар». Сухая, пожелтевшая дама в канцелярии не особенно приветливо осмотрела профессора, порез на его шее и остатки мыла в продолговатом старческом ухе.

— Доктор Бергер живет на втором этаже, в седьмом номере.

Маркус постоял немного в нерешительности, прежде чем постучаться. Из-за двери слышались раздраженные голоса.

— Заходите! Здравствуйте, профессор! — Небольшой кругленький мужчина с выпуклым лбом и почти голым черепом потряс руку Маркуса и представил гостя жене.

— Раздевайтесь, прошу вас, и извините: тут мальчишка наш только что надымил, а сам ушел на занятия по фехтованию, — необычно громко сказала госпожа Бергер и повернулась к зеркалу, чтобы поправить прическу.

Профессор неловко переминался с ноги на ногу и никак не мог высвободиться из рукавов пальто. Хозяйка любезно помогла ему. Комната была переполнена старой мебелью; камин, которым не пользовались, загораживала качалка, заваленная книгами; на мраморном карнизе над камином и на шкафах — банки с вареньем и снова книги; бельевой шкаф был наполовину закрыт стеклянным дистилляционным аппаратом, а в комнате стоял запах сероводорода.

— Ужин будет неважный, профессор. Оскар только час тому назад изволил сказать, что вы придете. Не знаю, из-за кого раньше я сойду с ума — из-за Оскара или мальчишки. Когда-нибудь выброшу в окно его противную алхимию, но боюсь, что мы взлетим на воздух раньше.

— Будьте довольны, мадам, что наш сын не будет адвокатом, как я, ваш покорный слуга. Адвокатура вышла из моды, — хозяин снял белую нитку с темного пиджака профессора. — А в прежней роскоши мы жить уже не сможем даже тогда, когда снова вернемся в Прагу. Что вы об этом думаете, профессор? Садитесь, пожалуйста! — Оскар освободил старомодное кресло от вещей и придвинул его Маркусу.

— Думаю, что ошибочно рисовать себе будущую республику дофевральскими красками, а меньше всего можно ожидать предвоенной идиллии. — Старый господин уселся. У кресла была слишком высокая спинка. Маркус сидел будто на троне. — Многого уже нельзя будет возродить в прежнем виде. Было бы наивностью стараться это сделать. Не знаю, почему большинство эмигрантов уверовало, что с того момента, когда они покинули родину, Чехословакия будто бы потеряла возможность социального прогресса.