Валентин Аккуратов - Лед и пепел

• Название: Лед и пепел
• Автор: Валентин Аккуратов
• Издательство: Современник
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

Имя Валентина Ивановича Аккуратова — заслуженного штурмана СССР, главного штурмана Полярной авиации — хорошо известно в нашей стране. Он автор научных и художественно-документальных книг об Арктике: «История ложных меридианов», «Покоренная Арктика», «Право на риск». Интерес читателей к его книгам не случаен — автор был одним из тех, кто обживал первые арктические станции, совершал перелеты к Северному полюсу, открывал «полюс недоступности» — самый удаленный от суши район Северного Ледовитого океана. В своих воспоминаниях В. И. Аккуратов рассказывает о последнем предвоенном рекорде наших полярных асов — открытии «полюса недоступности» экипажем СССР — Н-169 под командованием И. И. Черевичного, о первом коммерческом полете экипажа через Арктику в США, об участии в боевых операциях летчиков Полярной авиации в годы Великой Отечественной войны.

---

Пока шла заправка горючим из бочек, подвезенных на понтоне, мы с Иваном съездили на метеостанцию, ознакомились с синоптической обстановкой от Тикси до мыса Дежнева. Прогноз был благоприятным, но погоды Аляски нам не дали, так как она в Тикси, и вообще в Советский Союз в те времена не поступала.

— Я предполагаю, судя по погоде Чукотского побережья, она ничем не отличается от Анадырской, — сказал на прощание старший синоптик Тикси Василий Фролов.

Поблагодарив, мы вернулись на самолет, и как раз вовремя. На столе, распространяя божественный аромат, дымилась уха из нельмы, и только дробь ложек о тарелки нарушала глубокую тишину.

Ознакомив с синоптической обстановкой Громова и Байдукова, приняли решение лететь.

— Погоду Аляски получим в воздухе. Наш радист перехватит работу метеостанций мыса Барроу, Нома или Фербенкса, которую они дают открыто в синоптические сроки, — пояснил я Громову.

Летая на ледовую разведку в Восточный сектор Арктики, мы пользовались погодой американских и канадских метеостанций, которую по международному радиокоду они передавали для своих кораблей и самолетов. Наш «снайпер эфира», как мы звали Сашу Макарова, всегда давал нам свежие сводки погоды Аляски, Гренландии, Канадского архипелага, а однажды даже — погоду американской антарктической станции «Литл Америка». Благодаря ему мы знали все новости Большой земли, он организовывал нам телефонные разговоры не только с руководством, но и с домашними, с друзьями Для него не существовало тайн эфира, и не было случая, чтобы мы оставались беp связи, несмотря на слои Хевисайда, (Слои Хевисайда — электризованные слои атмосферы, от которых отражаются короткие радиоволны Высота слоев часто изменяется, и тогда наступают периоды непрохождения радиоволн той или иной частоты.) эту грозную силу, надолго перекрывающую связь Арктики с Большой землей. И здесь не было чуда. Зная законы прохождения радиоволн, Саша оперировал всеми типами длин, подбирая такую, которая подходит в данных условиях.

В нашем полете все могли убедиться в мастерстве Макарова, когда он начал выкладывать погоду Аляски, находясь еще за тысячи километров от ее берегов.

Полет до Анадыря проходил в облаках. Байдуков, освоивший самолет, безукоризненно выдерживал заданный курс и высоту. Горные хребты заставили нас подняться на четыре тысячи метров. Кое–кто из пассажиров, не имеющих отношения к авиации, начал чувствовать кислородное голодание; они бросили курить и неподвижно сидели на откинутых койках. Но перелет этого участка был кратким, и через восемь часов мы сидели в Анадыре.

Встретили нас пограничники. Они уже знали о нашем полете, приняли радушно, с гостеприимством людей, не избалованных встречами со знаменитостями.

Здесь мы сняли с турелей все вооружение, ибо для фашистских самолетов этот район был абсолютно недосягаем.

Переночевав в Анадыре, утром 1 сентября, в среду, мы стартовали на Аляску, в легендарный джек–лондоновский город золотоискателей — Ном. Маршрут небольшой, всего восемьсот сорок километров. Решили идти напрямик. Это было короче на сто шестьдесят километров, и мы выгадывали около часа, но этот час в полете нередко равноценен трехсуточному сидению на земле, так как погода в Арктике неустойчива и каждая минута дорога.

— Курс? — запросил меня Черевичный. — И когда будем в Номе?

— Истинный — восемьдесят восемь, условный — триста пятьдесят семь от меридиана девяносто градусов восточной долготы. Гиро-и астрокомпасы установлены на меридиан девяносто. Держать курс триста пятьдесят пять, снос вправо два градуса. В Ном приходим во вторник, через четыре часа сорок минут.

— Есть держать триста пятьдесят пять? Э… постой, а какой у нас сегодня день?

— Среда, первое сентября!

— Тогда что за чертовщину ты сказал: «Приходим во вторник»? А? — Иван вышел ко мне.

— Точно! Из среды во вторник! — подтвердил я.

Не выдержав его растерянного взгляда, я рассмеялся.

— На траверзе островов Диомида проходит демаркационная линия смены дат. Переходя ее на восток, все корабли и самолеты отводят часы на сутки назад. Следовательно, вылетев в среду первого сентября, мы прилетим в Ном тридцать первого августа, во вторник. А при возвращении в Москву мы переведем часы на сутки вперед. Дошло?

— Вполне. Теперь я понимаю, почему инквизиция обвиняла Магеллана в потере одного дня в году! А вот как теперь наша бухгалтерия будет нам рассчитывать командировочные? Пусть поломают головы!

— Ну, нашу бухгалтерию не объедешь, — вмешался Виктор Чечин. — Они и здесь сумеют сэкономить фонд зарплаты.

Все рассмеялись. И я вспомнил одного ретивого хозяйственника в системе Главсевморпути по фамилии Купчий, который, чтобы не платить стопроцентную надбавку, положенную по закону работающим за Полярным кругом, издал приказ: «С сего числа приказываю: Полярный круг перенести севернее Игарки, а бухгалтерии пересмотреть в связи с этим полярные надбавки рабочим и служащим игарского авиаотряда»

Узнав об этом, Отто Юльевич Шмидт, будучи тогда начальником Главсевморпути, говорят, даже заболел. Отменив немедленно приказ, Шмидт вызвал в Москву Купчина, долго и молча рассматривал его и отпустил, не сказав ни слова и не «сняв даже стружки». Потом подошел к карте Арктики, висевшей на стене кабинета, взял кисть и по всему пунктиру Полярного круга, как его принято изображать в картографии, жирно провел красной тушью.

Первая часть этого сенсационного географического сообщения — достоверный факт, вторая — вольное творчество досужих пилотов.

Вскоре после старта, как только вышли в Берингово море, Саша Макаров связался с Номом. Погода была ясная, но море штормило. Ном сообщил, что ждет нас и вышлет для встречи двухмоторный бомбардировщик БИ‑25, который покажет место посадки. Лагуна находится в двадцати километрах к востоку, у местечка Порт Сейфти. Все было ясно и вопросов не вызывало. Через два часа тридцать пять минут я записал в бортжурнал о перехода демаркационной линии времени и поздравил экипаж и пассажиров с тем, что они помолодели на сутки. А еще через час на горизонте ясного, палевого неба появилось перламутровое облачко, которое все росло, не меняя своей конфигурации. Рассматривая его в бинокль, Черевичный спросил:

— Что это? Кучевка или земля?

— Гора Осборн. Высота тысяча четыреста тридцать девять метров. Находится в шестидесяти километрах к северу от Нома.

Громов и Юмашев стояли за креслами пилотов. Часть пассажиров, по двое, спали на откидных койках, а остальные через центральные пулеметные блистеры следили за горизонтом, морем, восторгаясь необозримыми просторами, и поднимали неистовый крик при появлении черных веретенообразных силуэтов китов, которых они первоначально приняли за подводные лодки. Впереди, чуть левее, линия горизонта обозначилась темной чертой. Приближался берег. Там лежит Ном, но до него еще более ста километров. Как–то он выглядит, ведь мы его знаем только по клондайкским рассказам Джека Лондона.

Саша Макаров получил новую радиограмму, самолет из Нома вышел пять минут назад и идет нам навстречу. Я передаю ее Черевичному и прошу радиста узнать высоту идущего самолета: хотя видимость и отличная, но незачем идти лоб в лоб. Саша отстукивает на ключе и через ларингофоны сообщает:

— Идет на высоте две тысячи четыреста, путевая скорость четыреста восемьдесят километров. Командир капитан Пальмер, он же навигатор, а летчик — Коцебу!

— Хорошо чешут ребята! Слушай, Валентин, а пилот Коцебу не родственник ли русскому моряку Коцебу, именем которого на Аляске назван залив?

— Все возможно, Иван! Ведь семьдесят четыре года назад Аляска принадлежала России. Все побережье до нынешнего города Сан — Франциско было русским…

— Самолет! — перебивая меня, крикнул Черевичный, показывая вперед.

— Черт с ним, твоим самолетом! — почему–то с обидой ответил я.

— Потом доскажешь! — крикнул Иван. — Готовься к посадке и максимум внимания, местность незнакомая!

Американец приближался. Заметив нас, он покачал крыльями и, с резким снижением обойдя нашу лодку, вырвался вперед, ложась курсом на Ном. Мы ответили на его приветствие и начали снижаться. Ном открылся небольшим морским причалом и несколькими десятками одноэтажных деревянных домов яркой окраски, разбросанных по тундре.

Следуя за бомбардировщиком вдоль берега, мы вышли к лагуне. Американец лег на круг, показывая этим, что посадку производить здесь.

Осматривая лагуну с высоты пятидесяти метров, Черевичный отрицательно покачал головой.

— Не нравится она мне. Смотри, Валентин, как отчетливо сквозь воду просматриваются лежащие на дне топляки!

Действительно, несмотря на волну, было отчетливо видно, что дно лагуны усеяно утонувшими бревнами, некоторые, торчали градусов под тридцать.