Виталий Станцо - То был мой театр

• Название: То был мой театр
• Автор: Виталий Станцо
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Очень темпераментно, по-тагански "социально и сексуально" вели эту сцену Алла Демидова и Валерий Золотухин, и это была одна из самых острых и в то же время самых точных и сильных сцен спектакля.

Ещё запомнилась последняя у Пушкина сцена "Кремль. Дом Борисов. Стража у крыльца". Сцена запертых в доме Федора и Ксении - детей Годунова. Их играли Наташа Сайко и Олег Казанчеев. В этой сцене дважды "выстрелила" гладко оструганная доска, валявшаяся на сцене с самого начала спектакля. Думалось поначалу: вынужденная мера. Царственный жезл не один раз по ходу спектакля втыкается в пол, так чтобы не портить пол на новой сцене, и приспособили эту доску. Но - в этой сцене доска вдруг ложится на спинки двух стилизованных стульев (один уже успел побывать троном в уме Самозванца, другой на протяжении всего спектакля служил троном Годунову - Николаю Губенко). А Наташа с Олегом - исполнители ролей годуновских детей - оказываются под этой доской, прижатые ею к полу. Вот по кому -по детям в первую голову ударила безудержная игра без правил, ставка в которой - высшая власть.

И вскакивает на эту доску исполнитель роли Самозванца, вскакивает посередке. Гнётся, вибрирует доска, ещё сильнее давит на немощные ребячьи плечи. Но не укрощает вибрации актёр, что на доске сверху, наоборот, раскачивает её резонансно, приняв при этом позу всадника. Имитация бешеного галопа. Скачет на Русь вражья сила с тщеславным изменником во главе... Жуткая сцена. Она и заменила "безмолвствующий народ" в финале. Вот так-то. Ничего случайного в моём Театре не бывало, обыкновенная доска могла так вот выстрелить.

Не случаен, конечно, был и спектакль памяти Володи Высоцкого, сделанный театром. Не случайна, очевидно, и патологическая "непроходимость" этого спектакля через чиновные барьеры. Впрочем, по моим подсчётам, весьма приблизительным, конечно, этот спектакль посмотрело несколько тысяч человек.

Когда Володя умер, мысль сделать следующее поэтическое представление на материале его стихов и песен естественно витала в воздухе. Предлагались самые разные варианты. В конечном счёте, как было и с Маяковским, появился симбиотический, в чем-то даже эклектический сценарий, составленный из кусков, предложенных разными людьми театра. "К общему знаменателю" всё это было приведено, естественно, Любимовым, но многое ещё отрабатывалось в процессе репетиций.

Работать в этом спектакле хотели все. В конечном счете в нем оказались заняты практически все, кроме стариков, лучшие таганские актёры: Славина, Смехов, Демидова, Золотухин, Жукова, Шаповалов, Губенко, Филатов, Смирнов, Хмельницкий, Антипов, Сайко, Петров, Штейнрайх, Джабраилов, ещё два-три совсем молодых актёра и дворник дядя Володя.

Поначалу трудно было всем - потому что петь песни Высоцкого не умел никто, кроме, может быть, Шаповалова. Потому ощущение от первых репетиций - жуткое: хоть не ходи! Но, как это всегда бывало в моем Театре, постепенно всё встало на свои места, и можно было только удивляться, откуда что берётся. Надо ли говорить, спектакль этот не был плановым, но работали над ним много, очень сознательно и осмысленно,

К концу сезона 1980-1981 года, к годовщине Володиной смерти спектакль был готов. В первый раз он шёл почти официально, как вечер памяти Высоцкого в траурный день 25 июля 1981 года.

Что творилось в театре и вокруг театра в тот день и за неделю до него, представить легче, чем описать, а в общем-то суету описывать скучно. Билетов, как всегда, не хватало. Билеты именные, на тонком белом картоне; каждый помещён в отдельный конверт, изнутри чёрный... И на каждом билете - личная подпись Любимова. Мне в конечном счете достали билет в первом ряду сбоку, билет с надписью "РК КПСС". Записывать вечер на магнитофон было категорически запрещено Дупаком. Впрочем, рядом со мной на 1-м и 2-м местах 1-го ряда два молодых очень опрятных мужчины с незапоминающимися лицами всё же писали всё на совсем уж игрушечную машинку размером в два спичечных коробка. Им, очевидно, было не только можно - приказано.

Других безобразий в тот вечер не было, не было и толпы на площади перед театром, как в дни репетиционных первых прогонов. 25 июля я смотрел "Высоцкого" уже во второй раз, а в первый - за несколько дней до того, так тогда Витальке моему рукав оторвали, а сидел я вместе с Борисом Андреевичем Можаевым на барьере, отделяющем проход от зрительских мест последних рядов, а сын - на поставленном на торец моём чемоданчике-дипломате, который держал форму лишь благодаря лежавшему в нём без дела магнитофону. Запись (очень неважную, но почти полную) мне потом презентовали, и это запись с вечера годовщины.

Сцена, как всегда, открытая. На ней нечто, затянутое белым холстом. Актёры сгруппировались у правой кулисы. Любимов на сцену подниматься не стал. Подошёл к ней, повернулся к публике и сказал усталым будничным голосом: "Почтим память поэта..."

Захлопали стулья в зрительном зале. Встали все. Через минуту стал тускнеть свет, и несколько актёров начали стягивать светлый холст, под которым оказались сочленённые в пять или шесть рядов старые деревянные кресла клубного зрительного зала, причём не нынешнего, а скорее послевоенного...

Но этот зрительный зал на сцене (сразу упомяну об этом, чтобы потом не отвлекаться от главного) мог по-тагански трансформироваться. Система тросов ставила его "на попа", и через дыры отпавших сидений актёры глядели, как из окон или бойниц. Или, вновь накрытый холстом, зал этот диагонально вздыбливали. И тогда под знакомую всем мелодию из "Вертикали" актёры лезли по нему, как вверх по склону альпинисты...

Я перечислил выше примерно половину актёров, занятых в этом вечере-спектакле, других, видимо, просто не помню. Но ещё одного не вспомнить нельзя: в спектакле, посвящённом памяти Высоцкого, работал и сам Высоцкий. "С намагниченных лент" - говоря его словами.

Конечно, современная техника могла дать стереофонические, квадрофонические и какие угодно другие записи. Но сделали иначе: голос Высоцкого шёл из одной фиксированной точки - с балкона слева, если смотреть из зала. Казалось, будто сам он там поёт, стоя в темноте позади осветительских приборов. Эффект присутствия создавался и другими приёмами, действовавшими, как этот, безотказно. Хвала радистам и выдумщикам!

Звуковой ряд спектакля начинался "Грустной песней" - о том, кто не спел, не спел... В Володином исполнении. Запись, видимо, сделана в самые последние его месяцы или недели. Одышка слышна, ритм не совсем тот, что обычно. Трудно исполнялась эта трудная песня. К тому времени актёры расположились вдоль первого ряда зала на сцене. Лица сосредоточенные, слушают очень внимательно, вслушиваясь в каждое слово. И практически никто не смотрит в точку, откуда доносится голос: все всё понимают.

Этот предпролог обрывается на полуслове, почти в самом конце:

Смешно, не правда ли? Ну вот, -

И вам смешно, и даже мне...

Сцены из спектакля "Владимир Высоцкий" (Первая редакция)

Поначалу, кроме Шаповалова, никто не мог петь Высоцкого, как следует...

Борис Хмельницкий: "То be or not to be?.

В.Золотухин и И.Бортник: "Я однажды гулял по столице..."

Н.Губенко, Л.Штейнрайх, А.Демидова, Т.Жукова в эпизоде "Белый вальс".

Дядя Володя солирует по бумажке: "Я - самый непьющий из всех мужиков"... Нет уже и дяди Володи.

Но серьезны лица людей на сцене. Николай Губенко делает шаг вперед и начинает читать программные Володины стихи. Приведу их полностью, выделив строку, что на мемориальном вечере не звучала - её потребовали убрать заранее...

Я бодрствую, но вещий сон мне снится.

Пилюли пью, надеюсь, что усну...

Не привыкать глотать мне горькую слюну:

организации, инстанции и лица

мне объявили явную войну

за то, что я нарушил тишину,

За то, что я хриплю на всю страну,

Чтоб доказать - я в колесе не спица.

(Ох, как к этому подходит любимовское: "По ходу мысли и по знакам препинания нужно читать... Если это сделаешь, обгонишь 80 процентов артистов.") А Губенко продолжает негромко, вдумчиво:

За то, что мне неймется и не спится,

За то, что в передачах заграница

передаёт мою блатную старину,

считая своим долгом извиниться: