Август Стриндберг - Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы

• Название: Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы
• Автор: Август Стриндберг
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-4224-0011-9

Роман «Красная комната», принесший Стриндбергу мгновенный и шумный успех, в сатирических тонах изображает нравы современного писателю шведского общества: тупой бюрократизм в управлении страной, паразитизм чиновничества, комедию парламентаризма, продажность прессы, аферы нарождающихся акционерных компаний, лицемерие религиозных и благотворительных обществ, зависимость искусства от капиталистов. На этом фоне разворачивается личная трагедия героя романа — постижение изнанки жизни и утрата при этом своих юношеских идеалов.

---

Белая сигнатурка, приходит вдруг ей в голову мысль, привязанная к горлышку черного пузырька, говорит: ты видишь, как красиво будет выглядеть белый фартук на черном траурном платье! Ты пойдешь по улице с длинными белыми, хорошо выглаженными завязками от фартука и с широким кружевным воротником; встречные будут оглядываться на тебя и непременно скажут вполголоса: бедная девушка — она в глубоком трауре! А там придет жених и увидит тебя в твоем трауре; он будет глядеть на тебя с особым благоговением, как будто ты, перенеся потерю, приобрела новые качества. Просидев у тебя с полчаса, он примется целовать твои заплаканные глаза, обнимет тебя, прижмет к себе и прошепчет: «Это платье так идет тебе, Текла».

Мать задвигалась под простыней, и это на Теклу произвело то же впечатление, как шорох кустов в лесу на вздрогнувшего путника.

Прочь! прочь эти ужасные мысли, которые находят на нее, слабую, бессильную с ними бороться. Она просит Бога о том, чтобы мать осталась жива, просит Бога помочь ей самой пожелать, чтобы мать осталась жива. Но она этого пожелать не может. Почему ей желать матери продления этого жалкого существования, которое прежде было менее жалкое, чем теперь, когда ей пришло счастье. Разве она не видела, как страдал Роберт, когда он навещал невесту в этом темном доме сомнительной репутации. Разве она не заметила, как на обручении у будущей свояченицы втихомолку подсмеивались над ее матерью. Нет, это она заметила, точно так же как она видела горе и отчаяние матери, когда, вернувшись в жалкую свою комнатку, она села, расплакалась и на все вопросы дочери ответила только: «Туда ты пойдешь, Текла, но я уже туда никогда больше не вернусь». А как будет, когда она выйдет замуж? Не придется ли Роберту при каждом посещении матери притворяться участливым и почтительным сыном? Не будет ли всякое необдуманное слово обидой и всякий задумчивый взгляд причиной ссоры? Да, пусть будет что будет, и в этом милосердие Божие.

Мать простонала, и раза два приподнялось одеяло. Нить мыслей оборвалась, но узлы остались неразвязанными. И стоило лишь снова воцариться тишине, как вопросы опять поднялись в ее воображении. Справедливо ли или нет; права ли она или нет, желая матери смерти? Противоречия были так жестоки, а голова так утомлена, что настало лишь притупление. Ни то и ни другое — ответила она мысленно. Так же ты в этом права и не права, как ты не блондинка и не брюнетка. Так сложились обстоятельства, и иначе быть не может. Значит, все равно! Какая светлая успокоительная мысль: все равно! Все равно, права или не права, большой или маленький, жизнь или смерть, все… все… все равно! Дикая лань останавливается в своем беге, сердце бьется менее сильно, легкие вдыхают воздух все реже, мускулы ослабевают, мысли улетают, скрываются, становится темно, тихо, кажется, что близится все уничтожающая сила, душа перестает чувствовать, тело уже ничего не ощущает, разум ничего не воспринимает.

Когда Текла проснулась, сидя на стуле, она увидела ночник, пузырьки, лимон и ложку, освещенные красноватым полусветом, но наверху на стене она ясно увидела два сердца в светло-голубом освещении. Ей почудилось, что пробили часы на колокольне, а с улицы до нее донесся звук метлы дворника по каменной мостовой; за окном чирикал воробей; доносились последние звуки зори с кораблей. Настало утро, и дневной свет вливался сквозь скважины ставней. Придя окончательно в себя, она вспоминает мать и тихо кладет руку на морщинистый лоб. Он еле тепел; она прикладывает левое ухо к груди, но ничего не слышит. Она берет карманное зеркало и подносит его ко рту больной — зеркало остается ясным. Она приподнимает ей слегка веки… Мать умерла!

После нескольких дней и ночей наступило ожидаемое; что было предсказано — совершилось; что должно было случиться — случилось. Приобреталась уверенность; прошли беспокойство, тревога, и наступила тишина.

Текла растворила ставни и вынула две чистых простыни, которые она гвоздями прикрепила к верху окон. Стало бело все в комнате, как при первом снеге, и все предметы как бы окутались туманом. Затем переоделась в свое черное платье, сняла золотые серьги. Каждый раз, проходя мимо зеркала, висевшего на стене, видела она свою черную фигуру на фоне белых простыней, и ей было жутко одной. Она отворила наружную дверь и почувствовала себя более уверенной, но ей надо было услыхать человеческий голос. Смерть оставила в ее жизни пустое место, и его надо было заполнить. Смерть чего-то ее лишила, и она хотела бы вернуть утерянное, но с некоторой выгодой: она хотела бы заботу превратить в радость и потерю — в небольшую для себя выгоду, чтобы смерть не была для нее злой.

Шесть часов утра, и новая привратница отворила свою дверь, собираясь на базар. Видя, что на противоположной стороне дверь отворена, она стучится в нее.

На пороге показывается Текла, бледная, одетая в черное.

— Господи Иисусе! Скончалась? — спросила старуха.

— Скончалась.

— Да будет воля Божья! — восклицает старуха и входит в комнату.

«Ты ведь рада получить место», — пронеслось в гибком воображении Теклы.

Затем приходят из гостиницы моряки, девицы из своей квартиры; ростовщик делает краткий обзор имущества. Все почтительны, все выражают такое сочувствие, которое она выслушивает как должное.

В семь часов приходит отец и протягивает Текле руку.

— Умерла? — спрашивает он.

Он подходит к кровати и прижимает веки, затем в раздумье смотрит на жену.

— Предстоят хлопоты, — говорит он наконец, — и это будет нам дорого стоить.

Как жестоко, думает Текла, немедленно говорит о тратах. Она не думает, что в эту минуту у отца была не только одна эта мысль, которую он высказал, а и другие, о которых отец не может дочери сказать, но которые он мог бы шепнуть своей жене! Нежные мысли без выражения, сердечное воспоминание без имени, такое сильное горе, которое понятно тому, кто все потерял. Если бы она могла на одно мгновение отрешиться от своих личных чувств, то могла бы понять, что было бы для нее, если бы она потеряла своего Роберта. Но близорукая к душе другого, она не сознает, что отец смотрит на свою потерю совсем при другом освещении.

Роберт приходит в восемь часов и, отпросившись из магазина, где служит, до десяти часов делает с Теклой необходимые покупки.

Они купили полосатой, белой с черным, материи, были у священника, у гробовщика, заказали рейнского вина и вина Мумма.

Три дня подряд принимает Текла посетителей в маленькой комнате, а затем двери отворяются настежь и с улицы стремится народ поглазеть на покойницу. Потом у ворот и на улице разбрасываются еловые ветки; звонят колокола церкви Святой Гертруды; приходит священник, приходят носильщики; шесть стражников, товарищей отца, подымают гроб и выносят его на черные дроги; толпа народа раздвигается, чтобы пропустить священника и Теклу, которые садятся в карету, мягко покачивающуюся на рессорах; шествие движется к кладбищу, а входная дверь темного дома с его темными воспоминаниями запирается; и девушка через смерть покидает мусорный ящик и крыс, пьяных матросов и ростовщика, детство и родительский дом и вступает в новую жизнь.

II

Молодая женщина сидит в собственной квартире на набережной, которую солнце всегда озаряет своим светом. Цвет ее лица стал значительно свежее. Обе небольшие комнатки и кухня блестят новой обстановкой и утварью, а она сама почувствовала себя королевой, когда служанка стала исполнять всю ее прежнюю домашнюю работу. Когда же по утрам она отправляется за покупками на базар и служанка несет за ней корзину для провизии, она сознает, что возвысилась, что стала особой и что достигла некоторой власти. А когда возвращается домой муж, довольный, благодарный, она чувствовала себя настолько безгранично счастливой, что нередко плакала.

Муж был веселый малый, никогда не приносивший с собой домой своих забот и хлопот. Он пел ей веселые песни, так что она часто смеялась, чего прежде в ее жизни не бывало; а иногда он приводил с собой товарищей, и тогда все вместе пели и играли; всегда же подобные сборища кончались изъявлением благоговения перед молодой женщиной, которая в их кругу считалась солнцем и, сама того не замечая, светила им и обогревала их.

Но дни, проведенные в одиночестве и без работы, казались ей длинными, как иногда кажутся длинными праздники Рождества или Пасхи, когда в конце концов доходишь до того, что действительно ждешь не дождешься будней. Счастье было так безгранично, что утомило Теклу, и часто уходила она надолго гулять, ища новых впечатлений; при этом она особенно часто подымалась к Немецкой церкви. Она подолгу сидела на кладбище и уносилась воспоминаниями к тому времени, когда жаждала счастья, теперь достигнутого. Сравнивая достигнутое счастье с тем, к которому она тогда стремилась, она начинала грустить, потому что теперь ничего не было такого, о чем бы она мечтала. Однажды она пошла проведать новую привратницу; она посидела у нее в узкой комнатке, чувствовала запах соленой рыбы, пересчитала все пятна на желтых обоях, испытывая прежние нервные вздрагивания при каждом звонке и при стуке затворяющейся входной двери. Вернувшись после этого домой, она испытала снова счастье первого времени, оживив впечатления новой светлой жизни темными воспоминаниями прошлого. Она почувствовала себя вдвойне счастливой и втройне благодарной тому, кто спас ее от нищеты и унижения.