Август Стриндберг - Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы

• Название: Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы
• Автор: Август Стриндберг
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-4224-0011-9

Роман «Красная комната», принесший Стриндбергу мгновенный и шумный успех, в сатирических тонах изображает нравы современного писателю шведского общества: тупой бюрократизм в управлении страной, паразитизм чиновничества, комедию парламентаризма, продажность прессы, аферы нарождающихся акционерных компаний, лицемерие религиозных и благотворительных обществ, зависимость искусства от капиталистов. На этом фоне разворачивается личная трагедия героя романа — постижение изнанки жизни и утрата при этом своих юношеских идеалов.

---

Текла увлеклась его настроением и приходила в восторг от деревенской церкви, от водяной мельницы, от проходящей яхты, и скоро они соединились в один общий восторг. Они слились в одно созвучие: стоило одному ударить по струне, как звучал полный аккорд на губах и в глазах другого.

Через некоторое время Роберт спросил, не привести ли ему на мостик ее мать. Текла это намерение его одобрила, он ушел и вернулся в сопровождении старухи, причем принес сиропу и апельсин. Опять наступила полная гармония в их настроении под благосклонным и одобряющим взглядом матери. Он говорил об охоте и о французской труппе, о новом стекольном заводе, о последней дуэли, о финансовой комиссии, и все, что он ни говорил, действовало на Теклу успокоительно. Ей нечего было отвечать ему и даже вникать во все, что он говорил; его слова, как сладкая музыка, действовали лишь на ее слух.

Наконец пробило полдень, и яхта вошла в бухту, где на берегу должен состояться праздник. Роберт оставил на время обеих женщин, так как в настоящее время его положение члена общества накладывало на него некоторые обязанности по организации праздника, но просил разрешения потом опять присоединиться к ним, говоря, что в каюте он уже успел познакомиться с отцом Теклы.

С берега оркестр приветствовал яхту, а с вершины холма взвилась ракета, и раздался вслед за этим ружейный залп. Оркестр играл марш, и при криках «ура!» огромной толпы поселян яхта причалила к пристани графа, владельца усадьбы. Гуляющие спустились на берег, и украшенное флагами шествие двинулось к дому владельца, где вышедшего на балкон графа приветствовала музыка; председатель общества поблагодарил его за гостеприимство и за разрешение пользоваться на этот день его парком. Граф с балкона благодарил с доброжелательной улыбкой на лице, и это неприятно подействовало на Теклу, так как это ей показалось пренебрежительным.

Оттуда шествие направилось к вершине горы, где был водружен шест со знаком общества и прочитана пастором краткая молитва. Затем трубачи дали сигнал к обеду.

Под тенью вековых лип были накрыты столы. Текла никогда еще не видела ничего великолепнее и на время забыла неприятное ей соседство замка и графа. Роберт сидел напротив рядом с ее отцом, который, видимо, был пленен обхождением молодого человека. Стучали ножи, звенели стаканы, шум стоял необычайный. То провозглашался тост, то раздавался туш или слышался залп. Текла чувствует, что вино действует на ее кровь и подымается в голову, и она впадает в какое-то полусознательное блаженное состояние. Роберт, считавший своей обязанностью беседовать и с соседями с другой стороны, чувствовал на себе постоянно взгляд Теклы, и он был вынужден обернуться к ней, говорить только для нее; она теперь слышала и ясно понимала все, что он говорил: всякое его слово находило отголосок в ее душе.

Кончился обед, и все разошлись по парку. Роберт пошел с Теклой. Родители сели на скамейку и оставили молодых людей одних. Они спустились к озеру и бродили под тополями; углубились в бесконечные аллеи парка, посидели в беседке, которую покрыл каприфолиум, и наконец поднялись на самую вершину горы.

— Удивительно, — сказал Роберт, воодушевленный выпитым вином и прогулкой вдвоем, — мне все кажется, что мы старые знакомые.

Он таким образом впервые заговорил на эту тему и оставил посторонние предметы.

— Да, ведь мы действительно давно знакомы.

Она таким образом напомнила ему их первое знакомство в церкви; искра, вспыхнувшая от первого поцелуя, теперь разгорелась вновь; она жгла ее.

— То был чудный вечер! — воскликнул в раздумье Роберт. — Его я никогда не забуду.

— Не думаете ли вы, — сказала Текла, чувствовавшая, что искру необходимо раздуть, — не думаете ли вы, что души людей родственны между собой.

— Я думаю, — возразил Роберт, глубоко задумавшись, — что есть родственные души: наши, например. Когда я с вами говорю, то чувствую, что вы вполне понимаете меня, что у вас другой мысли, кроме моей, нет, так как иначе вы бы мне противоречили и была бы разорвана наша связь, не было бы между нами той симпатии; это я не мог бы не почувствовать.

— Да, — отвечала Текла, опустив глаза в землю, — мне кажется, что каждое ваше слово есть выражение моей мысли. Не странно ли это?

Разговор их принял скоро таинственный, почти мистический оттенок. Они не видели уже друг друга; шли рядом, как бы замаскированные, и уносились в область чувств и фантазий. Голоса родителей вернули их к действительности, а трубачи оповестили, что на площадке начинаются танцы.

— Танцуете ли вы? — спросил Роберт.

— Да, но плохо, — ответила Текла.

— Однако смело рассчитывайте на менуэт!

— Да, и с удовольствием, так как иначе я бы осталась сидеть.

— Вы? Сидеть? Нет! Этого быть не может!

— Почему не может быть? Если девушка некрасива, у нее нет кавалеров.

— Некрасива? Думаете ли вы в самом деле, что вы некрасивы?

— Я это знаю отлично.

— Вы шутите?

— Не заметили вы разве, какой у меня некрасивый нос?

— Не замечал.

— В таком случае вы первый не находите меня некрасивой.

Танцы уже начались, когда молодая парочка вступила в ряды танцующих. Роберт обхватил Теклу за талию.

— Это я не в первый раз, — сказал он тихо, — держу вас в своих руках.

Текла слегка вздрогнула, но ничего не отвечала.

— Вы танцуете отлично, — заметил Роберт. Музыка сливалась с их речами и составляла аккорд к их голосам, поющим соло. Роберт делался более смелым и уже о постороннем не говорил.

— Помните ли вы, что я вас поцеловал в церкви? — спросил он наконец. — Помните вы это?

Музыка аккомпанировала его горячим словам и заглушила ответ Теклы; только видно было, как ее губы побледнели и что-то прошептали.

Они танцевали, как безумные, как бы одурманивая себя, как бы желая действительностью заглушить воспоминание, и наконец остановились почти без дыхания.

Он теперь говорил о ее глазах, ее волосах, руках и, наконец, о ножке, а она слушала его, как пьяная. Ей казалось, что она делается красивой, что его нервы придают ей больше силы, что ее кровь оживляется его кровью, что она дышит его легкими, говорит его устами. Порою ей казалось, что она погибла, исчезла, уничтожена, и она хотела бы освободить свою душу, которую он втянул в себя; но было так сладостно быть не самой собой, предпринять как бы переход в душу другого, повиноваться воле другого, а самой тем временем быть погруженной в тихое оцепенение. Он так именно должен был прийти и освободить ее от всякого труда думать, говорить, действовать; он должен был быть ее искупителем, который возьмет на себя все ее грехи и печали. Ах, до чего сладостно чувствовать, что живешь, не испытывая бремени жизни!

Наступил вечер. Цветы и травы покрылись росою. Солнце село и бросало еще лишь розоватый отблеск на бухту и острова; фиорд стал голубовато-стального цвета, как клочки упавшего неба.

Яхта снова заполнилась пассажирами и отчалила. Текла сидела на палубе, на ногах ее был распростерт дорожный плащ Роберта. Рядом с ней не переставая говорил Роберт, наклоняясь к ней и глядя ей прямо в глаза. Мать спала в каюте, а отец был на носу.

Роберт, сидя спиной к розовым фиордам и островам, глядел только в глаза Теклы. Он пожирал ее своими взглядами, обнимал ее своими словами, дышал на нее своим горячим дыханием, как бы желая растопить холодный снег. Он хотел всецело овладеть ею, но Текла все отклонялась.

Наконец ему удалось поймать ее.

— Почему вы каждый день ходили на улицу Свиалагорд? — спросил он вдруг дерзко, с отвагой, делающей героев.

— Потому что… я не знаю… я не могла иначе.

— Вы иначе не могли? Не потому ли, чтобы…

— Вас встречать!

Слово было произнесено. Он вскочил и сорвал с головы шляпу, как бы желая остудить разгоряченную голову.

— Это правда? Правда ли, что вы любите меня?

— Это правда, — ответила Текла.

Искра взорвалась и зажглась. Роберт провел остальные часы до конца поездки в том, что расспрашивал, верно ли это, — таким маловероятным казалось ему его счастье, такой несбыточной сказка, будто она его любит.

* * *

Часы показывают от двух до трех утра. Текла сидит возле кровати умирающей матери в маленькой комнате, расположенной по ту сторону ворот. В двенадцать часов ночи ушел доктор и объявил, что надежды нет, а в час ушел на дежурство отец. Он простился с женой и расплакался.

Ночник догорает и начинает шипеть и коптить. Текла подливает масла, вставляет новый фитилек и снова садится на прежнее место. Взоры ее уставлены в одну точку — на маленький огонек, освещающий в темной комнате только небольшой уголок и бросающий лишь маленький светлый круг на потолок. Она видит только ночник на комоде и пузырьки с лекарствами: из стакана с водой торчит ложка; половинка лимона издали кажется чуть ли не с тыкву. Вообще все предметы принимают при тусклом освещении причудливые формы и размеры, и это действует на усталое от бессонных ночей воображение Теклы. Она лишилась способности думать, а какие-то мысли сами по себе, помимо ее воли, рождаются в ее голове, как незаконные дети, которых родившая их мать не хочет признать, но и не может от них отречься.