Карлос Оливейра - Современная португальская повесть

• Название: Современная португальская повесть
• Автор: Карлос Оливейра
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1979

В сборник вошли повести пяти современных португальских писателей: Жозе Кардозо Пиреса «Дофин», Жозе Гомеса Феррейры «Вкус мглы», Мануэла да Фонсеки «Посеешь ветер…», Карлоса де Оливейры «Пчела под дождем», Урбано Тавареса Родригеса «Распад».

В повестях рассказывается о жизни разных социальных слоев португальского общества, их борьбе с фашизмом, участии в революции.

---

Упомянутый декрет, ныне продленный, был разработан для чрезвычайных обстоятельств в соответствии с § 3 статьи 136-й конституции, который в последней редакции гласит: «Законодательная власть министра в заморских территориях будет в чрезвычайных обстоятельствах осуществляться без соответствующего консультативного органа, причем министр будет исполнять свои обязанности в любой из заморских провинций и на других территориях, предусмотренных законом».

* * *

Бывают дни, окутанные колючей проволокой. У меня плохой анализ. Ну и что? В пустоте бессонной ночи я ворошу так и сяк слова и фразы, ухожу, куда повлечет, тайной тропой мысли. Что ж такого? Какая разница? Мне трудно было бы переносить старость… А так — обострение, операция, и все кончено. Незачем даже изменять привычный ритм моего существования. Я уже прожил так двадцать с лишним лет! Разница только одна: теперь я знаю, что грозило мне в любой момент. И что делать с этим предостережением? Носить на браслете, как часы? Или написать на картоне и повесить на самом видном месте? А теперь — спать! Спать, что же еще я могу делать в окружающем меня синеватом стальном полумраке, где давно пустило глубокие корни отчаяние, и я его гоню… Но как уснуть?

Приходит прошлое, я вижу сорванные цветы: розмарин для моей матери, роза цвета семги для меня и еще роза-солнце, скромно именуемая чайной. Запахи цветущего сада. Но почему среди острых благоуханий я слышу резкие голоса, напоминающие собачий лай?

— Выброси это мясо, оно протухло, я же тебе сказала!

— Сеньора, не надо… Разрешите, я отдам его куму, он сейчас на мели.

— И думать об этом не смей, слышишь, Домингос!

— Ну ладно, сеньора, ладно уж…

А сам несет этот кусок зловонного мяса, как шкатулку с бриллиантами.

— Домингос, ты меня не обманешь. Ты хочешь его припрятать. Брось на землю эту пакость тут же, чтобы я видела, потом уберут.

Вспоминаю лицо Домингоса, лукавое и огорченное. Он еще не сдается:

— Ну, раз вы уж так велите… Только, знаете, мы выросли на таком мясе. Нам-то это хоть бы что! Такой кусок зазря пропадает, а нам сгодился бы.

В темноте вокруг меня начинают плясать искорки. На лбу вздуваются вены. Пульсирует боль. Бронзовая ночь, одетая в траур, сжимает мне виски, обжигает ударами бича. Серотонин[119] — какое сладкое для меня слово. В голове у меня мечутся крошечные летучие мыши. Я иду по шоссе, пока могу, пока боль можно терпеть. Вдали вижу огни. Безжалостный свет заставляет меня зажмуриться. Прижимаю пальцы к виску. Я вхожу в эту суровую тюремную больницу, чтобы навестить друга, которого, может, и не узнаю, он в заключении уже двадцать лет.

Он спокоен, энергичен и тверд, хотя по виду годится мне в отцы (а старше меня на каких-нибудь пять-шесть лет).

— Ты, верно, много выстрадал?

— Я? Как-то неловко и говорить об этом. Что мои невзгоды по сравнению с бесконечными муками того, другого? Мне просто стыдно говорить о себе.

— Да нет, чего там, я ведь знаю, хорошо знаю. Могу представить себе, какие ты перенес унижения, как все в тебе протестовало. Когда тебя толкают, говорят тебе «ты», когда у тебя нет собственного имени… Мне-то легче, я рабочий. Как помню себя, получал затрещины. Понимаешь? И теперь мне не так уж трудно сносить пинки, я привык…

* * *

Из газет.

ЗАСЕДАНИЕ УГОЛОВНОГО СУДА

На заседании Уголовного суда Лиссабона под председательством дезембаргадора[120] Моргадо Флориндо и с участием в качестве государственного обвинителя помощника прокурора республики доктора Луиса Оливейры Гимараэнса вчера началось слушание дела следующих граждан, обвиняемых в подрывной деятельности: (1) Армандо дос Сантос Серкейра, 29 лет, женат, житель Лиссабона, банковский служащий; (2) Фернандо Антонио Баптиста Перейра, 20 лет, холост, житель Лиссабона, студент 2-го курса историко-филологического факультета; (3) доктор Антонио Жорже де Пайва Жара, 25 лет, врач, уроженец Иньямбане (Мозамбик) и (4) доктор Антонио Машадо Сарайва, 26 лет, также врач, женат, родом из Сатано. Первый из обвиняемых содержится под стражей, остальные отпущены под залог.

Защита в лице докторов Жоакима Перейры да Косты, Лопеса де Алмейды, Мануэла Макаисты Мальейроса и Карлоса Барбейтоса соответственно представила со своей стороны двадцать четыре свидетеля.

Следствием установлено, что обвиняемые, за исключением Баптисты Перейры, были членами коммунистической партии Португалии, а последний сотрудничал с этой нелегальной организацией.

Согласно материалам следствия, Сантос Серкейра был задержан полицией по охране порядка 30 апреля прошлого года при распространении совместно с Баптистой Перейрой подпольной литературы в Лиссабоне и его окрестностях. Перед выборами депутатов в Национальную ассамблею в 1965 году обвиняемый состоял членом гражданских комиссий молодежи Лиссабона, присутствовал на собраниях этих организаций в Камполиде и Синтре. Имея намерение, подчеркивается в следственном заключении, уклониться от несения воинской службы в африканских провинциях, Сантос Серкейра в сентябре 1965 года выехал в Париж, где прожил четыре месяца. По возвращении в Португалию побывал по служебным делам в Анголе и там ознакомился с доктором Жара. В 1972 году вернулся и вступил в члены ПКП.

О докторе Жаре в следственном заключении сообщается, что он в 1968 году приехал в Лиссабон для продолжения учебы на 4-м курсе медицинского факультета; принимал участие в подпольных собраниях.

Следствие сообщает также, что врач Антонио Машадо Сарайва начал свою политическую деятельность в 1968 году в демократической избирательной комиссии в Порто, где он учился в то время на медицинском факультете университета. Перейдя в Лиссабонский университет, стал членом факультетской организации ПКП.

В начале заседания защитники представили протесты обвиняемых, где те пытались отклонить предъявленные им обвинения, после чего суд приступил к допросу обвиняемых, по завершении которого были опрошены свидетели защиты.

В полдень заседание было прервано на два часа, и после перерыва начались прения сторон, продолжавшиеся до вечера. После того как были заслушаны речи защитников, заседание было закончено, и дальнейшее слушание цела назначено на завтрашний вечер.

* * *

Из текучего полумрака возникает наполненная моллюсками жестянка. Синий свет скользит но стенам, разрисованным узорами, которые когда-то были мелодиями, краски легли на свое место под действием звуков.

Она танцует, обвив стан длинными косами, задевает плечами листья пальм, которых нет, их создает само танцующее тело. Вдруг она в изумлении замирает: у нее из пупка торчит крыса. Никто, кроме нее, этого не замечает, друзья сидят как ни в чем не бывало. Она одна видит возрождение своего детства: вот она хоронит старого шелудивого пса, друга своих забав, перебирает ветхие коробочки, где хранятся ее сокровища, ухаживает за калеками, шлепает по грязи старой улочки, где у всех женщин — пышная черная шевелюра. Занемевшими руками она приподымает грудь, отпустив тяжелые косы. Пляшет. Еще вчера, когда рыбаки свернули паруса своих шаланд, была схватка врукопашную со своей собственной нищетой и дикостью, были сверкающие ножи, горящие глаза, странная рана в ее чреве, ярость чужих и своих, боль, бегство, пелена страха, розовые таблетки. Да еще не всякий попадает на больничную койку!..

А теперь — позолоченные безделушки, другие люди, другие слова, многозначительное молчание… Хорошо быть загадочной, иметь свои сокровенные уголки души, не доступные никому. Красивая жизнь! Но она и сама знает, что все это преходяще, что корни тянут ее обратно, и рано или поздно ей предстоит сыграть в кровавом народном действе свою единственную в жизни роль для безъязыкого люда своей улицы, сыграть с ним вместе.

* * *

О, благочестивые люди, столь кроткие на слова, о, добренькие буржуа! Меняются времена, а повадки-то у вас все те же. Случается, конечно, что кому-то из вас опротивеет дорогой костюм, шикарный автомобиль, набьют оскомину изящные манеры, тогда появляются сапоги, немыслимая борода, малолитражка «остин-мини» с двумя карбюраторами… Но от главного, любезные господа, вы не отказываетесь и не откажетесь, разве что… Посмотрим, что делается в одном из ваших домов, дающем в месяц шесть конто дохода. Я ходил по дому, разговаривал, спорил, ласкал пальцами древнюю глазурь гладкой стены этого вашего храма собственным деньгам, как вдруг в гостиную-бар (в бельэтаже, конечно) влетают двое красных, возбужденных мальчишек, один бьет, другой увертывается. Бьет, разумеется, сын хозяина дома, а другой мальчик — его соученик, из тех, что по будням завтракают без варенья.

— Ну разве так можно?! — говорит молодой, спортивного вида папаша (воскресенье — передышка от труда для всех, а для богатых — обычное дело, день как день). — Разве так можно?! (Плохо скрываемая довольная улыбка выдает радость сильного, когда он видит, что сила перешла по наследству.)