Карлос Оливейра - Современная португальская повесть

• Название: Современная португальская повесть
• Автор: Карлос Оливейра
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1979

В сборник вошли повести пяти современных португальских писателей: Жозе Кардозо Пиреса «Дофин», Жозе Гомеса Феррейры «Вкус мглы», Мануэла да Фонсеки «Посеешь ветер…», Карлоса де Оливейры «Пчела под дождем», Урбано Тавареса Родригеса «Распад».

В повестях рассказывается о жизни разных социальных слоев португальского общества, их борьбе с фашизмом, участии в революции.

---

Даже защитника можно заставить усомниться в невиновности подзащитной и потерять веру в правосудие. О сеньора Фемида, рыжая красавица с пустыми глазницами!..

Бедная моя подруга, как легко от тебя отделались! Как это просто и элементарно — выбросить на свалку слабого! И какой простор дан сверкающим крыльям властителей наших судеб!

* * * КОММЕНТАРИЙ ОППОЗИЦИОННОЙ ГАЗЕТЫ, КОТОРЫЙ УДАЛОСЬ ПРОТАЩИТЬ СКВОЗЬ СИТО ЦЕНЗУРЫ («НОТИСИАС ДА АМАДОРА»)

На повестке дня — увеличение заработной платы.

Усилившийся за последние годы рост цен продолжает создавать трудности почти во всех областях экономической жизни.

Однако если крупные финансово-промышленные объединения имеют возможность компенсировать увеличение

себестоимости продукции за счет повышения цен на производимые товары, — причем прибыли не уменьшаются, скорее, даже возрастают, — то мелкие производители и наемные рабочие такой возможности лишены, и на их плечи ложится практически все бремя дороговизны.

Снижение покупательной способности и рост долговой зависимости наемных рабочих не могут не иметь серьезных социальных последствий, особенно когда подтвердится, что увеличение заработной платы, как это видно из официальных статистических данных, отстает от роста цен на предметы потребления.

Таким образом, на повестке дня стоит увеличение заработной платы, что, кстати, вытекает также из руководящих официальных документов (закон о национальном бюджете, план развития № 4), имеющих целью повышение уровня жизни населения и «улучшение распределения национальных богатств»!..

* * *

За ночь у меня отросли усы. Я ужаснулся, взглянув на себя в зеркало: каштановые, светло-рыжие и грязно-белые. Трехцветные усы с обвисшими кончиками. Такое я видел только на Северном Редуте, когда смотрелся в карманное зеркальце: заросшая и худая физиономия. Ладно, сейчас мы пойдем и сбреем их.

Ночь с ее минами-ловушками и аэростатами из голубого тумана задерживалась дольше обычного на улице в этот утренний час. Вот мужская парикмахерская, хвост до самого угла. Не может быть! Это же не бензоколонка!

Стою, жду, очередь не двигается, время тоже вроде бы стоит, только нервы мои тикают. В витрине — муляжи, модели причесок, а под ними прейскурант с астрономическими цифрами.

Движется почетный эскорт белых лебедей, а за ним — грузовик, груженный треской; люди открывают рот, кто от удивления, кто от того, что слюна побежала. Амазонки в полицейской форме вежливо взимают штраф со спекулянтов. По обочинам гниют пустые автомобили, среди них даже шикарные (редко). У входа в контору стоит страж с хлыстом в руке, освещенный не померкшим еще светом фонаря. Вот как? И это в половине десятого?!

«До пятницы мяса не будет, как тут дотерпеть…» — произносит бородач, что стоит передо мной в очереди, которая не продвигается. Почем теперь кило? Ого-го, вот это да! Очередь озабоченно молчит… Тишина с почтением скользит по лабиринту Байши с ее голубятнями, трепещет над стрижеными головами евнухов, стаскивающих шапки при виде колесницы с сокровищами. Вздрагивают занавески, за которыми укрылась любовь. А ведь недоедание губит любовь на корню.

Но вот с небес падает луч, и вспыхивает купол собора, светится арка на улице Аугуста, покрываясь серебряными блестками, и начинаются похороны: хоронят призвания, профессии, предприятия, предпринимателей, которые вместе образуют процессию на колесах, а впереди шествуют скелеты в нанковых фартуках с кусачками в руках. И город вдруг разражается воем.

* * *

Из газет.

ПИРШЕСТВО В ОГРАБЛЕННОМ МАГАЗИНЕ

Сегодня ночью был ограблен магазин самообслуживания «Экономия» на улице Кошта Кабрал, 2742, принадлежащий фирме «Нативидаде, Оскар и Мело».

Грабители унесли несколько блоков сигарет, значительное количество напитков, колбасные изделия, электробритвы, рюкзаки для транспортировки украденного и другие товары, еще не полностью учтенные. На месте преступления был устроен пир: на закуску пошли жареные цыплята, ветчина, колбасы, сыры разных сортов, сливочное масло и маргарин, пудинги и пирожки; распивалось пиво и прочие отечественные и импортные напитки.

Пребывай, дорогая, в замкнутом круге своего совершенства. Продолжай в том же духе. Твори добро в своем микромире. Твое место — там. Продолжай ненавидеть всяческое насилие, в том числе и революционное. Упивайся благолепием церковных песнопений. Ты не замечаешь, сколько повседневной лжи вокруг тебя. Проходишь рядом, спотыкаешься об нее, но не видишь. Блажен, кто обрел покой и безмятежность духа! Ты обрела их. Но ты, наверное, знаешь, что таблеток против душевного смятения не бывает. Ты любишь говорить об эстетических и морально-этических ценностях. Тебе по душе фрейдизм. Ты восстаешь, если кто-нибудь здесь, во Франции, оскорбляет твою родину. Но ты подумай, действительно ли они ее оскорбляют, когда спрашивают о трущобах, существующих не только у нас? Однако поинтересуйся статистикой, спустись с небес на землю, разгреби навозную кучу, только так можно что-то увидеть. Никто не желает тебе зла, поверь мне. Я, как и ты, ярый противник ненависти и жестокости. Но что ты знаешь о жестокости преступлений, совершаемых под личиной правосудия, когда палач, свершив кровавое дело, протирает руки одеколоном? Что ты вообще знаешь о жестокости, друг мой? Одни жестокие времена сменяются другими. И нужно иметь острое зрение, чтобы разглядеть в окружающей тьме силуэты чудовищ, которые разгуливают среди нас, быть может, рука об руку с небесными созданиями вроде тебя.

Подумай хотя бы о нынешних братьях Вечного жида, наших соотечественниках, покинувших дом и тепло родных сердец и теперь пропадающих без любви и участия. Между твоим и их миром лежит пропасть. Подумай обо всем этом, подруга моя, подумай, ведь, несмотря ни на что, у нас с тобой много общего. Оба мы — люди на земле, только у тебя веки зашиты розовыми нитками, чтобы ты не могла разглядеть рядом с тобой притаившихся чудовищ. Разорви эти нитки, открой глаза. Настоящую жизнь не проживешь зажмурившись. Проснись, друг мой, воспрянь от сна, не страшись колючек реальности, не вороти носа от правды, какой бы неприглядной она ни была, закали душу во льду и пламени свободы!

* * *

Есть у нас где-то в глуши средневековый город. Вернее, не где-то, а на своем месте, и называется он Вила-Велья-де-Оурем. Славится он старинным замком, горделиво возвышающимся над всей округой. У него героическое прошлое и трагикомическое настоящее: его арендуют американцы, продающие входные билеты нашим отечественным туристам, которым случится забрести в те края. Абсурд? Ничуть. Бизнес покрывает лишь малую часть расходов на празднества. И какие! На одном я побывал. Проводятся они обычно по субботам, но их организуют и в другие чем-нибудь примечательные дни (там у них вечный карнавал, фестиваль лет на шестьдесят). Съезжаются на него благородные господа из-за океана, с материка шестизначного капитала, разодетые в пух и прах: на них жилеты из кожи тапира, расшитые куртки, береты с пером, красные штиблеты… И начинаются танцы. На дамах — чепцы XV века, фижмы и кринолины в духе маркизы де Мэнтенон[122], а может, это и современные платья, потому что на празднике никто уже не знает, сколько ему лет, в каком веке он живет и но каким законам. Старые дворянские покои реставрированы, в окна вставлены цветные стекла и (о, ужас!) на фронтонах — свежей кладки старинные гербы, все фальшивое…

Вот так-то… Вила-Велья-де-Оурем в техасском вкусе!

* * *

Не каждое утро это случается. Только иногда, и не обязательно в пасмурную погоду. Если позволяют обстоятельства, я бросаю все, бегу из города и шагаю час, два, пока не выйду к морю, цвет которого от погоды не зависит, и бывает (когда бывает), что хандра моя проходит. Впрочем, это не хандра. Хуже. Или, во всяком случае, что-то другое. Внезапно ощущаешь какую-то мерзость, она лезет в глаза, бьет в нос, заполняет голову и все вокруг свинцово-тусклой синевой. Я чувствую ее на кончиках пальцев, на лице, которое становится дряблым, она закисает во рту. Противно все. Может, поплавать? Пожалуй. Но борьба с волнами увлекает лишь на две-три минуты. В самом солнце, каким бы жарким оно ни было, я уже не нахожу тех искорок радости, которыми оно расцвечивает и людей, и вещи… Во вселенной столько миров, сколько человеческих существ. Своему миру я кричу: «Нет!»

Почему человек не уходит из жизни, пока не испьет чашу смерти до дна? Как он не понимает, что уже пьет из нее, когда живет в такой тошнотворной мерзости, в этой зеленоватой пене, предвестнице невыносимой боли?

Очнись! Тебе уж не начать все сначала, не возродиться вновь, мутная грязь прожитого дня уже не отстаивается за ночь.