Аркадий Белинков - Юрий Тынянов

• Название: Юрий Тынянов
• Автор: Аркадий Белинков
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Критика
• Год: 1965

Книга посвящена творчеству одного из крупнейших советских писателей — Ю. Н. Тынянова, автора широко известных романов и рассказов «Кюхля», «Смерть Вазир-Мухтара», «Пушкин», «Подпоручик Киже» и др. Читатель книги ознакомится с глубокими суждениями о русском и западном историческом романе, о связях исторического романа с литературой на современную тему.

Автор сосредоточивает пристальное внимание на материалах, используемых Тыняновым, и подчеркивает строгую документальность творчества писателя. Так, в частности, роман «Кюхля» построен на неизвестных ранее документах секретных архивов, личной переписке поэта и мемуарных источниках. В романе о Грибоедове «Смерть Вазир-Мухтара» Тынянов вводит читателя в самые сложные дипломатические и придворные интриги, в обстоятельства трагической гибели Грибоедова.

Первое издание книги было с большим интересом встречено читателем и получило высокую оценку в прессе.

---

Тынянов не терпит ни чинного благонравия, ни его родных и любимых сестер — красивостей. Лебеди у него плавают «в канаве», «старые и грязные». «Над прудами в хижинах зимовали лебеди — в каждой хижине пара супругов: на сухой камышовой подстилке, зарывшись носом в перья подруги, лежал старый лебедь и, чуя их приближение, шипел и глухо бормотал сквозь сон — сонный грязный Зевес, который из-за своей Леды принужден был дрогнуть зимою в шалаше». «Дворец Разумовского на сей раз показался Александру сырым, неконченым зданием, вовсе не таким великолепным…» Представление читателю лицеистов происходит совсем не так, как это было в «Кюхле». В «Пушкине» вместо приемной министра, как Это было в первом романе, — бедная квартира директора. У министра промелькнули лишь несколько человек и ушли, не задержавшись. В квартире же директора происходит следующее: «Просторная комната поразила его наготою… За высокой английской конторкой стоял бородатый мужик в поддевке и записывал мерку. Трое или четверо кандидатов стояли в одном белье посреди комнаты. Александр остановился в нерешительности, стыдясь своего белья, чиненного Ариною. Однако и у товарищей было не лучше… Все присматривались друг к другу, как рекруты, которым забрили лбы. Бородатый мужик совещался с экономом о прикладе». История у Тынянова выглядит не очень парадно, не очень нарядно. Для того чтобы понять исторического деятеля и историческое событие, Тынянову необходимы реальные вещи, оставленные деятелем или событием. Иначе он не верит в историю. «Счет — счет гостиницы, в которой стоял Генрих в Каноссе: постель — столько-то, вино — столько-то… Хлеб — столько-то. Вы слышите? Вино! Он пил вино! Все представляли себе вино. Он стоял в гостинице. Представляли гостиницу. В факт верили. Он не пал, он стоял в гостинице и пил вино, Каносса была, Каносса была сделкой, факт вошел в сознание»[190]. Для Тынянова событие начинает существовать, лишь когда оно из «явления» превращается в предмет. Расчистка от красивых вещей, загораживающих подступы к историческому деятелю, была в то время одной из важнейших проблем исторического романа. Но сложность проблемы определяется не тем, сколь много удастся преуспеть в разоблачениях, а тем, чему эти разоблачения служат. Новое в последнем романе Тынянова было не столько в том, что красивые вещи были убраны с дороги и вместо благовоспитанного мальчика появился мальчик со слабостями и некрасивым лицом. Новое было в том, что Тынянов написал не отдельно Пушкина в жизни и отдельно Пушкина в литературе, а сумел показать единство жизни и труда поэта. Поэтический труд стал биографическим фактом.

Для Тынянова, разумеется, важно не развенчание во что бы то ни стало, не срывание одежд, не желание убедить других в том, что король гол, а опровержение неверной традиции, которая дальше добрых намерений не идет. Дело именно в опровержении плохо проверенных мнений, а вовсе не в разоблачениях. Поэтому у Тынянова столь же часты опровержения застоявшихся незаслуженно плохих представлений о событиях и людях, как и опровержения незаслуженно хороших. Таким опровержением незаслуженно плохого мнения о Пушкине были статья «Безыменная любовь» и история его взаимоотношений с Катериной Андреевной Карамзиной в романе. «В книге о живом Пушкине не будет места и легендам о нем как светском льве, как о ветреном любовнике, цинично относившемся к женщинам. Тынянов восстает против этой общепринятой версии»[191], — пересказывает репортер выступление писателя.

Спорить о том, правильно или неправильно мнение Тынянова, настаивающего на том, что любовь Пушкина к Карамзиной была его единственной любовью, значит заниматься не Тыняновым, а Пушкиным. Я же старался, где мог, заниматься только Тыняновым. Может быть, мне удастся не выйти за эти пределы и сейчас. В связи с Тыняновым важно, что дало ему соображение, на котором он так упорно настаивает. Тынянов настаивает: «В жизни Пушкина была любовь; необычайная по силе, длительности, влиянию на всю жизнь…»[192] Это, несомненно, важно само по себе, но, конечно, куда важнее то, что дает (как полагает Тынянов) возможность опровергнуть «долго державшееся, одно время даже ставшее ходячим представление о Пушкине, как о ветреном, легкомысленном, беспрестанно и беспечно меняющем свои привязанности человеке…»[193]

Конечно, такой писатель, как Тынянов, делает это не для того, чтобы привести пример, достойный подражания, а для того, чтобы попробовать объяснить поэтическую целостность Пушкина человеческой.

Но получилось так, что статья Тынянова доказывает совсем не то, что хотел доказать автор. Автор хотел доказать, что Пушкин не был легкомысленным человеком, а доказал, что он не был холодным.

В самом деле, для того, чтобы доказать, что Карамзина была единственной женщиной, которую он любил и в эти годы и во все последующие (а в романе говорится об этом так часто, что у людей, занятых не только пушкиноведческими вопросами, может возникнуть мысль — не хотят ли ввести их в заблуждение), нужно сначала убедить в том, что у Пушкина или не было других привязанностей, или что женщин, с которыми он был близок, он не любил. Это неверно: Пушкин не только говорил женщинам, как он их любит, но и любил многих из тех, кому это говорил. Статья Тынянова опровергает представление о нем как о холодном эгоисте.

Это Тынянову, несомненно, удается. Факты пушкинской жизни опровергают мнение о его постоянстве, но такой жизненный факт, как творчество писателя, часто поддерживает тыняновскую версию. А так как поэтический факт не хуже и не лучше бытового и в качестве доказательства не уступает ему и не превышает его, потому что и тот и другой реальные факты, то получается, что стихи Пушкина говорят об одном, а биография совсем о другом. Что же может быть лучше?! Вот и прекрасно! Именно Этому нас учат почтенные дяди и тучные тети, полные достоинства, предлагая нашему вниманию насыщенные поэзией строфы и уверяя, что жизнь поэта не представляет научного интереса. Следуя их указаниям, не будем ли и мы со всем вниманием рассматривать отдельно «жизнь» и отдельно «творчество» и уверять, что художник может думать одно, а писать другое? Но ведь всем известно, что только особенно выдающимся представителям это удавалось делать хорошо. А как же быть другим?

Что же тогда остается? Чистейшее стихотворение «Я помню чудное мгновенье» и сомнительное письмо Соболевскому: «Безалаберный! Ты ничего не пишешь мне о 2100 р., мною тебе должных, а пишешь мне о M-me Kern…» Жизнь и творчество? Поэзия и правда? Поэт и человек? Или это закон разности жанров? Или трагическое противоречие человеческой души? Или то, что человек и художник независимы друг от друга? Или то, что Пушкин был натурой противоречивой и сложной?

В мнении о единстве жизни и творчества художника Тынянов разошелся не только с Вересаевым, но и с Пушкиным. Пушкин считал, что:

Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружен…
……………
Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.

«Дитя ничтожное мира», призванное «к священной жертве» «Аполлоном», «бежит», полное «и звуков и смятенья», «в широкошумные дубровы». Кончается «хладный сон», и начинается поэтическое творчество. Бедный итальянский артист, с «дикой жадностью» пускающийся в «меркантильные расчеты», почувствовав «приближение бога», становится вдохновенным поэтом. Это все та же «поэзия» и «правда». Через восемьдесят один год после Пушкина Блок повторит эти мотивы в стихотворении «Поэты»:

Когда напивались, то в дружбе клялись,
Болтали цинично и прямо.
Под утро их рвало…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И плакали горько над малым цветком,
Над маленькой тучкой жемчужной…

Но Пушкин не всегда видел в одном человеке «дитя ничтожное мира» и «поэта». Он настаивал и на прямых связях между поступками и «божественным глаголом». Что такое «гений и злодейство», «создатель Ватикана» и «убийца»? Это тоже человек и художник. Но Пушкин их разъединяет. Он говорит:

…гений и злодейство
Две вещи несовместные…

Тынянов не хочет отрывать человека от поэта.

В истории человеческих споров есть такие объекты, которые одерживают победу или терпят поражение не потому, что они истинны или ложны, но потому, что разным людям и разным временам они нужны такими, а не иными.

Ю. Н. Тынянов писал статью «Безыменная любовь» и роман «Пушкин», когда уже требовалось убеждать в том, что человек, и особенно художник, не должен быть ветреным, легкомысленным, беспрестанно и беспечно меняющим свои привязанности.

Таким образом, статья Тынянова с успехом доказывает, что Пушкин был натурой противоречивой и сложной. Это было бы особенно удачно, если бы мы уже не знали многого на эту тему из других источников.