Аркадий Белинков - Юрий Тынянов

• Название: Юрий Тынянов
• Автор: Аркадий Белинков
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Критика
• Год: 1965

Книга посвящена творчеству одного из крупнейших советских писателей — Ю. Н. Тынянова, автора широко известных романов и рассказов «Кюхля», «Смерть Вазир-Мухтара», «Пушкин», «Подпоручик Киже» и др. Читатель книги ознакомится с глубокими суждениями о русском и западном историческом романе, о связях исторического романа с литературой на современную тему.

Автор сосредоточивает пристальное внимание на материалах, используемых Тыняновым, и подчеркивает строгую документальность творчества писателя. Так, в частности, роман «Кюхля» построен на неизвестных ранее документах секретных архивов, личной переписке поэта и мемуарных источниках. В романе о Грибоедове «Смерть Вазир-Мухтара» Тынянов вводит читателя в самые сложные дипломатические и придворные интриги, в обстоятельства трагической гибели Грибоедова.

Первое издание книги было с большим интересом встречено читателем и получило высокую оценку в прессе.

---

Главка, написанная как стихотворение в прозе, шедшая сначала параллельно пушкинскому тексту, уходит от него в ассоциации, связанные с именем Данте. Начинается главная тема, из-за которой, собственно, написана вся главка; стихотворение и нужно было лишь как импульс для этих ассоциаций. Стихотворение в прозе сделано как русский перевод темы Данте (Данте — Беатриче). Русский перевод темы: Пушкин — Екатерина Карамзина. Пушкинская «давнишняя пора» переосмысливается в давнишнюю пору Данте, историю.

«Зорю бьют. Из рук его выпал ветхий том, который ночью он листал, — Данте…

Зорю били.

Эта точность, голосистая и быстрая… снимала неверные, тлеющие сны. Его любовь была точна, как время…»

Возникает новый мотив — времени.

«…Как время… как будущее. Больше всего, точнее всего будущее было предсказано прошлым, прошедшим.

История Российская, русская, Катерины Карамзиной, была в уме и сердце».

Тема любви-преклонения, тема Беатриче — Карамзиной вырастает из ассоциации, вызванной именем Данте, и сменяется темой истории. Теперь Карамзина связывается с этой темой.

Зорю бьют. Голосистый и живой звук будит его. Он просыпается. Первая мысль — о его любви. Любовь точна, как будущее. Будущее предсказано прошлым. Прошлое — это история русская, История Российская. История Российская — это Н. М. Карамзин. Жена его, Катерина Карамзина, была в уме и сердце. А незадолго до этого было сказано: «Он вдруг понял, что всю историю русскую, от времен Владимира Красного Солнышка, он узнал точно здесь, у Карамзиных, да только не от него, а от нее, от Катерины Андреевны. Она была по отцу Вяземская, княжна, с головы до ног княжна, а говорила детям певуче: детёнки мои. Ведь так, почти так, только Арина говорить умела. Аминь! Аминь! Рассыпься!»

(Я не останавливаюсь на том, что роль Катерины Андреевны в русской истории, в истории русской культуры, в судьбах Мироздания, равно как и в жизни Пушкина, вероятно, несколько преувеличена.)

Связь тыняновского творчества с документом, с источником всегда была очень сильна. Это относится и к его научной работе, и к беллетристике, к беллетристике особенно. Все художественные произведения Тынянова поставлены на документах, причем художественные произведения в большей степени, чем теоретические исследования. (Именно потому, что они носили во многих случаях чисто теоретический характер.) Роль документа в научном творчестве Тынянова после того, как началась работа над художественными произведениями, повышается. Статьи первого периода, вошедшие в книгу «Архаисты и новаторы», меньше связаны с документом, чем исследования 30-х годов. Для ранних литературоведческих работ Тынянова характерно скорее чистое теоретизирование, чем использование материалов, полученных в результате анализа источников. После «Архаистов и новаторов» научная работа Тынянова в большей степени, чем раньше, приобретает вспомогательное значение: она начинает служить его беллетристике. Она становится материалом, из которого строится роман. С этим, несомненно, связан и более пристальный интерес к документу.

В начале 30-х годов начали складываться две традиции, одинаково неправильно толкующие Пушкина. В одном случае поэта прятали под покровы хрестоматийного глянца, а в другом, сорвав всяческие покровы, превращали его в человека без поэзии.

Тынянов написал роман, стараясь опровергнуть обе традиции. Он никогда не работал по привычным, часто непроверенным и неправильным схемам. Это сказано не для того, чтобы похвалить человека, о котором пишешь книгу, а для того, чтобы обратить внимание на то, что было одним из свойств его исследовательского метода. Скептическое отношение к непроверенным и неправильным представлениям свойственно Тынянову-ученому, и Тынянов-художник продолжал с той же неприязнью относиться к вещам, казавшимся правильными только потому, что их повторяли чаще других. Он изучал писателя, пытаясь понять, как получилось, что человек такой биографии в таких исторических условиях становился автором таких произведений. Но жизнь писателя и исторические условия интересовали его только в той мере, в какой они помогали понять то, что писатель сделал. Для этого Тынянов старался пробиться сквозь литературоведческие завалы. Оставались писатель и его произведения. Деликатные покровы, которыми стыдливо драпировали писателя и его жизнь щепетильные литературоведы, оказались твердыми, как панцирь, и разбивать их было трудно. Первые удары всегда приходились по благонравию.

Дитературоведение занимается жизнью великого человека, предполагая, что существует связь между жизнью Этого человека и его делом. Это методологически определяющее положение связано с представлением об истории, по которому жизнь и деятельность человека обусловлены социальным и историческим воздействием. Иногда это дает возможность понять, почему люди, которые вошли в историю как создатели очень хороших книг, сыгравших важную роль в жизни человеческого общества, не всегда удовлетворяли даже умеренным условиям нравственных кондиций.

В плохом литературоведении это вызывало недоумение и наспех называлось «противоречиями». То, что главным были книги этих людей, а не то, что они делали в перерыв, не давало решительно никаких оснований замалчивать сделанное в перерыв или утверждать, что вообще никакого перерыва не было, а была только одна поэзия. Отступавшие под ударами большой литературы блюстители благонравия вынуждены были со вздохом признаваться: «Да, Бомарше давал взятки. Ну и что же? Это не мешало ему…» То, что «не мешало», никто не проверял. Что мешает и что не мешает художнику с тем, что он делает как художник, у таких писателей и исследователей не связывается. Научное литературоведение ищет связи между человеком, временем и произведением, между пустившимся в финансовые спекуляции Бомарше, взятками, которые он давал жене судьи г-же Гезман, четырьмя разоблачительными «Мемуарами» и художественным произведением «Женитьба Фигаро».

Исторический деятель может быть понят только в реальной истории, влияние которой распространяется на все его социально-психическое восприятие. Но в истории действуют разнонаправленные и разнокачественные силы, которые вызывают иногда даже у одних и тех же людей и высокое деяние и низкий поступок. Для потомков равенство «хороший писатель — хороший человек» казалось само собой разумеющимся. Бывало же это, увы, не всегда так, и тогда возникали попытки перечеркнуть равенство. Тынянов по опыту своих более ранних вещей знал, что все это не просто. Нужен был новый аспект, иной характер вопроса. Ответ был до сих пор неопределенен или неверен, потому что был неправильно поставлен вопрос. Тынянов не соглашался ни с равенством, ни с перечеркиванием его. Он считал, что задача литературоведения заключается в том, чтобы объяснить художественное произведение, и если для этого нужно изучать, почему Бомарше дал взятку или почему Пушкин написал Соболевскому крайне безнравственное письмо, то изучать надо и не следует бояться уронить в глазах читателя великого человека.

Но иногда испуг перед красивостями приводил к тому, что Тынянов едва ли не намеренно искажал хотя и традиционные, но правильные представления. Так случилось с историей литературных отношений конца 20-х годов, когда, стараясь доказать преувеличенную роль сентиментализма, Тынянов вдруг начинает настаивать на том, что Пушкин был ближе к архаистам, чем к кругу Карамзина. Боязнь красивостей и благонравия вызывает ряд парадоксальных восстановлений в правах и не менее парадоксальных осуждений. Так нелюбовь к традиционным представлениям приводит к тому, что встреча Василия Львовича с Херасковым, о котором принято говорить с улыбкой, кончается у Тынянова моральной победой Хераскова над сентименталистом Василием Львовичем. Реабилитация Хераскова и понадобилась, только чтобы посрамить сентименталиста, а вовсе не потому, что Тынянов считает Хераскова заслуживающим ее.

Самого Пушкина Тынянов чаще всего подает намеренно сниженным. Иногда это касается портрета, иногда поступка, иногда проскальзывает в авторской оценке. Первая прямая характеристика Пушкина начинается в тоне, мало имеющем общего с акафистом и манерой, в какой писались книжки серии «Жизнь знаменитых мальчиков»: «…он был тяжел, неповоротлив… У него была неопределенная сосредоточенность взгляда, медленность в движениях… Детей, товарищей игр, не запоминал… У него появились дурные привычки…», «…ничего любезного не было в его лице». Это сделано, несомненно, из боязни превратить героя в сусального ангела. За всем Этим сквозит определенная тема. Это тема гадкого утенка. Тынянов раскрывает не свое отношение к Пушкину, а отношение окружающих. В мелочной, суетной, недоброй семье, в казенном Царскосельском лицее, в окружении враждебных людей он был гадким утенком.