Руслан Шабельник - Песнь шаира или хроники Ахдада

• Название: Песнь шаира или хроники Ахдада
• Автор: Руслан Шабельник
• Жанр: Фэнтези

В романе имеют место джинны и древние клады, волшебные превращения и человеческое вероломство, один заколдованный юноша и один расколдованным принц. Упоминается Сулейман сын Дауда (мир с ними обоими), гуль-людоед и злая колдунья. Но ни слова нет о летающем ковре, великих воителях прошлого и волшебной лампе. В первой части повествуется о Шамс ад-Дине Мухаммаде - султане города Ахдада и о визире его Абу-ль-Хасане. О новой наложнице султана, о пропаже его сына, о змее, что выползает каждую ночь из дворца, и о том, что из всего этого вышло. Во второй части семеро узников, в числе которых и наш султан, рассказывают семь историй. Истории приключились с ними и не с ними в разное время, истории странным образом переплетаются, дополняют друг друга и проливают немного света на то, что произошло в первой части. В третьей и последней части, как и положено, - развязка.

---

15.

Рассказ о султане Ахдада Шамс ад-Дине Мухаммаде, о сыне его Аль Мамуне и о красавице Зариме

Надо сказать, что был у султана Шамс ад-Дина Мухаммада старший сын Аль Мамун, рожденный от любимой жены - Оксаны, уроженки земель гяуров.

В день рождения Аль Мамуна, Оксану забрал к себе Аллах, и было это четырнадцать весен назад.

По прошествии этого времени, Аль Мамун вырос в приятного и приветливого юношу с изящными чертами, стройным станом и блестящим лбом, и лицом, как месяц и, глядя на сына, наполнялось радостью сердце султана.

Еще больше радовался Шамс ад-Дин Мухаммад, глядя, что и новой наложнице Зариме пришелся по сердцу мальчик. Она выделяла его среди прочих детей, не раз и не два, Шамс ад-Дин заставал их за играми, или за беседой. Зарима рассказывала Аль Мамуну о далекой стране своего отца, в которой она выросла, о других странах, в которых ей довелось побывать, или знания о которых она почерпнула из свитков и бесед с мудрецами.

Аль Мамун внимал новой возлюбленной отца с неизменным интересом. И огонь, не тот огонь, что сжигает сердца, а тот, что толкает к поступкам, горел в юношеских глазах.

И глядя на этих двоих, наполнялось сердце Шамс ад-Дина радостью и спокойствием.

16.

Рассказ Халифы-рыбыка о том, что он видел с утра, и о том, что так испугало его в увиденном

- Ашхаду алляя иляяхэ илля ллах, ва ашхаду анна мухаммадан абдуху ва расуулюх - Нет бога, кроме Аллаха и Мухаммад пророк его! - глаза Халифы-рыбака горели огнем. Не тем огнем, что сжигает сердца и души, оставляя лишь пепел там, где билась живая плоть и не тем огнем, что толкает к поступкам, и кости смельчаков усеивают дороги и пещеры далеких земель, а тем огнем, что заставляет замирать сердца, и поднимает души к горлу, и расширяет зрачки, и останавливает дыхание или замутняет разум и побуждает бежать. Да мало ли что приключается с человеком, будь он хоть правоверным мусульманином, хоть огнепоклонником маджусом, охваченным огнем страха.

Сейчас такой огонь пылал в очах Хплифы-рыбака, бестелесной чумой захватывая глаза и души слушателей.

- Помолясь Аллаху милостивому и всемогущему, и совершив положенное количество поклонов - поясных и земных, и произнеся суры положенное количество раз, вышел я сегодня утром из славного нашего города Ахдада, чтобы половить, по своему обыкновению, раньше других рыбаков.

Слушатели: горшечник аль Куз аль Асвани, медник Хумам и башмачник Маруф, чьей сварливой жены нрав славился на весь Ахдад, внимали Халифе с неизменным интересом.

- Придя к реке, я разложил сеть и, испрося у Аллаха милостивого и всемогущего удачного лова, приготовился ее забросить, как...

- Ай, Халифа-рыбак, заклинаю тебя именем Аллаха и всем, что свято, не продолжай, - взмолился Хумам, чье имя означает "отважный", ибо, если скажешь еще хоть слово, клянусь Аллахом милостивым и всезнающим, в тот же миг опозорюсь я, и испачкаю платье, а нет для мусульманина большего стыда, чем предстать в общественном месте нечистым.

- Стыдись, Хумам, - сказал Маруф-башмачник, закаленный каждодневным общением с женой. - Это всего лишь слова, и мы еще не слышали окончания истории, только после которого можно будет составить суждения и испугаться. К тому же Халифа здесь, живой, а значит, у истории благополучный конец.

- Ладно, пусть продолжит, - согласился Хумам, чье имя означает "отважный", но если там есть ужасы и злые духи, и звон мечей, при подходе к этим местам, пусть Халифа предупредит заранее, чтобы я успел закрыть уши и глаза, а как пройдет эта часть повествования, дотроньтесь до меня, только осторожно, помня об испачканном платье, и я с удовольствием и вниманием дослушаю оставшуюся часть истории.

- Клянусь Аллахом, если там и есть мечи, то нет их звона, а если присутствуют духи, то очень похожие на людей, - ответствовал Халифа-рыбак.

- Что ж, тогда продолжи, - согласился Хумам, чье имя означает "отважный".

- Так вот, едва я приготовился забросить сеть, как услыхал шум.

- А-а-а! - закричал Хумам. - Я знал, знал, что так и будет. Это джин, страшный джин, который вылез из бутылки, которую ты выловил и который поклялся убить всякого, кто освободит его мученической смертью.

- Да нет же, это был караван.

- А-а, караван, - Хумам опасливо потрогал платье пониже спины, - ну тогда ладно.

- Но что за караван! - и зрачки Халифы-рыбака снова расширились, и дыхание участилось, и страх рассказчика вновь передался слушателям. - Малое количество мулов и верблюдов, хоть и груженных, но совсем не отягощенных поклажей, окружали невольники. И каждый из них был ростом с Джавада, а вы знаете евнуха Джавада, нет в Ахдаде человека выше и больше него. И у каждого за поясом торчала сабля, вдвое шире и длиннее, нежели знаменитый шамшер Джавада.

- А-а-а! - Хумам закрыл уши дрожащими ладонями и зажмурил глаза, затем подумал и отнял одну руку от уха, прижав ее к другому месту, пониже спины. Таким образом, несмотря на все предосторожности, он продолжал слышать рассказ Халифы.

- А на голове их были тюрбаны, а в ушах и носах кольца, блестящие золотом.

- Носах?

- Да, да, ушах и носах, и кожа каждого была чернее безлунной ночи, чернее эбенового дерева, что привозят купцы с далеких островов.

- Нет, нет, не продолжай, вот, чувствую, началось!

- Но самое страшное, в середине каравана высились...

- А-а-а! - Хумам вскочил со своего места и, прижав на этот раз обе ладони к низу спины, высоко задирая пятки, побежал к... месту, которое принято называть "место отдохновения" и куда по воле Аллаха милостивого и всезнающего следует ступать с левой ноги, а выходить с правой, впрочем, это было одно из тех редких мгновений, когда истинно правоверным, к коим без сомнения принадлежал и Хумам, не до наставлений всевидящего.

- Дальше, дальше-то что, - нетерпеливо заерзали на своих местах Маруф и аль Куз аль Асвани, причем последний, как бы случайно, опустил и себе руку пониже спины.

- Высились... - если бы не запрет Аллаха на потребление спиртных напитков, можно было бы подумать, Халифа-рыбак, пренебрегая словами Бога и огненным Джаханнамом для совершающих харамное, испробовал с утра дурманящий напиток лоз, причем в изрядном количестве.

- Высились? - в один голос вопросили слушатели, и даже закаленный в боях с женой Маруф, готовясь к худшему, опустил руку.

- Носилки! - выдохнул Халифа. Выдохнул, словно сбросил тяжкую ношу, и обессиленный откинулся на своем месте.

- Носилки? - переспросили слушатели, и руки обоих поднялись.

- Ну да, носилки. Но какие! Величиной с дом, и полог из плотной ткани опускался до самой земли, не позволяя заглянуть внутрь, и несли их, сгибаясь под тяжестью, с каждой стороны по дюжине невольников, черных, как ночь. И если взять самого большого зверя на свете, зверя с двумя хвостами спереди и сзади из зверинца султана, зверя по имени слон, то, клянусь, и Аллах в том свидетель, в эти носилки их поместилось бы... два.

- Носилки? - слушатели все еще пребывали в некотором недоумении. - И все?

- Ну... да.

- Так чего ж ты пугал нас?

- Как чего - страшно ведь!

- А куда шел караван?

- Известно куда - в Ахдад.

17.

Поучительный рассказ о ночном страже ворот Наджмуддине, о верности долгу и о благочестии

Ветер, бесстыдник ветер, вольный ветер захватил ледяное дыхание ночной пустыни и закружил его в безумной пляске дервишей на улочках, улицах и площадях спящего Ахдада.

- Спите спокойно, жители Ахдада! В Ахдаде все спокойно!

Погремушка сторожа заменяла ветру удары дафа.

Наджмуддин - страж ворот, чье имя означает "звезда веры", поежился, кутаясь в теплую шерсть джуббе. Джуббе он купил на рынке еще в прошлом году и каждый раз, заступая на ночное бдение, благодарил Аллаха, надоумившего его на эту покупку. Да, не украшено затейливой вышивкой, как одеяния царедворцев, и ткань не радует глаз яркими красками, но зато для таких вот, как сегодня, ночных стояний, лучше старого доброго верблюжьего джуббе не сыщешь.

- Спите спокойно, жители Ахдада! В Ахдаде все спокойно!

Муфиз-сторож, миновав улицу горшечников, повернул на базарную площадь и уже надрывался оттуда. За рынком он свернет в переулок, где стоит дом Ицхака-еврея и через него выйдет на площадь перед воротами.

У ворот Муфиз сделает остановку, чтобы поговорить с Наджмуддином. Неизменный обычай, повторяющийся каждую смену Наджмуддина.

Зажав колотушку сухой рукой, цедя слова, как скряга монеты, Муфиз начнет рассказывать последние городские сплетни. Когда только успевает - ночью работает, днем отсыпается - а знает все, о чем говорят на оживленных улочках Ахдада. На самом интересном месте, подобно хитроумной Шахразаде, Муфиз прекратит речи, чтобы продолжить обход.

- Спите спокойно, жители Ахдада! В Ахдаде все спокойно!

За ночь, короткую ахдадскую ночь, он еще трижды подойдет к воротам и - если позволит Аллах - доскажет начатое.