Клод Фаррер - СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ. ТОМ 2

• Название: СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ. ТОМ 2
• Автор: Клод Фаррер
• Издательство: Издательский центр «ТЕРРА».
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1997
• ISBN: ISBN 5-300-01130-4 (т. 2); ISBN 5-300-01128-2

Клод Фаррер (псевдоним, наст, имя Фредерик Шарль Эдуар Баргон, 1876–1957) — один из интереснейших европейских писателей XX века.

Во второй том Сочинений вошли романы «Душа Востока», «Похоронный марш», «Тома-Ягненок (Корсар)», «Рыцарь свободного моря (Корсар)», а также рассказы: «Манон», «Японская кукла», «Высокая стена», «Когда руки грубеют…», «Дар Астарты».

---

«Подумай: мясо опять вздорожало на три су!»

«Я заходила днем к мадам Дюран. Очень симпатичная женщина…»

«Хозяйничаешь, чинишь белье, посмотришь в окно на соседей, — где уж тут выбрать время, чтобы почитать книжку?»

Все-таки, разумеется, это та же самая душа! Когда-то, чтобы последовать за ним, она прибегла бы к опиуму; теперь кинулась бы в Сону. Он был совершенно уверен в этом. Если так, что значат внешние перемены? Пусть новое платье сшито из грубой шерсти вместо шелка — не все ли равно, в какую бутылку налит дорогой ликер?

Он думал — и холод пробегал по его плечам:

«Мы сошлись, наперекор всем предрассудкам и правилам морали. Ради нашей любви мы перешагнули через два трупа. Вправе ли мы подменить эту любовь, вначале похожую на кровавую свадьбу Ромео и Джульетты, банальной супружеской нежностью каких-нибудь господина и госпожи Дени? Из этой женщины, которая была героиней поэмы, имею ли я право сделать домашнюю хозяйку? А я сам? Мы оба, когда-то в объятиях друг у друга, перед пятью возмущенными шпагами оправдавшие наш общественный протест сверхчеловеческой силой духа, — смеем ли мы сделаться мещанской и мелкой супружеской четой?

…Кажется — нет! Не смеем».

XXI

Они оживленно спорили, стоя друг против друга. На серых плитах мыльная вода испарялась, оставляя следы, похожие на плесень. Сначала она не соглашалась:

— Но если мы счастливы?..

Он возражал:

— Мы — убивали! Если это мы сделали для того только, чтобы быть счастливыми жалким счастьем всех этих Мартенов и Дюранов, то мы чудовища жестокости и эгоизма. Когда ставишь себя вне закона, надо быть выше закона.

Она молчала, потупив глаза.

— Мы имеем право на то, что свершили, — говорил он, — но лишь с тем, чтобы на развалинах прошлого воздвигнуть настолько яркое счастье, пред которым потускнело бы все, и наше преступление превратилось бы в любезность. Мы должны были оставаться героями. И вот жизнь низводит нас на уровень того человечества, для которого созданы законы.

Она подняла глаза.

— Что же делать? — спросила она.

— Что делать? — повторил он. — По-моему, обратной дороги нет. Жизнь затянет нас окончательно в тину. Мы не созданы для того, чтобы зарабатывать насущный хлеб. Мы перешагнули грань, разделяющую два класса человечества: низший, который живет, и высший, который грезит. Мы грезили! А теперь приходится жить…

Она размышляла, сдвинув брови, словно собираясь со своими мыслями, а быть может, и с мужеством. Он глядел на мыльные пятна на полу.

— Послушай… — сказала она вдруг.

Она начала говорить. При первых словах он вздрогнул, но она удержала его мягким движением руки, и он молча выслушал ее до конца.

Когда она кончила, он прошептал:

— Fiat voluntas tua!38

Опустившись перед ней на колени, он поцеловал край ее платья.

XXII

На другой день Пьер Вилье уведомил письмом г. Шаррьюэ и К0, что тому придется подыскать другого инженера.

Потом он поехал в Лион. Там он продал на бирже свои процентные бумаги, возвратившись в тот же вечер с тридцатью восемью билетами по тысяче франков в бумажнике. Это было все их состояние. Дома мебель была уже вынесена и чемоданы уложены. На дверях был наклеен билет. «Сдаются внаем четыре комнаты в четвертом этаже». Носильщик выносил багаж. Они отправились пешком — до вокзала было близко. Они не попрощались ни с кем. В конце улицы она обернулась, чтобы в последний раз посмотреть на два маленьких окна. И, быть может, ей захотелось плакать. Но она не заплакала.

XXIII

Сразу же по их приезде в Париж, она выбрала у портних роскошные платья: в Париже они решили прожить целых две недели!

Каждое утро она посвящала много времени тщательному уходу за собой. Благодаря этому ее руки скоро сделались очень тонкими и чистыми — как будто руками статуи…

На пятнадцатый вечер они отправились на Восточный вокзал, где сели в тот же поезд, который два года назад умчал их из Константинополя во Францию, из грезы — в жизнь.

Они возвращались к грезе.

XXIV

Они приехали в ясное августовское утро. Босфор был окутан чадрой из золотистого тумана, и на глади моря солнце вышивало узор золотыми блестками.

Мечети, минареты, мраморные дворцы, окруженные деревянными шалашами, узнали и приветствовали их. Прежняя любовь — вечная любовь — смотрела на них из-за каждого поворота улицы.

XXV

Они остановились в Summer Palace, в самом лучшем номере. Наняли экипаж и лошадей, самых лучших, каких только можно было найти, наняли и шестивесельный каик.

Сезон был в самом разгаре. По воде сновали пароходы, полные цветных зонтиков и ярких летних шляп. По улицам мчались кареты и кавалькады. В долине Буюк-Дере скакали галопом играющие в поло.

Любовники заняли место среди этой блестящей жизни, озадачив всех своим появлением. В книге для приезжающих отеля они вписали в одной строке свои имена, прозвучавшие, как эхо былого скандала: «Пьер Вилье, госпожа де Ромэн». Да, здесь, в Константинополе, она не захотела быть просто госпожой Вилье…

И в первый же вечер они появились в большом зале ресторана, где сели рядом за усеянный розами стол: сели так близко, что плечи их соприкасались.

Их видели на другой день, видели каждый день, каждый час, за табльдотом, на прогулках пешком, в экипаже и в каике; всегда вдвоем, рука об руку, они озаряли землю своим сияющим сверхчеловеческим счастьем.

— Счастье в преступлении! — ворчали некоторые в первые дни.

Но люди искренне вскоре начали возражать:

— Пустяки, все мы поступили бы, как они, если бы у вас хватило мужества. Посмотрите на них: они и не думают раскаиваться!

XXVI

Два раза они совершили паломничество на кладбище Фери-Кею и усыпали могилы д’Эпернона и князя Черновича таким множеством фиалок, что из-под них не видно было земли. И все поняли, что это была дань благодарности тем, кто спаял их союз своей кровью.

XXVII

Они вновь посетили парк великобританского посольства, посидели у подошвы скалы, увенчанной кипарисами и зонтичными соснами. Был вечер, с азиатских холмов поднимались сумерки, и три звезды робко мерцали над Босфором. Под руку они блуждали по темным аллеям и с самой высокой террасы смотрели на неподвижную реку: это было то самое место, где родилась их любовь…

Они посетили также лес великого визиря. Много часов провели они на маленьком островке посреди пруда. Как прежде, он сидел на дерновой скамье. Она лежала у его ног, прислонясь к ним головой, и распущенные волосы широкими волнами лились на траву.

Быть может, непрошеные зрители подсматривали за ними и теперь. Но на этот раз даже улыбнуться никто не посмел.

XXVIII

Август протекал быстро. Осень надвинулась рано. Торопясь воспользоваться последними теплыми днями, все предавались развлечениям, устраивали праздники, гонки, охоты, балы под открытым небом, иллюминации.

Они тоже праздновали. Всегда вдвоем, презирая весь мир, они опьянялись все более и более апофеозом своей любви. Чтобы обедать с ним вдвоем, за их маленьким столом, украшенным как престол, она надевала платье императрицы. Для прогулок по воде они нанимали скрипачей, плывших в баркасе вслед за их каиком. Перед дверями их спальни они обновляли каждый вечер ковер из свежих роз.

XXIX

Настал сентябрь. В первых числах его праздновался день рождения падишаха. Босфор и Стамбул, Пера, Европа и Азия зажглись сотнями тысяч разноцветных огней. До шестого часа по турецкому времени все небо горело ракетами и солнцами. Но когда последний сноп фейерверка угас, луна поднялась кроваво-красная, предвещая зиму.

На другое утро госпожа де Ромэн, стоя у окна, слегка вздрогнула: со стороны Черного моря тянуло холодным ветром. Она отошла от окна. В гостиной ее ждал Пьер Вилье. Он подозвал ее бесконечно нежным движением. И, заключив в объятия, раскрыл перед ней бумажник.

Он был пуст…

Слив уста в поцелуе, любовники смотрели друг на друга. Он молчал, она нашла в себе силу улыбнуться.

XXX

Вечером, как всегда, они распорядились, чтобы был подан каик. Ветер стих, ночь обещала быть теплой.

По внезапной прихоти Пьер Вилье велел каикджи выйти на берег. Он взялся за весла сам; его любовница одна легла на корме.

Два лакея на набережной светили им факелами. Музыканты, настроив скрипки, ожидали сигнала… Но госпожа де Ромэн отослала их:

— Сегодня вечером — тишина!

Пьер Вилье налег на весла. Каик медленно поплыл в ночь. Они не разговаривали так же, как и в тот вечер, когда уста их в таком же каике слились впервые.

Кругом был глубокий мрак. Босфор расстилался, как гробовое покрывало, усеянное множеством серебряных слез — отражением звезд в воде.