Клод Фаррер - СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ. ТОМ 2

• Название: СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ. ТОМ 2
• Автор: Клод Фаррер
• Издательство: Издательский центр «ТЕРРА».
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1997
• ISBN: ISBN 5-300-01130-4 (т. 2); ISBN 5-300-01128-2

Клод Фаррер (псевдоним, наст, имя Фредерик Шарль Эдуар Баргон, 1876–1957) — один из интереснейших европейских писателей XX века.

Во второй том Сочинений вошли романы «Душа Востока», «Похоронный марш», «Тома-Ягненок (Корсар)», «Рыцарь свободного моря (Корсар)», а также рассказы: «Манон», «Японская кукла», «Высокая стена», «Когда руки грубеют…», «Дар Астарты».

---

— Не забывайте, дорогая, — сказал он для начала, — что я очень беден и что нам придется вести очень скромную жизнь.

Она улыбалась… Со времени опьяняющего торжества, охватившего ее в вечер пяти дуэлей, когда он вернулся к ней победителем, ничто на свете не могло, разумеется, затуманить сверкающей стали ее счастья. Она только сказала:

— Любимый, я думала, что хоть вы и не богаты, но совершенно независимы. Там вы вели шикарную жизнь.

Он усмехнулся:

— Жизнь, которая казалась такой… Роскошь для моряка — дешевый товар. Вспомните, я жил на корабле. У меня не было ни виллы, ни другой квартиры, а каик заменял мне карету и лошадей. Несколько счетов от портного, из магазина белья и ресторана — вот и все мои расходы. Я жил, не вынимая кошелька; все это было, конечно, очень скромно, — моя каюта была длиной в семь футов, а стол на корабле более чем прост. Но солдат в походе имеет право на минимальное излишество, а в глазах общества я и был не чем иным, как солдатом в походе.

Она кивнула головой:

— То же было и со мной: казалось, что я богата, на самом же деле я была бедна. Когда люди видели на моей шее жемчужное ожерелье, они не знали, что это ошейник рабыни и что он еще более, чем я сама, принадлежит моему господину. Теперь в ваших объятиях я оказалась голой, как нищая. Но вы все-таки любите меня и без жемчуга?

В этот вечер они не считали более.

XVI

Выяснилось, что у Пьера Вилье было всего полторы тысячи франков ренты. Жалованье офицера увеличивало его доходы вчетверо, но теперь жалованья не было. Он объяснил ей свое положение. Он рассчитывал, что вскоре найдет место, которое обеспечит им жизнь — очень, очень скромную.

— Быть богатым… — сказала она, пожимая плечами, — что это значит? Слуги, туалеты, свой дом! Мой любимый, за всю мою жизнь я знала только одну радость — радость наших свиданий в лесу. А туда… от берега моря… я приходила одна, пешком, в полотняном платье.

Она была так мужественна, что он перестал видеть препятствия, стоявшие на их пути.

XVII

Она оказалась права. Он получил в провинции место инженера. Они поселились в Вильфранше на Соне; в четырехэтажном сером доме сняли квартиру из четырех маленьких комнат: гостиной, столовой, кухни и спальни. Два окна выходили на улицу, два других — во двор, заключенный между четырьмя стенами, высокими, как в церкви.

Он работал по одиннадцать часов в день на заводе, где хрипели огромные машины. Завод находился так далеко от Вильфранша, что у него не было времени возвращаться к обеду домой. Они могли только ужинать вместе и спать.

Спать — только когда наступала ночь, когда нельзя было не спать из-за усталости. Прислуга была для них недоступной роскошью. Приходила только поденщица помогать в самой тяжелой работе. И та, которая прежде была госпожой де Ромэн, подметала комнаты и стряпала.

Их любовь была деревом с крепкими корнями: в этом узком церковном дворе она не зачахла.

XVIII

Прошел год.

Они уже не были похожи на двух романтических влюбленных, соединившихся так бурно там, в феерических декорациях Босфора, среди громких сцен, орошенных кровью. Обыватели маленького городка, они, как и все прочие, имели обывательский вид; им пришлось отказаться от замкнутого образа жизни. Господин Вилье, инженер-электротехник на заводе «Шаррьюэ и К0», не мог гнушаться рукопожатием господина Дюрана, старшего бухгалтера, или поклоном инспектора колледжа господина Мартена.

— Как поживает ваша жена, господин Вилье?

Понятно, никто не сомневался, что они повенчаны. Однажды госпожа Дюран постучала в дверь.

— Вы позволите, по-соседски? Бедняжка, вы, должно быть, скучаете целый день, пока ваш муж на заводе…

Первым посетительницам госпожа де Ромэн — виноват, госпожа Вилье — инстинктивно отвечала:

— Очень любезно с вашей стороны, сударыня.

Но годом позже, под влиянием улицы, госпожа Вилье отвечала уже:

— Ах, голубушка, какая вы милая!

В канун Рождества госпожа Мартен, считавшая госпожу Вилье достойной дамой хорошего тона, и ее супруг, всегда помнящий о высоте своего положения, пригласили ее на семейный ужин!

Супруги Вилье ответили на это приглашение к себе…

XIX

Все их дни походили один на другой. Чуть свет они вставали вместе. Он нежно целовал ее в лоб. «Доброе утро, женушка!» Сначала он говорил это в шутку, насмешливо пародируя такие же слова, долетавшие до них сквозь тонкие стенки. Потом привык произносить их машинально…

Завтракали вдвоем, торопливо. Трамвай на завод проходил мимо ровно в половине седьмого. Молоко она ставила на спиртовку…

— Никогда не дуй на огонь — так можно потерять глаза!

Вдали рожок трамвая стонал в утренней мгле. Они поспешно целовались на прощание. И он опрометью сбегал по крутой лестнице.

Она принималась за домашнюю работу. Потом приходила служанка, и они вместе отправлялись на рынок. Возмущались, что масло подорожало. У обеих на руках висели плетеные корзинки.

Время после полудня проходило за шитьем. Госпожа Вилье, разумеется, шила все свои платья сама. Служанка помогала ей только строчить на машинке.

Вечером он возвращался усталый, весь в пыли. Суп ожидал их в тарелках, украшенных цветочками. Они болтали: недолго, потому что глаза слипались. Порой он вдруг умолкал на середине фразы и пристально смотрел на нее.

— О чем ты думаешь? — спрашивала она.

— Думаю, что если бы ты не встретилась со мной, ты обедала бы сегодня вечером в платье с декольте, между двумя черными фраками…

— Молчи, глупый!

Она его никогда ни в чем не упрекала и не сожалела ни о чем. Впрочем, их скромная жизнь не была жалкой. В конце каждого месяца, когда он приносил ей свои три сотни франков, у нее оставался еще нетронутый остаток. И каждую треть года купоны их скромной ренты составляли экономию в хозяйстве.

— Когда ты будешь получать триста пятьдесят франков, — сказала она однажды, — мы заведем постоянную прислугу. Тогда, мне кажется, нам всего будет хватать, чтобы чувствовать себя совсем хорошо. — И она мужественно улыбнулась…

XX

Однажды в июле завод стал из-за мелководья в Соне. Вода перестала поступать к турбинам, и регулирующий резервуар стал сухим.

— Придется подождать, — сказал Вилье заводчику. — Завтра утром у нас наберется сантиметров шестьдесят в резервуаре, и одну из двух машин мы сможем пустить в ход.

— Тем хуже, — отвечал заводчик. — Если так, отпустите людей и отправляйтесь домой до завтрашнего дня.

Вот почему в этот день Пьер Вилье вернулся домой в три часа дня. У него был ключ, он вошел без звонка. В гостиной никого не было, в столовой тоже. Он отправился на кухню.

Она была там. Стоя на четвереньках, она мыла пол, изо всех сил натирая мочалкой в зеленом мыле каменные плиты. Он обнял ее, притянул к себе ее раскрасневшееся лицо и поцеловал ее маленькие мокрые руки.

— Дорогая!

Вдруг улыбка погасла на его губах. Давно забытые, но сохранившиеся в глубине памяти, в нем прозвучали вдруг гимны Хризиды: «Твои руки — две лилии, и пальцы твои, как пять лепестков…»

…Бедные, бедные, бедные руки! Испорченные, изъязвленные грубой работой, мочалкой и мылом, жирной посудой и щелочью, которая разъедает, и плитой, которая пачкает. Бедные изуродованные пальцы, шершавые ладони — те, которые когда-то напоминали чашечку цветов, огрубелая кожа, когда-то напоминавшая алебастр. Огрубелые руки…

Он повторил, чувствуя, как тревога обдает его холодным ветром:

«Твои руки — отражение твоей души, чистой и страстной».

Душа… Она осталась прежней, не правда ли? Она не боится ни щелочи, ни жара, ни сажи. Одни только руки огрубели, душа осталась нетронутой.

Он всматривался глубже; одна за другой на поверхность его воспоминаний всплывали фразы, которые она произносила: короткие фразы, незначительные, сохраненные только памятью любящего; мимолетные слова, вырывавшиеся во время интимной беседы, обрывки мыслей; фразы прежние, фразы теперешние…

Прежде:

«Мне хотелось бы быть маленькой нищенкой, которая нам встречалась в деревне: она голодна, она почти голая — но она свободна, и когда ей захочется плакать, никто не заставит ее смеяться».

«Быть богатой — что это значит? Я была счастлива только в простеньком платье, на дерновой скамье, наедине с тобой…»

И в вечер пяти дуэлей, героически-мужественная и улыбающаяся:

«Добрый вечер! Как мило, что вы не дали мне обедать в одиночестве…» Она произносила эти слова, между тем как ее маленькая рука еще судорожно сжимала склянку с опиумом, готовая…

Теперь:

«Когда ты будешь получать триста пятьдесят франков, мы будем вполне счастливы».