Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том второй

• Название: Цемах Атлас (ешива). Том второй
• Автор: Хаим Граде
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-7516-1225-2, 978-5-9953-0311-4

В этом романе Хаима Граде, одного из крупнейших еврейских писателей XX века, рассказана история духовных поисков мусарника Цемаха Атласа, основавшего ешиву в маленьком еврейском местечке в довоенной Литве и мучимого противоречием между непреклонностью учения и компромиссами, пойти на которые требует от него реальная, в том числе семейная, жизнь.

---

— Янкл-полтавчанин хочет воевать. А поскольку он увидел, что мусарники не хотят воевать за бедных торговок даже всего лишь с каким-то старостой благотворительной кассы, Янкла тянет к рабочим из профсоюзов, — рассмеялся внутри комнаты логойчанин.

— Я попал на сборище насмешников, — вздохнул кто-то, а другой добавил хриплым голосом что-то, чего Цемах не расслышал, как и не смог догадаться, кто это сказал.

Снова весело и громко заговорил логойчанин, как будто знал, кто стоит за дверью и ему было приятно дать ему понять, кто участвует в разговоре.

— Реувен-ратновчанин хочет меня убедить, что я каждый день налагаю филактерии для того, чтобы он мог ко мне заходить. А даже наревские обыватели, с детьми которых я изучаю Танах и древнееврейский язык, знают, что я не возлагаю филактерий.

— Ешива пребывает в трауре по Генеху-малоритчанину, а тут сидят, как в воровском притоне, и разговаривают о Всевышнем и о Его Мессии, — снова вздохнул Реувен-ратновчанин.

Однако логойчанин ответил ему еще увереннее:

— Малоритчанина тоже терзали сомнения. «Как это можно? — говорил Генех. — Кому позволено сказать человеку, что он скоро умрет? Даже когда безнадежный больной сам говорит, что чувствует близкий конец, окружающие не должны с ним соглашаться, потому что больной хочет, чтобы его слова опровергали. Да и какую ценность имеет исповедь сломленного приговоренного человека? Зачем Владыке мира нужна такая исповедь?» Я видел, что Генех-малоритчанин не может простить Геморе ее жестокого закона, согласно которому безнадежно больной должен исповедаться. Точно так же он не мог простить нашему главе группы, что тот мучил нас, заставляя переламывать себя. Хорошенького результата достигли ученики Цемаха-ломжинца! Да уж, он добился успеха! Недолго ему осталось сидеть в Нареве и изображать из себя вернувшегося с покаянием. Очень скоро ему придется держать ответ.

Парни пристали к логойчанину, чтобы тот пояснил, что он имеет в виду, говоря, что вернувшемуся с покаянием скоро придется держать ответ. Но логойчанин ответил, что пока это секрет. Цемах еще какое-то время прислушивался к звукам внутри, а потом медленно зашагал к выходу. Он шел по городу, полузакрыв глаза, он не помнил пройденных улиц и удивлялся, как попал в свою квартиру. Однако, когда он вошел в дом и хотел пройти в свою комнату, хозяйка вышла ему навстречу с довольным видом и рассказала, что его спрашивала какая-то женщина, еще молодая и красивая. Женщина сказала, что приехала из Ломжи и что она его жена.

Глава 8

В маленьком наревском отеле, как когда-то на валкеникском постоялом дворе, они сидели лицом к лицу и откровенно разглядывали друг друга. Слава видела перед собой еврея с впалыми щеками, скрытыми разросшейся бородой. Прежде, когда Цемах молчал, сила была заметна даже в его стиснутых зубах, а теперь за приоткрытыми губами виднелись его подпорченные зубы. Его сюртук был потрепан, протерт на локтях, полы засалены. Вместо верхней рубахи Цемах носил шерстяной арбеканфес, под горло. В осколке зеркала, висевшем на стене напротив нее, Слава видела, что и она тоже изменилась. В уголках ее рта скрывались морщинки, веки были продернуты голубыми жилками. Шея ее стала слишком тонкой и не такой свежей, как прежде. Ее волосы были все еще русыми, но уже не такими густыми и мягкими. Они были коротко подстрижены сзади, а спереди на лоб падала жесткая прямая челка. Конечно, жене еврея, посвятившего себя изучению Торы, не подходила такая прическа. Чтобы смягчить впечатление от нее, Слава приколола на свою коричневую с черными полосками блузку брошь с тремя подвесками. Но Цемах даже не заметил это старомодное украшение. Слава наклонила голову и посмотрела на свою брошь, ее глаза сошлись у переносицы так, что можно было подумать, что она косоглаза.

Подвески напомнили ей золоченые подсвечники на покрытом белой скатертью столе в доме ее отца. Ее братья и свояченицы тоже вели себя по субботам и праздникам по-еврейски, с благословением свечей и с кидушем. Когда они познакомились, Цемах своей внешностью и обхождением напоминал ей дом ее отца. Он был товарищем Володи со времен их совместной учебы в хейдере, она ему доверяла. Но он обманул ее доверие, и уже много лет у нее не было ни суббот, ни праздников. От ненависти к нему ее брат Володя больше не пускал на порог евреев, собиравших пожертвования на ешивы. Володя стал еще толще и ленивее, он больше даже не играл с котенком и с пригоршней монет. Наум стал совсем седым, он уже не орал, как прежде, и больше не вмешивался в общинные дела, потому что его собственные дела шли плохо.

— Знаешь, — сказала Слава, все еще глядя на прикрепленную к ее груди брошь, — Лола, сын моего брата Наума, женился и стал уже отцом. Он теперь в деле с моими братьями, солидный торговец. Ты слыхал об этом?

Цемах отрицательно покачал головой, и было заметно, что он совсем не сожалеет о том, что до сих пор не слыхал этих семейных новостей. Слава видела в зеркале его ссутулившуюся спину и который раз в жизни спросила себя: «Кто этот человек?» Но она сразу же вспомнила высокого Цемаха с четким бледным профилем, со строго сжатыми губами и с черным блеском в глазах, смотревших прямо в ее душу. Она все еще жила фантазией о том Цемахе, каким он был в первые полгода после их свадьбы.

Минутой раньше Слава еще не знала, что скажет своему мужу и скажет ли что-нибудь вообще. Но прежде чем она успела об этом подумать, она уже говорила с ним гневно и хрипло. Она напомнила ему ссору, которую он завел с ее родными из-за того, что Лола не женился на забеременевшей служанке. Но когда тот же самый Лола, ее племянник, женился и начал вести приличную семейную жизнь, это Цемаха не интересует! Лола заботится и о своем ребенке от Стаси. Этот ребенок и его мать живут в селе у евреев. Но и Стася с ее ребенком не интересуют Цемаха. Заступничество за служанку было для него всего лишь предлогом, чтобы уйти из дома…

Чем дольше говорила Слава, тем больше крепла в Цемахе уверенность, что она приехала к нему за разводным письмом. Она бы сейчас не стала упрекать его за старые грехи, если бы не приехала для того, чтобы расстаться. Слава даже напомнила ему, как однажды она переодевалась среди дня, чтобы показать ему, как ей идет платье. Но вместо того, чтобы сказать ей доброе слово, комплимент ее одежде и вкусу, он грубо спросил, почему она не рожает ребенка. Он ведь все равно бы оставил ее, и ей пришлось бы воспитывать ребенка без отца. А когда она умоляла его не рушить их совместную жизнь из-за какой-то служанки, спавшей с ее племянником, он ответил ей: «А ты была лучше?» Уже насытившись ею и стремясь вернуться к мусарникам, он все еще хотел быть правым, хотел быть праведником и сравнил ее, свою жену, с какой-то недоделанной придурочной девицей, позволившей первому встречному затащить ее в постель.

— Это самое гнусное из того, что ты сделал мне!.. Ты слыхал что-нибудь о Роне, дочери валкеникского резника? Представляю себе, как вы оба сожалели, что несвободны! Эта Роня не понимала, что ты оставил бы ее точно так же, как оставил меня. Она — женщина, которой нужен муж и ничего, кроме мужа. Она действительно несчастлива, потому что ее муж приезжает домой только на праздники. Но ты ведь и на праздники не приезжал. К тому же у нее есть два мальчика, так что она уже не так несчастлива.

Слава сама была растеряна и испугана из-за прорвавшегося из нее гнева. Она вскочила со стула и встала перед своим мужем — полная, грузная женщина в полушерстяном платьице, подчеркивавшем ее бедра. В удивленном взгляде Цемаха она прочла, что он спрашивает себя, та ли самая она женщина, которая когда-то соблазнила и усыпила его своим кошачьим мурлыканьем и тем, как гибко она крутилась вокруг него. Ей вдруг пришло в голову сказать, что она кажется ниже ростом лишь потому, что носит туфли на низком каблуке. Однако его отчужденный и удивленный вид охладил миролюбивые слова, уже появившиеся на ее устах. Ее голос стал еще более хриплым, а глаза еще злее.

— Братья правы: с тех пор, как мы взяли тебя в дело, все покатилось под гору. Покупатели, которых ты прогнал своей руганью, не вернулись. Мы отказали от места твоим двоюродным братьям, троим братьям Атлас, нам больше не нужны приказчики. Что ты молчишь, мусарник, тебе приятно, что я тебя ругаю? Отвечай!

— Чем старше становится человек, тем больше он становится похожим на себя самого. Годы делают из человека то, чем он является, — ответил Цемах.

— Вот как? Тебе кажется, что я уже стара? И что же я собой, по-твоему, представляю? — спросила она на одном дыхании.

— Скандалистка, упрямица и скандалистка. Поэтому-то ты и вышла за меня замуж, и поэтому ты до сих пор не принимала от меня разводного письма, — он разговаривал словно с самим собой и при этом удивленно пожимал плечами. — Зачем я тебе нужен?

— Ты мне действительно не нужен, — Слава тоже поспешно пожала плечами.