Эптон Синклер - Зубы Дракона

• Название: Зубы Дракона
• Автор: Эптон Синклер
• Издательство: Издательский дом ВАРЯГИ СОКОЛЬНИКОВ
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2016

Первый полный перевод на русский язык третьего тома Саги о Ланни Бэдде, охватывающий период 1929–1934 мировой истории, который был написан в 1941 году, опубликован в январе 1942 и получил Пулитцеровскую премию за 1943 г. Аннотация, написанная Синклером в 1941 году, когда нацистская верхушка чувствовала себя достаточно комфортно, и никто не знал, когда и как всё это закончится. «Войдите за кулисы нацистской Германии и посмотрите, как работает эта машина. Встретьтесь с Гитлером, Герингом, Геббельсом дома. Попытайтесь спасти еврея из концлагеря Дахау. Очутитесь в застенке во время Ночи длинных ножей!»

---

Они говорили о политике и состоянии мира. Это было то, для чего этот великолепный дом был создан. Ланни не придется встречаться со своими друзьями в переполненных кафе, где их бы толкали и мешали услышать голоса друг друга. Здесь можно сидеть в комфорте и выражать себя свободно и с достоинством. У Ирмы была надежда, что на слова, произнесенные здесь, окажет влияние окружающая обстановка. И её надежды оправдались в отношении де Брюинов, которые все четыре были националистами и сильно беспокоились о состоянии своей страны и ее положении в мире.

Хозяин огромной армии такси выступил с некоторым колебанием, обращаясь к заокеанской хозяйке: «Я боюсь, что люди в вашей стране не имеют четкого представления о положении, в которое они поставили мою страну».

«Пожалуйста, говорите свободно, месьё», — ответила Ирма на своём наиболее правильном французском языке.

— Существует естественный барьер, который только и может сохранить эту землю от нашествия варваров, и это Рейн. Наше намерение было удерживать и укреплять его, но ваш президент «Виил-сонн» — Так они называли его, заканчивая резким носовым «Н» — Ваш президент Виилсонн отбросил нас от этого рубежа на землю, которая почти беззащитна, как бы мы ни старались с нашей линией Мажино. Мы сделали эту уступку из-за обещания вашего президента об оборонительном соглашении против Германии, но ваш Конгресс проигнорировал это соглашение. И поэтому сегодня мы почти беззащитны. Теперь ваш президент Увэ объявил мораторий на репарации, так что им пришел конец, и мы не получили почти ничего.

Ланни хотел сказать: «Вы получили двадцать пять миллиардов франков в соответствии с планом Дауэса, и продукты перенасытили мировые рынки». Но в доме Дени он понял, что с ним спорить бесполезно, то же самое будет и во дворце герцога де Белломона, одного из финансовых партнеров Дени.

«Вы не чувствуете, что можно доверять Германской республике?» — спросила Ирма, стараясь усовершенствовать свое политическое образование.

— Когда кто-то сегодня говорит о Германии, мадам, он имеет в виду Пруссию. И для них слово добросовестность звучит, как издевательство. Для таких людей, как Тиссен и Гугенберг, и для еврейских ростовщиков название «Республика» является формой камуфляжа. Я говорю откровенно, как это было, потому что это все между нами.

«Истинно», — сказала хозяйка.

— Каждый уступка, какую мы делаем, сопровождается новыми требованиями. Мы ушли с Рейна, и у нас больше нет никакой власти над ними, поэтому они прячут свои улыбки и продолжают перевооружаться. Они ждали, как вы видели, результатов наших выборов, чтобы не тревожить нас, а затем, видя победу слева, они убрали своего католическую канцлера, и мы видим кабинет баронов, как это теперь называется. Если есть менее надежный человек во всей Европе, то это Франц фон Папен.

Ирма поняла, что французских националистов не сделает счастливыми ни прием в самых великолепных домах, ни самый изысканный ужин. Выполняя свою новую роль salonniere, она привлекла к беседе молодых людей. Но это не привело к лучшему, потому что оказалось, что Шарло, молодой инженер, присоединился к «Les Croix de Feu»[79]-, одной из патриотических организаций, которые не хотят сдать la patrie[80] ни красным, ни пруссакам. Les Croix de Feu использовал технику знамён, форменной одежды, маршей и песен, как это делали фашисты в Италии и нацисты в Германии. Но Ланни сказал: «Боюсь, Шарло, вы ничего не получите, потому что вы ничего не обещаете рабочим».

«Они говорят людям ложь», — сказал надменно молодой француз: «А мы люди чести».

«Ах, да», — вздохнул его старый друг: «Но как это работает в политике?»

— В этой коррумпированной республике никак, но мы собираемся сделать Францию домом для людей, которые делают, что говорят.

Ланни больше ничего не говорил. Ему было грустно видеть двух своих приемных сыновей. Они двигались по пути к фашизму. И он ничего не мог поделать. Он знал, что их мать разделяла эти убеждения. Они были французские патриоты, и он не мог сделать из них интернационалистов, или по его терминологии «хороших европейцев».

X

Получив такую порцию реакции, он должен был её уравновесить. Он спросил Ирму: «Я должен встретиться с Леоном Блюмом, и, возможно, пригласить его куда-нибудь на обед, пойдешь со мной?»

«Но Ланни», — ответила она: «а зачем этот дом?»

— Я думал, что ты не захочешь его принять здесь.

— Но дорогой, какой же это будет дом, если ты не сможешь приглашать сюда своих друзей?

Он видел, что она решила быть честной. Он догадался, что она обсудила вопрос с мудрой Эмили, и следует программе последней. Если у мужа есть пороки, пусть он их культивирует у себя дома, где их можно ослабить и удерживать в пределах. В конце концов, Леон Блюм был лидером второй по величине политической партии во Франции. Он был ученым и поэтом и когда-то имел целое состояние. В старые времена, как молодой эстет, он был завсегдатаем салона Эмили. Теперь он обменял Марселя Пруста на Карла Маркса, но он оставался джентльменом и блестящим мыслителем. Конечно, можно было бы пригласить его на обед и даже на ужин, если тщательно подобрать компанию. Эмили сама придет. Из этого заявления Ланни узнал, что вопрос обсуждался.

Он удовольствовался тем, что ему разрешили. Социалистический лидер сидел в том же кресле, в котором недавно находился Дени де Брюин, и, возможно, ощущал какую-то злую вибрацию, потому что говорил очень печально. В разгар бесконечной коррупции он пытался верить в честность. В разгар массовой жестокости, он пытался верить в доброту. Система прибыли, слепая конкурентная борьба за сырье и рынки разрушала цивилизацию. Ни одно государство само по себе не сможет изменить это. Все должны участвовать, но кто-то должен начать, и голос правды должен быть услышан во всем мире. Леон Блюм говорил об этом без устали в палате, он писал ежедневно редакционные статьи в газету Le Populaire[81], он ездил повсюду, умоляя и объясняя. Он продолжал это делать за дружеским столом, а затем остановился и извинился и, улыбаясь, сказал, что политика разрушила его манеры и также его характер.

Он был высоким, стройным человеком с длинными тонкими руками художника. У него было тонкое, чувствительное лицо и большие пышные усы, которые радовали карикатуристов французской прессы. Его кампании подвергались злобным нападкам. Французским правым насыпали соль на рану, когда их противники назначили еврея своим представителем. Это сделало все рабочее движение частью международного еврейского заговора и дало повод для фашистских атак на Францию. «Может быть, в конце концов, это ошибка, что я пытаюсь служить делу», — сказал государственный деятель.

Он вряд ли был доволен результатами своей партии на выборах. Семнадцати мандатов было явно недостаточно, чтобы спасти положение. Он сказал, что необходимы немедленные и смелые меры, чтобы избавить Европу от ужасов новой войны. Он говорил, что Германская республика не сможет выжить без щедрой помощи со стороны Франции. Он сказал, что «Кабинет баронов» был естественным ответом на кабинет фанатика, Пуанкаре, и на кабинет мошенника, Лаваля. Блюм стоял за реальное разоружение всех народов, включая Францию, и он был готов разделить свою партию, но не отказаться от этого вопроса. Ирма заявила после обеда: «Мы никогда не будем приглашать его и де Брюинов в одно и то же время!»

XI

Со времени принятия решения арендовать дворец, мысли Ирмы были заняты организацией приема, на котором будет присутствовать tout Paris.[82] Что-то вроде новоселья. Ланни заметил, что здание такого размера из белого мрамора потребует много сердечности, чтобы повлиять на его температуру. Его жена хотела придумать что-нибудь оригинальное. Приёмы были так похожи друг на друга. Люди ели и пили вино часто слишком много. Они танцевали или слушали певца, которого слышали много раз в опере, и им было скучно. Ланни процитировал старую считалку: «Габбл, гоббл, гит».

Ирма настойчиво утверждала, что tout Paris будет ожидать нечто изящное и блестящее из Америки. Не могли же они ожидать что-нибудь другое? Муж сделал несколько предложений: дрессированный слон из цирка, труппа арабских акробатов, которых видел в кабаре, их черные волосы были длинной около метра и, когда они сделали несколько сальто, то одним прыжком разрушили дом. «Не глупи, дорогой», — ответила женой.

Он придумал идею, чтобы покончить со всеми идеями.

— Предложи приз в сто тысяч франков за самое оригинальное предложение для приёма. Это заставит всех говорить, как никогда раньше. Он думал, что его предложение воспримут, как фарс, карикатуру, бурлеск. Но, к его изумлению, Ирма заинтересовалась. Она говорила об этом, что допускает к рассмотрению все предложения, которые она получала. Она не успокоилась, пока она не поговорила с Эмили, и та ответила, что это может быть хорошей идеей для Чикаго, но не для Парижа. Только после этого разговора Ирма отбросила его, но ей это предложение очень нравилось. И она заявила: «Я считаю, что мой отец сделал бы это. Он не давал людям запугиванием заставить себя отказаться от своих планов».