Дэвид Шилдс - Сэлинджер

• Название: Сэлинджер
• Автор: Дэвид Шилдс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-76967-4

Дж. Д. Сэлинджер, автор гениального романа «Над пропастью во ржи», более полувека был одной из самых загадочных фигур мировой литературы. Все попытки выяснить истинную причину его исчезновения из публичной жизни в зените славы терпели неудачи.

В результате десятилетнего расследования, занявшего еще три года после смерти самого Сэлинджера, Дэвид Шилдс и Шейн Салерно скрупулезно проследили не только жизненный путь писателя, но и его внутренний, духовный путь. Пытаясь разгадать тайну Сэлинджера, они потратили более 1 миллиона долларов, провели более 200 интервью с людьми на пяти континентах, изучили дневники, свидетельские показания, данные в судах, и документы из частных архивов, добыли редчайшие, ранее никогда не публиковавшиеся фото.

Они воссоздали судьбу писателя по крупицам – от юношеских лет и его высадки в первой волне десанта в Нормандии 6 июня 1944 г. до лесов Нью-Гэмпшира, где тот укрылся от мира под сенью религии Веданты, заставившей настоящую семью Сэлинджера конкурировать с вымышленной им семьей Глассов.

Искренность и глубина проникновения в личность Сэлинджера позволили Шилдсу и Салерно точно и полно передать личные взгляды гения на любовь, литературу, славу, религию, войну и смерть. Их книга – это фактически автопортрет писателя, который он сам так никогда и не решился показать публике.

---

Дж. Д. Сэлинджер (примечание автора к номеру журнала Story за ноябрь – декабрь 1944 года):

Мне 25 лет. Родился я в Нью-Йорке, а теперь служу в армии и нахожусь в Германии. Я привык к большому городу, но с тех пор, как я оказался в армии, я обнаружил, что память моя дает сбои. Я забыл бары, улицы, автобусы и лица, я больше склонен вспоминать мой Нью-Йорк по залу американских индейцев в Музее естественной истории, где я любил бросать мраморные шарики на пол… Я продолжаю писать всегда, когда удается выкроить время и найти свободный окопчик[134].

Джон К. Анру: Сообщают, что Сэлинджер продолжал работать. Не то чтобы он был безразличен к потерям, но он был очень сосредоточен на своем писательстве. Во время атак он писал под столом. Потому что стремился закончить какой-то рассказ или, возможно, начать новый рассказ.

Дэвид Шилдс: Сэлинджер возил в джипе пишущую машинку. Он засаживался в какую-нибудь стрелковую ячейку и погружался в писание. Вернер Климан видел, как Сэлинджер пишет рассказы и жадно читает журналы, которые присылала ему мать. Двое мужчин, оба в возрасте 25 лет, вместе взбирались на холм, на котором находилась столовая. Эта пара на маневрах высаживалась с одной десантной баржи и часто оказывалась в трудном положении под огнем немецкой артиллерии, когда вокруг них рвались снаряды, расскажет впоследствии Климан.

Вернер Климан: В то время он был совершенно нормальным парнем – за исключением того, что никогда не разрешал кому-либо читать его письма домой и всегда подделывал подпись офицера военной цензуры[135].

Дж. Д. Сэлинджер (выдержка из письма Элизабет Мюррей, август 1944 года):

Плохо помню события первых недель. Помню только, что лежал в канавах лицом в грязь, пытаясь выжать максимум защиты из своей каски. Как-то так. Но вспомнить ожесточенность первых боев и силу приступов паники я не могу. Что хорошо[136].

Дж. Д. Сэлинджер (выдержка из письма Фрэнсес Глассмойер, 9 августа 1944 года):

Я встречался с Эрнестом Хемингуэем, и у нас была пара долгих бесед. Он очень мил и нисколько не патриотичен. Пишу это письмо, сидя в джипе. Вокруг ходят куры и свиньи, которые неправдоподобно безразличны ко всему.

Я отрываю щели на глубину, которая устраивает трусов. Постоянно нахожусь в оцепенении от страха и не могу вспомнить, как когда-то был гражданским человеком[137].

Дж. Д. Сэлинджер (выдержка из письма Уитту Бёрнетту):

Вы никогда не видели, как шесть футов два дюйма мышц и лента для пишущей машинки вываливаются из джипа и прыгают в стрелковую ячейку со всей быстротой, на какую я способен. И я не высовываюсь из ячейки до тех пор, пока надо мной бульдозеры не начинают равнять землю под аэродром[138].

Шейн Салерно: Выпрыгивая из джипа под снайперским огнем, Сэлинджер сломал себе нос, который так никогда и не исправил.

* * *

Дэвид Шилдс: Чтобы писать лучше, Сэлинжеру была необходима война, необходим был военный опыт, и он становился более основательным, более серьезным писателем, буквально от рассказа к рассказу. В его уме и психике это было одним кровавым кошмаром – война, писательство, выживание, чувство вины выжившего художника и экстаз творчества. Сэлинджер был двадцатипятилетним призраком, искавшим возрождения и клеившим марки на конверты, которые он отправлял в США. Писание о войне было для Сэлинджера единственным способом выжить на войне. Он жаждал забвения, но одновременно жаждал славы.

Со дня высадки в Нормандии все меняется; все, что, как он думал, было ему известно, теперь он знал нутром и передавал это знание с возрастающей эмоциональной силой. Он учился целиться в себя.

В конце 1944 года Сэлинджера все еще жгла обида за то, что его не приняли в офицерскую школу. В рассказе «Раз в неделю – тебя не убудет» жена солдата говорит мужу: «Ну почему ты не хочешь позвонить тому человеку, знаешь, у него еще на лице такая штука? Полковнику. Из разведки, помнишь? Нет, правда, ты ведь знаешь французский и даже немецкий, и все такое. Во всяком случае, он бы тебе устроил производство в офицеры. Ты подумай, как тебе тяжело будет служить, ну, этим, рядовым! Ты ведь даже разговаривать с людьми не любишь»[139].

Рассказ «Солдат во Франции», опубликованный в марте 1945 года, уже не был развлекательным чтивом. Это было произведение. После «долгого, скверного боя, развернувшегося после полудня», Бейб Глэдуоллер забирается в залитую кровью стрелковую ячейку и пытается заснуть, но поблизости рвутся снаряды: «Открою окно, впущу хорошенькую, кроткую девушку – не как Фрэнсес, и те, кого я раньше знал, – и крепко-накрепко запру дверь. Я попрошу ее немного походить по комнате, а сам буду любоваться ее американскими лодыжками и запру дверь. Попрошу ее просто немного походить по комнате, а потом почитать мне стихи: из Эмили Дикинсон – про неприкаянность, и немного из Уильяма Блейка – об агнце. И запру дверь. У нее будет американский говор, и она не будет выпрашивать у меня жевательную резинку или конфеты, а я крепко-накрепко запру дверь»[140]. Когда американские солдаты во Вьетнаме видели смерть в ее абсолютном виде, они часто говорили: «Вот она». Сэлинджер увидел смерть собственными глазами.

О рассказе «Элейн», который был опубликован сразу же после «Солдата во Франции», Сэлинджер писал Бёрнетту, что этот рассказ – о «начале конца красоты, а это, по-моему, как раз моменты, когда начинаются войны». Довоенный период, Stork Club, умник Сэлинджер теперь пропали без вести. В рассказе «Сельди в бочке» не могут найти тел Сэлинджера и Холдена, и солдаты начинают обыскивать местность в молчании. «Промокшие до костей, плетемся мы сквозь этот мрак назад, к грузовику. Где же ты, мой Холден? Нет, ты не мог пропасть. Брось дурака валять, покажись. Объявись, где бы ты ни был! Слышишь? Сделай это ради меня! Ну хотя бы потому, что я все так отлично помню. Я просто не могу забыть все хорошее, что было в моей жизни. Вот почему»[141].

Это как раз точка поворота в послевоенном уроке искусства, на преподавание которого себе и миру Сэлинджер положит жизнь. В рассказе «Посторонний», опубликованном в декабре 1945 года, Сэлинджер пишет: «Плотно составив ступни, она прыгнула с тротуара на мостовую, а с мостовой тем же манером снова на тротуар и обратно. И ему почему-то жутко приятно было смотреть, как она прыгает… Какой-то толстяк, облаченный в форму швейцара, пряча в кулак зажженную сигарету, вел по кромке тротуара терьера, сплошь в проволочных завитках. Бейб подумал, что пока он сражался за Выступ, этот жирдяйчик изо дня в день выгуливал здесь своего пса… Невероятно. А что, собственно, невероятного? И все-таки поразительно. Он почувствовал, как в его пальцы скользнула ладошка Мэтти. Она безостановочно тараторила»[142]. Только ребенок может коснуться отчаянья, которое въелось в плоть и сознание ветерана войны, не причиняя ему вреда. «В ушах его зазвучал роскошный рык трубы старины Блейквелла Говарда. А затем – и остальные мелодии тех неповторимых лет, тех обыденных, и еще не «исторических», безмятежных лет, когда все их (теперь мертвые) парни из двенадцатого полка, были живы и вклинивались в толпу других отплясывавших, уже тоже мертвых теперь… Тех лет, когда каждый, кто мало-мальски умел танцевать, торчал в канувших в небытие дансингах и хрен что знал о Шербуре, Сен-Ло, о лесе Хюртген или Люксембурге…»[143] Двенадцатый полк, в котором служил Сэлинджер, во время войны понес тяжелейшие потери. Испытав такие страдания, Сэлинджер впоследствии станет искать единства всех вещей.

Разговор с Сэлинджером – 2[144]

Майкл Макдермотт: Фотографий Сэлинджера немного. В 1960 году журнал Newsweek стал первым изданием, проявившим пристальный интерес к писателю. Люди из Newsweek наняли местного фотографа, который попытался снять Сэлинджера. Фотограф припарковался у дома Сэлинджера и устроил засаду на Сэлинджера. И – о, чудо! – увидел, как Сэлинджер спускается по дороге с дочерью, которой тогда было года четыре. Фотограф подошел к Сэлинджеру, вместо того, чтобы сделать снимки, представился писателю и растаял в его присутствии. Фотограф сказал, что Сэлинджер был так вежлив, что ему было стыдно говорить писателю о цели своего появления в Корнише – фотосъемки Сэлинджера для журнала Newsweek. Сэлинджер поблагодарил фотографа за то, что тот не стал фотографировать его исподтишка, а потом сказал: «Мой творческий метод не терпит перерывов. Не могу фотографироваться или давать интервью, не выполнив намеченный план». Это – примечательное заявление. В общем, фотограф уехал, так и не сделав снимков.

Дорога к дому Сэлинджера и его почтовый ящик. Снимок для журнала Life сделан в 1961 году Тедом Расселлом.

Марк Вейнгартен: За снимки Сэлинджера сулили щедрые вознаграждения. Все стремились сфотографировать Сэлинджера, но никому не удавалось это сделать. Делал попытку журнал Time. Неоднократные попытки предпринимал журнал Newsweek. Безрезультатно. Наконец, задание сфотографировать Сэлинджера дали фотографу журнала Life Теду Расселлу. Расселлу поставили срок: сделать это в течение трех дней или возвращаться без снимков.