Дэвид Шилдс - Сэлинджер

• Название: Сэлинджер
• Автор: Дэвид Шилдс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-76967-4

Дж. Д. Сэлинджер, автор гениального романа «Над пропастью во ржи», более полувека был одной из самых загадочных фигур мировой литературы. Все попытки выяснить истинную причину его исчезновения из публичной жизни в зените славы терпели неудачи.

В результате десятилетнего расследования, занявшего еще три года после смерти самого Сэлинджера, Дэвид Шилдс и Шейн Салерно скрупулезно проследили не только жизненный путь писателя, но и его внутренний, духовный путь. Пытаясь разгадать тайну Сэлинджера, они потратили более 1 миллиона долларов, провели более 200 интервью с людьми на пяти континентах, изучили дневники, свидетельские показания, данные в судах, и документы из частных архивов, добыли редчайшие, ранее никогда не публиковавшиеся фото.

Они воссоздали судьбу писателя по крупицам – от юношеских лет и его высадки в первой волне десанта в Нормандии 6 июня 1944 г. до лесов Нью-Гэмпшира, где тот укрылся от мира под сенью религии Веданты, заставившей настоящую семью Сэлинджера конкурировать с вымышленной им семьей Глассов.

Искренность и глубина проникновения в личность Сэлинджера позволили Шилдсу и Салерно точно и полно передать личные взгляды гения на любовь, литературу, славу, религию, войну и смерть. Их книга – это фактически автопортрет писателя, который он сам так никогда и не решился показать публике.

---

Карлос Бейкер: В часть Сэлинджер вернулся в состоянии легкой экзальтации[128].

Брэдли К. Макдаффи: Валери Хемингуэй, которая была секретарем Эрнеста Хемингуэя, а после его смерти стала невесткой писателя, в своих воспоминаниях Running with the Bulls («Бег с быками») пишет: «Из современных американских авторов Хемингуэю больше всего нравились Дж. Д. Сэлинджер, Карсон Маккаллерс и Труман Капоте». После их первой встречи в Испании в 1959 году Хемингуэй купил Валери экземпляр «Над пропастью во ржи». Эта книга, которая, по слухам, автобиографична, лежит на столе Хемингуэя в его доме в пригороде Гаваны[129].

Пол Александер: Со своей стороны, Сэлинджер после встречи с Хемингуэем написал в письме одному из своих друзей, что «Прощай, оружие» – произведение «скромных» достоинств, а не «точное попадание в цель», что, по словам Сэлинджера, и привлекает к Хемингуэю.

Лейла Хэдли Люс: Они поддерживали контакт, и Хемингуэй сказал Джерри, что ему очень нравятся рассказы Джерри. Джерри был взволнован. Он рассказал мне об этом случае, подчеркнув, сколь много эта встреча для него значила, поскольку считал Хемингуэя величайшим писателем.

Лиллиан Росс: Он поделился со мной копией письма, которое Хемингуэй написал «дорогому Джерри», когда они были в армии во время Второй мировой. Рукописное письмо содержало замечания о неопубликованных рассказах, которые Сэлинджер, тогда неизвестный, начинающий писатель, послал Хемингуэю. «Во-первых, у тебя великолепный слух, и ты пишешь чутко и любовно, но без сырости», – писал Хемингуэй. И добавил: он надеется, что его слова «не звучат как лесть», что «чтение твоих рассказов делает меня счастливым и заставляет думать, что ты – чертовски хороший писатель»[130].

Шон Хемингуэй: Мой дед считал себя солдатом Четвертой дивизии. Он был приписан к Двадцать второму полку, Сэлинджер – к Двенадцатому. Четвертая дивизия была известна как «Лист плюща». Деду нравилось называть ее «Клевером-четырехлистником». Он сильно верил в удачу: она или есть, или ее нет.

А. Э. Хотчнер: К Хемингуэю относились так, как в России относятся к Толстому, как к летописцу войны, писателю, солдату, авантюристу, как к человеку, заговоренному от пуль. Он был бессмертен. Он должен был пережить войну и все трудные времена. Его окружали самые роскошные женщины мира – Марлен Дитрих, Ингрид Бергман, Ава Гарднер. Соединение всех этих факторов будоражило воображение американцев.

Личность Хемингуэя помогала его репутации писателя, подхлестывала ее. В свое творчество он вложил стиль своей подлинной жизни. Опыт участия Хемингуэя в Гражданской войне в Испании, несомненно, сильно способствовал успеху его романа «По ком звонит колокол», который был опубликован в 1940 году и стал потрясающим бестселлером, а потом успехом пользовалась и экранизация этого романа. Хемингуэй не только привлекал внимание публики и СМИ везде, где появлялся, и своими произведениями, но все, что бы он ни делал, преувеличивали. Во время его наездов в Нью-Йорк колонки слухов в нью-йоркских изданиях приписывали ему поступки, которых он не совершал.

Дж. Д. Сэлинджер: Все писатели – и неважно, сколько львов они убивают и сколько восстаний они активно поддерживают, – сходят в могилу наполовину Оливерами Твистами, наполовину Противными Мэри, у которых все не как у людей[131].

Шон Хемингуэй: Сообщают, что впоследствии дед посетил полк Сэлинджера. Он поговорил с Сэлинджером об огнестрельном оружии и о том, какой пистолет лучше – немецкий «люгер» или американский «кольт» сорок пятого калибра. По более поздним рассказам, дед сказал, что, по его мнению, «люгер» намного лучше и в доказательство своих слов вытащил «люгер» и отстрелил голову копошившемуся неподалеку цыпленку. Сэлинджер был ошеломлен.

Эберхард Элсен: Теперь я склонен верить в эту историю. Потому что в рассказе «Дорогой Эсме – с любовью и всяческой мерзостью» капрал Клэй, водитель героя рассказа, убивает кошку. Герой рассказа, сержант Х, испытывает отвращение к водителю. Думаю, что и Сэлинджер, вероятно, был так же возмущен Хемингуэем, когда тот отстрелил цыпленку голову.

Дж. Д. Сэлинджер (рассказ «Дорогой Эсме – с любовью и всяческой мерзостью», New Yorker, 8 апреля 1950 года):

Х запустил пальцы в свои грязные волосы, разок провел по ним рукой, потом снова загородил глаза ладонью от света.

– Ты не свихнулся. Ты просто выполнял свой долг. Ты расправился с этой кощенкой, как подобает мужчине, так поступил бы каждый на твоем месте при подобных обстоятельствах.

Клэй бросил на него подозрительный взгляд:

– Ты что это там мелешь?

– Кошка-то была шпионка. Ты был вынужден уложить ее на месте. Это была коварная германская карлица, переодетая в дешевую меховую шубейку. Так что в этом не было абсолютно никакого зверства, ни жестокости, ни подлости, не было даже…

– Да пошел ты к чертовой матери! – прошипел Клэй, и губы у него сжались в одну черту. – Ты хоть раз в жизни можешь сказать начистоту?[132]

Шон Хемингуэй: Должен сказать, что мне эта история кажется апокрифом. В ней обыгрываются образы чувствительного Сэлинджера и моего деда-мачо. Отстрелить цыпленку голову намного труднее, чем это кажется на словах. В центре творившихся вокруг них ужасов войны это кажется почти абсурдным.

Брэдли Р. Макдаффи: В последующие годы почти все критики Сэлинджера повторили ту или иную версию этой истории. К сожалению, этот миф заставил ученых проигнорировать, что встреча Сэлинджера с Хемингуэем во время Второй мировой войны является самым недооцененным фактором становления Сэлинджера как писателя. Учитывая то, что это было встречей двух наиболее влиятельных писателей ХХ века, такое пренебрежение трудно понять[133].

А. Скотт Берг: Хемингуэй оказал огромное влияние на Сэлинджера, главным образом, на стиль письма Сэлинджера. Хемингуэй гордился тем, что пишет в соответствии с теорией, которую он называл «теорией айсберга». Как объясняет Хемингуэй в «Смерти после полудня» и в нескольких других книгах и интервью, эта теория гласит: если писатель достаточно хорошо знает то, о чем он пишет, он может опустить некоторые детали в своем повествовании. Собственно, всякий раз, когда он опускает какие-то подробности, он делает повествование более крепким, прочным. Он сравнивал эту манеру письма с айсбергом, семь восьмых которого находятся под водой, так что со стороны видна лишь его верхушка. Всякий раз, когда выносишь что-нибудь за рамки рассказа, говорил Хемингуэй, это усиливает нижнюю, невидимую часть айсберга и приносит читателю еще большее удовольствие, поскольку [читатель], в сущности, управляет рассказом, ведет его, снимая фильм в своем воображении.

Из этого следовал логический вывод. Хемингуэй говорил, что если писатель опускает что-то потому, что не продумал то, что он опускает, читатель мигом обнаруживает это, и в рассказе образуется огромная брешь.

Сэлинджер – один из лучших примеров теории айсберга. Он применял эту теорию предельно хорошо. Его рассказы обладают редкостным качеством, и каждое слово кажется подобранным вручную.

Гор Видал: Хемингуэй очень хорошо описывал насилие и охоту. Он очень хорошо показывал, как это происходит: как заряжают ружья, как выцеливают летящую птицу, как стреляют. Он описывал все это просто великолепно. И есть люди, которые любят такие сочинения. Это те самые люди, которые читают журнал Popular Mechanics.

А. Скотт Берг: Издавна считают, что Хемингуэй оказал на американскую литературу ХХ века влияние большее, чем кто-либо другой, потому что он ввел новый стиль, новый звук, который люди впервые услышали в коротких рассказах, но особенно в романе «И восходит солнце». Эта крепко сколоченная литература действительно стала господствовать. У Хемингуэя имитаторов, плохих имитаторов было больше, чем у любого другого писателя ХХ века. Я не говорю, что Сэлинджер был имитаторм Хемингуэя в прямом смысле, но полагаю, что Сэлинджер заимствовал у Хемингуэя ритм и некоторые приемы письма.

Дэвид Хаддл: Сэлинджер восхищался темпами работы Хемингуэя, его способностью ежедневно и при любых обстоятельствах выдавать страницы текста; это оправдывало применение к нему термина «профессионал». Сэлинджер писал интимную прозу в очень отличной от простого мужского стиля «папы» манере. Сэлинджер еще не был известным писателем, но уже мог сравниться с Хемингуэем в дисциплине: он продолжал стучать на машинке даже во время немецких атак.

Дж. Д. Сэлинджер (примечание автора к номеру журнала Story за ноябрь – декабрь 1944 года):