Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

• Название: Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро
• Автор: Мигель Унамуно
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1973

В этой книге представлены произведения крупнейших писателей Испании конца XIX — первой половины XX века: Унамуно, Валье-Инклана, Барохи. Литературная критика — испанская и зарубежная — причисляет этих писателей к одному поколению: вместе с Асорином, Бенавенте, Маэсту и некоторыми другими они получили название "поколения 98-го года".

В настоящем томе воспроизводятся работы известного испанского художника Игнасио Сулоаги (1870–1945). Наблюдательный художник и реалист, И. Сулоага создал целую галерею испанских типов своей эпохи — эпохи, к которой относится действие публикуемых здесь романов.

Перевод с испанского А. Грибанова, Н. Томашевского, Н. Бутыриной, B. Виноградова.

Вступительная статья Г. Степанова.

Примечания С. Ереминой, Т. Коробкиной.

---

— Наш Бельтран — сущий Санчо Панса, — смеясь, заметил дон Антолин. — Что ни слово, то поговорка или прибаутка.

В ту ночь Хайме лег в постель, испытывая какое-то беспокойство, его мучил жар. Заснул он не скоро: мешали песни на улице. Во сне ему пригрезилось, что он очутился в сумасшедшем доме, где живут мужчины и женщины с головами животных. В этих существах он угадывал своих знакомых. С трудом растолкав их, он добрался до массивной двери, а когда попытался выйти, столпившиеся люди, и среди них маркиз Вильякаррильо, сказали ему: «Чтобы выйти отсюда, нужно ответить на наши вопросы. Мы врачи». Он испуганно остановился, не зная, что сказать, и в эту минуту какой-то служитель несколько раз повторил ему: «Уходите отсюда; это не врачи, а сумасшедшие».

Тьерри проснулся, но еще долго его била дрожь. Наконец пришел в себя и подумал, что, продолжая жить столь уединенно, он совсем свихнется. Волнение, борьба и опасности — вот что ему нужно.

LXIX

Все утро Тьерри пребывал в волнении, а днем оделся и вышел из дома, словно собираясь погулять на солнце. Стоял зимний день, холодный, но очень ясный. Хайме заранее достал из ящика письменного стола и сунул в жилетный карман золотые часы и кольцо с камнем, которые решил заложить. Эти вещи да медальон с портретом матери — вот и все, что у него осталось. Закладывать медальон Тьерри не собирался. Он дошел до жилища ростовщицы доньи Пакиты, предложил часы и перстень и получил за обе вещи триста песет. Оттуда он сразу же направился на площадь Кеведо, нанял экипаж сеньора Бенигно и поспешил на Южный вокзал. Хайме решил поехать в деревню, где жила Конча, и предложить ей выбор: либо он, либо муж. Третьего быть не может. Он взял билет первого класса и устроился на диване. В поезде он был безразличен ко всему — к входившим и выходившим пассажирам, к разговорам попутчиков. Все казалось ему столь же нереальным, как сегодняшний сон. Кто-то обратился к нему с вопросом, и он ответил «что?» с таким удивленным и безучастным видом, что его приняли за больного иностранца и оставили в покое. Утром, с первыми лучами солнца, он сошел на нужной станции и спросил носильщика, где расположено имение маркиза Вильякаррильо. Находилось оно далеко, дорога была плохая, но Хайме это не остановило. На ближайшем постоялом дворе он осведомился, как туда добраться, и ему предложили коляску или верховую лошадь.

Хайме выбрал лошадь, так как предпочитал обойтись без свидетелей и к тому же не чувствовал в этот день ни малейшей слабости. А наездником он был хорошим, потому что привык в Америке к долгим поездкам в седле. Он сел на коня и, отпустив поводья, погрузился в свое обычное состояние тоскливой задумчивости.

Солнце золотило поля и всходы пшеницы. Хайме ехал по песчаной дороге, окаймлявшей оливковую рощу, в которой на красной земле росли большие узловатые деревья. Местами вздымались к небу лезвия огромных сероватых агав. Наконец роща кончилась, и среди зеленых, уже довольно высоких всходов пшеницы показались крытые соломой и камышом темные хижины с побеленными известью дверями. Несмотря на золотое яркое солнце, в воздухе было свежо, но Тьерри не замечал холода. Он давно не ел, держался на ногах только благодаря нервному возбуждению и напоминал лунатика, увлекаемого фантастическими видениями. К полудню он добрался до деревни и осведомился у старого крестьянина с задубелым от солнца лицом, где находится поместье Вильякаррильо. Старик указал дорогу. Крестьянину было любопытно узнать, зачем приехал Тьерри; он спросил его об этом, но Хайме даже не уловил смысла вопроса. Он подъехал к владениям маркиза. С трех сторон поместье окружала нескончаемая изгородь. Дом был обнесен высокой каменной стеной с решетчатыми, выкрашенными в зеленый цвет воротами и железной калиткою в стиле барокко, над которой красовались золотые буквы. Калитка была отперта, Тьерри заглянул в нее и пошел по усыпанной песком дорожке. Прямо перед собой, на залитой солнцем террасе, словно на фоне театральной декорации, он увидел Кончу, ее мужа, детей и служанку. Конча сидела в плетеном кресле и что-то вязала; маркиз стоял за ее спиной, опершись на спинку кресла. Он то и дело наклонялся к жене, почти касаясь лицом ее головы. Дети, оба в белом, играли под присмотром служанки.

Тьерри это не удивило.

«Тем лучше, — сказал он себе, — тем лучше. Мне здесь делать нечего. Все кончено».

Дрожащий и бледный, он вышел обратно на дорогу, присел на кочку, обхватил голову руками и уставился в землю. У него было такое ощущение, словно все действительно кончилось и наступил покой. Лошадь щипала траву на обочине дороги. Тьерри довольно долго сидел в задумчивости. Подняв голову, он увидел перед собой маркиза Вильякаррильо. Хайме выпрямился и застыл в позе человека, который в минуту опасности не поколеблется пустить в ход последние силы.

— Не беспокойтесь, Тьерри, я не собираюсь на вас нападать, — дрожащим голосом сказал взволнованный Вильякаррильо. — Вы хотите посетить нас?

— Нет.

— Хотите говорить с Кончей?

— Уже нет.

— Вам что-нибудь нужно?

— Нет, ничего.

— Как знаете. Послушайте, Тьерри, я не против, если мы объяснимся втроем.

— Кто это мы?

— Конча, вы и я.

— Зачем? Я понимаю, моя партия проиграна. Вы, наоборот, выиграли.

— Я выиграл ее ради моих детей.

— Да, я понимаю, понимаю…

— Я был скотиной, Хайме, и в конце концов понял это. Конча очень добрая женщина. Она простила меня ради детей. Я тоже прощаю ее. Вы не должны питать ко мне ненависти, как и я не питаю к вам. Вы еще молоды и можете начать жизнь заново.

Слушая Вильякаррильо, Тьерри, который сначала, несмотря на всю свою растерянность, сохранял высокомерный и агрессивный тон, заморгал ресницами, и на глаза его навернулись слезы. Пристыженный, он направился к лошади, намереваясь вскочить в седло и уехать как можно скорее.

— Я отвезу вас в карете, — предложил Вильякаррильо.

— Нет, нет, я хочу побыть один.

— Где ваше пальто? Вы же простудитесь.

И, сняв свое, маркиз набросил его на плечи Тьерри.

— Прощайте. Вы хороший человек. Прощайте и берегите себя.

Маркиз сжал в руках лихорадочно горящую руку Тьерри и ласково, по-дружески погладил его по плечу. Отчаянным усилием воли Хайме вскочил в седло и через несколько часов добрался до станции. Ожидая поезда, он долго прогуливался по платформе, под ледяным ветром, и сел в вагон весь в жару. Его знобило, им вновь овладели тоска и подавленность. Его потрясла сердечность Вильякаррильо в минуту прощания.

Значит, маркиз — добрый человек, способный простить то, что Хайме не простил бы? Как мог он так обмануться в своих суждениях о нем? Конча же, наоборот, оказалась холодной и расчетливой. Наверняка зная, что он рядом, она даже не пожелала увидеть его. В вагоне не было ни души. Тьерри положил пальто под голову, растянулся на диване и стал смотреть в окошко на поля, кое-где еще покрытые снегом и залитые лунным светом. Потом у него начался бред. Утром, сев в экипаж, он еле живой вернулся домой.

LXX

Тьерри возвратился из поездки с бронхитом, болезнью в его состоянии очень серьезной. Он отхаркивался уже не светлой, а темной кровью. Но он не обращал на это никакого внимания.

Поступок Тьерри ужаснул всех его домочадцев и доктора Монтойю.

— Вы сами во всем виноваты, — сказал он пациенту.

— Знаю. Я огорчен не столько за себя, сколько за вас, — вы же надеялись продемонстрировать на мне свое мастерство.

Сильвестра ругала на чем свет стоит маркизу де Вильякаррильо, называя ее эгоисткой, злой и бездушной тварью.

Хайме отвечал на упреки одними и теми же словами:

— Смерть меня не страшит. Мне больше нечего делать на земле.

После возвращения у Хайме постоянно был сильный жар. Доктор Монтойа решил, что больного лучше всего перенести в салон: там просторно и можно затопить камин, если станет холодно. Домочадцы согласились, и Тьерри переселился в комнату, где раньше помещался его кабинет. В облике Хайме вдруг появилась какая-то трагическая покорность. Бельтран и Сильвестра неотлучно находились при нем и часто приводили детей навестить больного.

Дети любили приходить к Хайме.

— Не приближайтесь к кровати, — протестовал Хайме. — И не пускайте сюда детей, они могут заразиться, особенно Сильвия.

Несмотря на затопленный камин, в комнате было холодно: зима выдалась на редкость суровая. Тьерри смотрел сквозь стекла на бледное зимнее небо и заснеженную Гвадарраму, наполовину скрытую тучами. В сборнике, данном ему когда-то доктором Геварой, был один романс, который Хайме помнил наизусть:

Над далекой Гвадаррамой
Тучи темные висят,
Черной кажутся короной,
Зиму грустную сулят.

В иные дни за стеклами балкона кружились белые бабочки снега. У Тьерри было ощущение, что он гибнет, а с ним вместе гибнет весь мир. Как-то ночью он встал с постели и сжег в камине обе свои рукописи — «Метаморфозы» и «Нескромные откровения».