Михаил Гершензон - Избранное. Мудрость Пушкина

• Название: Избранное. Мудрость Пушкина
• Автор: Михаил Гершензон
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-98712-172-6

Михаил Осипович Гершензон – историк русской литературы и общественной мысли XIX века, философ, публицист, переводчик, неутомимый собиратель эпистолярного наследия многих деятелей русской культуры, редактор и издатель.

В том входят три книги пушкинского цикла («Мудрость Пушкина», «Статьи о Пушкине», «Гольфстрем»), «Грибоедовская Москва» и «П. Я. Чаадаев. Жизнь и мышление». Том снабжен комментариями и двумя статьями, принадлежащими перу Леонида Гроссмана и Н. В. Измайлова, которые ярко характеризуют личность М. О. Гершензона и смысл его творческих усилий. Плод неустанного труда, увлекательные работы Гершензона не только во многих своих частях сохраняют значение первоисточника, они сами по себе – художественное произведение, объединяющее познание и эстетическое наслаждение.

---

с этих пор

Во мне уж сердце охладело

(«Евгений Онегин», VI, ранняя ред.).

В печальной праздности я лиру забывал,
Воображение в мечтах не разгоралось,
С дарами юности мой гений отлетал
И сердце медленно хладело

(«К ней»).

Вы съединить могли с холодностью сердечной
Чудесный жар пленительных очей

(«Е. Я. Сосницкой»).

Уж охладев, скучаем и томимся

(«Борис Годунов»).

Грустный, охладелый
Я все их помню —

(«Евгений Онегин», I).

Онегин, очень охлажденный

(«Путешествие Онегина»).

И резкий, охлажденный ум

(«Евгений Онегин», I).

Кто, хладный ум угомонив,
Покоится в сердечной неге

(«Евгений Онегин», IV).

Но к жизни вовсе охладел

(Там же, I).

Охолодев к мечтам и лире

(«Кавказский пленник»).

К неверной славе я хладею

(«Дельвигу»: «Друг Дельвиг…»).

У! Как теперь окружена
Крещенским холодом она!

(«Евгений Онегин», VIII).

Завистливый гордец, холодный Сумароков,
Без силы, без огня, с посредственным умом

(«К Жуковскому»).

Не так ли ты поешь для хладной красоты?
Она не слушает, не чувствует поэта

(«Соловей»).

Внезапный князя хлад объемлет

(«Руслан и Людмила», V).

Мгновенным холодом облит

(«Евгений Онегин», VI).

Любовь смиренная моя
Встречает хладную суровость

(«Полтава»).

Он хладно потупляет взор

(Там же).

Но хладно сердца своего
Он заглушает ропот сонный

(Там же).

На игры младости глядишь
С молчаньем хладным укоризны

(«Стансы Толстому»).

И, хладным страхом пораженный,
Зовет любовницу петух

(«Руслан и Людмила», II).

Невольный хлад негодованья
Тебе мой роковой ответ

(«Прелестнице»).

От хладных прелестей Невы

(«Энгельгардту»).

И хладной важностью своей
Тебе несносен Гименей

(«Платонизм»).

Зевоты хладная чреда (в браке)
(«Евгений Онегин», IV).

А между тем притворным хладом
Вооружить и речь, и взор

(«Письмо Онегина к Татьяне»).

Холодный, строгий разговор

(«Евгений Онегин», VIII).

Всегда нахмурен, молчалив,
Сердит и холодно-ревнив

(Там же, IV).

XI

Что же обозначал Пушкин словом «огонь»? Совершенно ясно, что в таких речениях, как «пламень пожирает несовершенство бытия», или «мысль горит в небесной чистоте», или «пламень жизни», «огонь любви» и т. п., он разумеет не физическое пламя. По привычке мы безотчетно склонны придавать словам «пламя», «огонь», «гореть» в приведенных местах символический смысл. Но это не так; подобно Гераклиту, Пушкин не знает никакого различия между духом и веществом, символом и вещью.

Так же, как Гераклит, он мыслит огонь сразу и символически, и конкретно: в абсолютном состоянии – как чистое, невещественное движение; в воплощении – как материальный огонь. Потому-то его мысль так часто – можно сказать, поминутно – переливается из одной сферы в другую; потому, употребив одно из тех слов в переносном смысле, он тотчас непринужденно уясняет этот смысл материальным сравнением, как в приведенных выше стихах:

Угасну я, как пламень дымный,
Забытый средь пустых долин,
и в бесчисленных других местах.

Мы видели, что Пушкин образно определяет жизнь твари как «огонь»; безобразно он назовет жизнь просто движением. Так о «голове» в «Руслане и Людмиле» он говорит:

И сверхъестественная сила
В ней жизни дух остановила.

Я покажу теперь, что в созерцании Пушкина образ огня, жара, горения нераздельно слит с представлением о движении. По крайней мере в двадцати местах на протяжении двадцати лет терминам горения неизменно сопутствуют у него слова: «кипение» или «волнение». Эти слова, как сказано, в точности означают у Пушкина движение жидкости; но здесь их специальный смысл для нас безразличен: нам важен только заключенный в них образ движения.

По сердцу пламень пробежал,
Вскипела кровь

(«Медный всадник»).

Во мне – в крови горит огонь —
Тобой кипят любви желанья

(Подраж. на темы «Песни песней», черн.).

Опять кипит воображенье,
Опять ее прикосновенье
Зажгло в увядшем сердце кровь

(«Евгений Онегин», I).

Встревожены умы – и пламя тлеет в них,
Младые граждане кипят и негодуют

(«Вадим»).

… грешный жар
Его сильней, сильней объемлет,
Он весь кипит…

(«Граф Нулин»).

Нет, не вотще в их пламенной груди
 Кипит восторг

(«Борис Годунов»).

Увял! Где жаркое волненье

(«Евгений Онегин», VI).

Единый пламень их волнует

(«К Языкову»).

… что пламенным волненьем
И бурями души моей

(«Не тем горжусь я, мой поэт»).

Младую грудь волнует новый жар

(«Гавриилиада»).

И сладостно мне было жарких дум
Уединенное волненье

(«В. Ф. Раевскому»: «Ты прав, мой друг»).

Пылать – и разумом всечасно
Смирять волнение в крови

(«Евгений Онегин», VIII).

Как юный жар твою волнует кровь

(«Брату»).

Нет, душу пылкую твою
Волнуют, ослепляют страсти

(«Полтава»).

Очнулась, пламенным волненьем
И смутным ужасом полна

(«Руслан и Людмила», II).

С младенчества дух песен в нас горел
И дивное волненье мы познали

(«19 октября»).

В те дни, когда от огненного взора
Мы чувствуем волнение в крови

(«Гавриилиада»).

Бессмертные, с каким волненьем
Желанья, жизни огнь по сердцу пробежал!
Я закипел, затрепетал

(«Выздоровление»).

Проснулись чувства, я сгораю

(«Руслан и Людмила», I).

С своей пылающей душой,
С своими бурными страстями

(«А. Ф. Закревской»).

Труды и годы угасили
В нем прежний деятельный жар

(«Полтава»).

Этому определению жара, как движущего начала, соответствует у Пушкина столь же постоянное определение холода, как неподвижности: холод у него всегда характеризуется покоем, сонливостью, ленью: он как бы непроизвольно сочетает эти слова: «хлад покоя» или «холодный сон».

Но скучный мир, но хлад покоя
Страдальца душу волновал

(«Наполеон»).

Но что же теперь тревожит хладный
мир Души бесчувственной и праздной?

(«В. Ф. Раевскому»: «Ты прав, мой друг»).

Прервется ли души холодный сон?
(«Любовь одна – веселье жизни хладной»).

Душа вкушает хладный сон

(«Поэт»).

Я влачил постыдной лени груз,
В дремоту хладную невольно погружался

(«К ней»).

Он гонит лени сон угрюмый,
К трудам рождает жар во мне

(«Деревня»).

Что шевельнулось в глубине
Души холодной и ленивой?

(«Евгений Онегин», VIII).

Ничто не трогает души твоей холодной

(«Первое послание к цензору»).

Но созерцание Пушкина насквозь конкретно: огонь в переносном значении он мыслит неизменно подлинным огнем, в составе тех признаков, какими обладает это физическое явление. Поэтому холод в символическом смысле означает для него именно угасание со всеми физическими признаками угасания – отвердением и померканием; холод для него – твердость и тьма. Он почти бессознательно соединяет эти понятия:

На поединках твердый, хладный

(«Кавказский пленник»).

или:

Сердца иссохнут и остынут

(«Щербинину»).

Он пишет:

Во дни гоненья – хладный камень

(«Кавказский пленник»).

а в черновой было: твердый. Или в «Братьях-разбойниках»:

Тот их, кто с каменной душой,

а в черновой было: холодною. Он пишет: