Владимир Джунковский - Воспоминания (1915–1917). Том 3

• Название: Воспоминания (1915–1917). Том 3
• Автор: Владимир Джунковский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-8242-0143-7

В 2015 г. исполнилось 150 лет со дня рождения В. Ф. Джунковского (1865–1938), свиты генерал-майора, московского губернатора (1905–1913), товарища министра внутренних дел и командира Отдельного корпуса жандармов (1913–1915).

В августе 1915 г. В. Ф. Джунковский был отстранен от службы по личному указанию императора Николая II, после того как представил на высочайшее имя записку, в которой подробно изложил неприглядные факты о деятельности Г. Распутина.

Осенью 1915 г. Джунковский добился назначения в действующую армию и командовал дивизией, а затем 3-м Сибирским корпусом, продолжая вести дневник, ставший основой его воспоминаний за 1915–1917 гг. Западный фронт, напряженные бои под Нарочью, окопные будни, Февральская и Октябрьская революции, падение монархии и развал армии, а следом и распад страны – все это документально зафиксированно очевидцем и непосредственным участником событий.

Издание проиллюстрировано фотографиями из фронтовых альбомов мемуариста. Публикуется впервые.

---

Весь день я находился в сильном волнении, несмотря на все мое хладнокровие. Наступило 8 часов вечера – грянул первый выстрел, затем другой, третий и пошло. Хотя батареи стреляли от нас в трех верстах, но стекла дрожали у нас и весь горизонт освещался как заревом. Грозно гудели пушки, но мне все казалось, что огонь недостаточно интенсивен, и я все время по телефону понукал командира бригады. В это время батальоны должны были выходить из окопов и идти на рощу, до которой расстояние было 600 шагов. Все время мне докладывали по телефону: «наши идут», «немцы не отвечают», но прошло полчаса, и послышались разрывы немецких 8 дюймовых. Мы же стреляли трёх– и шестидюймовыми.

Тотчас по телефону мне передали, что снаряд попал в козырек окопа и все стоявшие и под ним стрелки убиты, эти первые потери отозвались тяжело в моей душе. Затем послышалось сообщение, что наши батальоны продвигаются, впереди ползут разведчики с ножницами, немцы усиленно освещают всю местность ракетами, лучи от их прожекторов скользят и ловят наши цепи, после чего град пуль засыпает их, но наши все продвигаются несмотря не потери, один ротный командир уже убит и с ним несколько стрелков.

Проходит некоторое время – телефон передает, что наши подошли к роще, разведчики стали резать проволоку, в первом ряду оказалось до 8 кольев, резать очень трудно, можно только в перерывы между ракетами и когда луч прожектора отходит в сторону. Кроме кольев, все деревья рощи оказались перепутанными проволокой. Я приказал перенести часть орудийного огня в тыл немецких позиций, немцы стали реже отвечать, усилили пулеметный огонь и стали бросать в разведчиков ручные гранаты, к счастью, без большого вреда.

Командир полка мне докладывает, что держаться трудно, что как только разведчики лежа подымают руки для резки проволоки, их буквально засыпают из пулеметов. Я приказываю во что бы то ни стало срезать весь первый ряд из 8 кольев, резервам быть наготове, чтобы не пропустить момент для наступления. Проходят томительные полчаса, артиллерия наша замолкла, надо беречь снаряды, а в 3 часа ночи должна взойти луна и если мы не окончим к этому времени нашу задачу, то немцы смогут свободно перестрелять всех наших.

Часы бьют час ночи, раздается телефонный звонок – первый ряд проволоки срезан, подползли ко второму, который оказался местами в 8, а затем у самых немецких окопов еще 4-х кольный ряд. Срезать все, проделать проход до 3-х ночи немыслимо. Звоню командующему корпусом, т. к. задача выполнялась непосредственно по указаниям, данным штабом корпуса. Получаю ответ: «Поступить, как я найду нужным». Приходится решить самому как быть. Ясно, что до восхода луны я не могу справиться с моей задачей, могу только зря погубить всех людей.

Посоветовавшись с начальником штаба, решил отступить, разведка выяснила в полной мере как защищена роща, больше делать нечего. Позвонив командиру полка, приказал начать отступление через ½ часа, а артиллерии – всем батареям открыть ураганный огонь по роще и окопам для прикрытия отступления, не жалея снарядов.

Через ¾ часа огонь артиллерийский умолк – наши вернулись в окопы, подобрав всех убитых и раненых. Потери оказались, к счастью, меньше чем можно было ожидать – 1 офицер и 5 стрелков убиты, раненых до 40. Сравнительно весьма благополучно. Трудность этой разведки усугублялась тем, что в батареях отсутствовали лучшие наводчики и офицеры, которые в это время были в Молодечно на царском смотру[159]. На другой день состоялись похороны убитых, было трогательно и величественно хотя и очень просто и скромно. Отпевали в местной сельской церкви в дер. Михневичи в версте от штаба и похоронили на устроенном, по моей инициативе, братском кладбище, близ церковной ограды. По поводу устройства этого кладбища у меня вышли препирательства с местным священником, который протестовал против выбранного мною места и когда солдаты пришли рыть могилу, то он не допустил их. Пришлось послать офицера, чтобы предупредить его, что если он будет препятствовать погребению павших на поле брани, то я пошлю депешу архиерею с просьбой заменить его другим священником. Он смирился, и я мог закончить начатое мною устройство кладбища. Вышло очень хорошо, а то до этого времени хоронили, где попало.

На отпевании присутствовали офицеры полка, свободные от нарядов, чины штаба, сестры Гродненского отряда. Посреди церкви стоял гроб с телом ротного командира, рядом без гробов в саванах тела стрелков, тело одного из них, татарина, стояло вне церкви. По окончании отпевания их понесли к братскому кладбищу мимо выстроенной роты, командир коей был убит; музыка трогательно играла «Коль славен». Под звуки орудийных выстрелов – я приказал двум батареям в виде салюта выпустить по 5 очередей снарядов, тела опустили в могилу. По окончании церемонии я обратился к роте с несколькими словами, назвав кончину их товарищей почетной смертью на поле брани, которой бояться нечего, т. к. она ведет к будущей светлой жизни и что только безбоязненно относясь к ней, можно сокрушить врага. Затем рота с музыкой прошла мимо свежезасыпанных могил этих героев. Я вернулся к себе.

В этот день около Молодечно состоялся смотр представителям от войск 10-й армии. Для этого в Молодечно были собраны сводные батальоны от всех дивизий, ходивших в состав этой армии. Эти сводные батальоны были составлены из лучших стрелков роты, чтобы представить их во всем блеске, отбирали лучшие сапоги, шинели, фуражки, башлыки, амуницию. Это вызывало большое неудовольствие среди тех, у кого отбирались эти предметы одежды и снаряжения. И, действительно, оно было крайне несправедливо – одеты были все люди, как я уже говорил выше, очень плохо и только у некоторых, которые особенно аккуратно и бережливо относились к выданной им одежде и амуниции, постоянно чинили, чистили – одежда и амуниция были в хорошем виде. И вот у таких-то ее отбирали, чтобы передать идущему на царский смотр, а ему взамен давали самую рвань. Меня лично это глубоко возмущало, но я ничего не мог поделать и мог только в душе сочувствовать неудовольствию тех, у кого отбиралась одежда.

Да и самый выбор людей для царского смотра не мог не отражаться вредно на настроение тех, кто не удостаивался этого выбора, а соблюсти полнейшую справедливость было очень трудно – как выбрать достойнейших? И в течение двух недель сколачивали этих избранников, они были выделены, размещены отдельно, не несли службы в окопах, все это для чего? Чтобы на смотру государя показать товар лицом, другими словами обмануть его, чтобы он подумал, что все его войска, стоящие в передовых линиях, так одеты, обуты и снаряжены, чтобы не огорчить его действительностью.

Все это было весьма грустно, т. к. войска не могли этого не чувствовать, а такие мысли, конечно, развращающе влияли на них, возбуждая нежелательные толки. И еще возмутительнее было то, что и усиленная разведка, повлекшая за собой только напрасные потери, о которой я говорил выше, была также затеяна в связи с приездом государя в Молодечно. Командующий армией Радкевич хотел показать государю, что и в период затишья его армия не дремлет, и потому приказал во всех дивизиях в ночь кануна приезда государя произвести усиленные крупные разведки с обязательным захватом пленных, дабы было что доложить государю о боевых действиях 10-й армии.

В результате оказалось, что все эти разведки, как не вызванные обстоятельствами и искусственно придуманные без достаточной обдуманности, успеха не имели, но все же они дали возможность сделать доклад государю под известным, выгодным для штаба армии, соусом. Обратной стороны, конечно, никто государю не доложил.

Я лично боялся, что мои действия по этой разведке одобрены не будут, что результаты разведки будут найдены чересчур ничтожными по сравнению с потерями, я и сам себя винил, что может быть я действовал недостаточно энергично т. к. зная подкладку, приступал к ней неохотно и против своей воли, – каково же было мое удивление, когда я получил благодарность за все мои обдуманные распоряжения. Оказалось, что в других дивизиях было хуже и по результатам, и по потерям, мне поставили в плюс то, что я, по крайней мере, выяснил во всей подробности как немцами укреплена роща, а также и вся местность между ней и неприятельскими окопами.

Смотр в Молодечно прошел отлично и генерал Редько вернулся со смотра очень довольный, смотр удался блестяще, мне лично он передал от Эверта много лестного, сказанного им опять по моему адресу.

Этот показной смотр и искусственно созданные разведки, столь вредные, как все показное, не могли бы иметь места, если бы во главе Верховного командования не находился бы сам государь. Отсюда ясно было, что несчастная мысль государя принять на себя Верховное командование над войсками принесла более вреда, чем пользы нашим военным действиям. Боязнь противоречить, когда этого требовали обстоятельства, боязнь говорить правду в лицо и желание представить все в розовом свете, быть приятным, все это, к сожалению, были отличительными чертами не только многих придворных, но также и строевых генералов.